Время умирать. Рязань, год 1237 - Баранов Николай Александрович
Врата закрыли, когда вблизи замаячили крупные отряды татарских всадников. Глухо прогромыхали сомкнувшиеся створки, со скрипом поднялся подъемный мост. Татары, понявшие, что не успели ворваться в Средний город на плечах бегущих, в досаде начали рубить и колоть копьями тех, кому не посчастливилось успеть пройти через ворота. Баб и детей в основном. Те начали разбегаться кто куда, но всадники настигали и рубили, рубили…
Ратислав зажмурился. Княжич присел на корточки и зажал уши, чтобы не слышать криков обезумевших от ужаса смерти людей.
Быстро спускались сумерки, милосердно скрывая от глаз тех, кто стоял на стене Среднего города, творящийся ужас на улицах города Стольного. Скоро только пламя пожаров выхватывало из ночной тьмы то страшное, что происходило там.
Не прошло и часа, а подогнанный к стенам хашар уже начал собирать пороки и заваливать ров. Не терпелось татарам окончательно добить непокорный город.
Уже совсем стемнело, когда за Ратиславом, так и остававшимся со своими присными в воротной башне, прибежал посыльный от великого князя.
– Зовет тебя Юрий Ингоревич, – сообщил тот. – В Богородицкой церкви он. Поспеши. Я проведу.
– Знаю, где это, – тяжело вздохнул Ратьша. – Иду.
Спустились с башни, быстрым шагом прошли по широкой Богородицкой улице, главной улице Среднего города, добрались до церкви. Пол центральной ее части устилали тела женщин, вывезенных из Спасского собора. Обмытые от крови, в приведенной в порядок одежде, с прикрытыми белыми платами лицами. Ратислав с трудом удержался от того, чтобы не поискать среди них самую дорогую для себя покойницу.
Посыльный провел его в церковный пристрой. Там в небольшой каморке за столом сидел великий князь с тысяцким Будимиром и княжеским тиуном Корнеем. Каморка не отапливалась. Потолок ее покрывал слой инея. Из всей мебели имелись небольшой стол и две лавки. На столе стоял подсвечник на три свечи. Неровное пламя играло на мрачных лицах князя и его ближников. А Юрий Ингоревич и впрямь был плох: потемневшее лицо с набрякшими мешками под глазами, сами глаза, полуприкрытые веками, словно у покойника, мертвые, утратившие блеск, присущий живому человеку.
– Проходи, Ратьша, садись. – Голос князя тоже стал неузнаваем: глухой, надтреснутый, словно у дряхлого старика.
Ратислав присел на край холодной лавки, не удержался, поежился, то ли от холода, то ли от вида великого князя. А скорее, от того и другого вместе.
– Горе, горе… – не сказал, простонал Юрий Ингоревич. – Горе пришло на нашу землю, воевода.
Князь уперся лбом в раскрытые ладони, провел ими по глазам, глянул на Ратислава уже почти нормальным взглядом. Тот потихоньку перевел дыхание и приготовился слушать – не просто же так призвал его Юрий Ингоревич. Так и вышло.
– Как думаешь, – начал он, – сколько продержится Средний город?
– Стены и ров здесь не чета городским стенам, – подумав, ответил Ратьша. – Стены низковаты и хлипковаты, ров узок и неглубок. Татары уже собирают пороки, почти собрали. Скоро начнут бить по стенам. К утру разобьют. Ров засыплют даже раньше. На стены ставить почти некого: воинов совсем чуть, горожан, способных держать оружие, тоже немного, почти все в Столичном городе остались. Так что, мыслю, и завтрашнего дня не продержимся.
– И Будимир то же говорит, – качнул головой князь Юрий.
Замолчал, уставившись куда-то в стену невидящим взглядом. Молчал долго. Потом заговорил снова.
– А раз так, надо попробовать спасти хоть кого-то. Сам понимаешь, в Кром много народу не поместится, мал он. Да и тоже долго не продержится: день, два… Потому нужно попробовать прорваться из города. Хоть кому-то.
– Но как? И куда? – вскинулся Ратьша.
– Будимир тебе расскажет. – Взгляд великого князя вновь стал отстраненным, погруженным в себя. Он вяло махнул рукой в сторону тысяцкого. – Будимир расскажет. Это он все придумал.
Юрий замолчал. Ратьша перевел взгляд на Будимира. Тот глянул на князя, покачал головой, вздохнул сокрушенно, кивнул и начал говорить.
– Ты помнишь в Межградье лощину между Средним городом и Кромом, куда скотину согнали? Ту, что смерды с окрестных сел и весей с собой в град привели.
– Помню, как не помнить, – кивнул Ратислав. – Ревет, родимая, отсюда слышно.
– Ну так не кормленная толком, не доенная, – крякнул тысяцкий. – Не до того стало, да и народец, хозяева ее, по большей части в Стольном граде остались. – Будимир насупил мохнатые брови, помолчал какое-то время, откашлялся, продолжил: – Ну да недолго скотине взаперти сидеть. Слушай сюда, воевода, вот чего мы придумали. Помнишь, из Межградья на Подол есть ворота с воротной башней, Подольскими воротами называемые. От них прямая дорога через Подол до самой Оки к пристаням. Татары, знамо, дорогу эту тоже дрекольем перегородили, но… – Тысяцкий поднял вверх указательный палец, измазанный сажей, с черной каймой под обломанным ногтем. – Как раз по этой улице у них колья не вкопаны – воротину сделали, как в тех местах, где приступ делать предполагали. Видно, и здесь думали приступать в случае чего. Прошлой ночью я посылал туда охотников разведать. Они и донесли об том. Опять-таки, колья они там ставили с наклоном к себе, как и на всем Подоле, чтобы от стрел, летящих сверху, с откоса защищаться.
Будимир примолк. Не мастер он был произносить длинные речи. Ратьша внимал, пока еще не понимая, куда клонит старый воин.
– Так вот, – собравшись с мыслями, продолжил Будимир. – Колья наклонены от нас. Это тож нам на руку. – Он снова примолк, но на этот раз молчал совсем чуть. – К чему я все это тебе говорю, Ратьша. Этой ночью ты будешь прорываться из града на волю. Со всеми, кто захочет с тобой пойти.
При этих словах великий князь, до того сидевший безучастно, вскинулся, впился полубезумным взглядом в Ратислава и почти крикнул:
– Ты возьмешь с собой сына моего, Андрея! Он последний, кто у меня остался. Он должен выжить, Ратьша! Должен выжить! И ты его спасешь! Слышишь?!
Ратислав опустил глаза, уставившись в столешницу. Что-то плохо получалось у него спасение людей, понадеявшихся на его защиту: Федор, Евпраксия… Теперь Андрей?
– Ты слышишь меня, Ратьша? – Голос Юрия Ингоревича как-то сразу ослабел, и в нем послышалась уже просьба – не приказ.
– Слышу, княже, – отозвался Ратислав, оторвав взгляд от стола и посмотрев убитому горем господину в глаза. – Сделаю все, что смогу.
– Сделай, Ратьша, сделай… – Великий князь перешел почти на шепот. Видно, последняя вспышка отняла у него и так невеликие силы. После этого он замолк, прикрыв в изнеможении глаза.
– Так вот, – поняв, что Юрий Ингоревич больше ничего не скажет, снова начал Будимир, – прорываться будешь не просто так, людством, а пустишь впереди скотину – быков да коров. И погонишь их прямо на татарские ворота. Думаю, навалившись, они должны будут их сломать. Главное, не дать скотине разбежаться до того. Хотя это вряд ли: сразу за Подольскими вратами улица начинается, сплошь заборы по бокам. Не разобрали их татары, так что и разбежаться-то ей особо некуда.
– Сколько там, в Межградье, той скотины? – спросил Ратислав.
– Много. Хватит для задуманного. Только надо ее правильно согнать: впереди – быки, потом – коровы.
– А с людьми что? Кто со мной пойдет?
– Все твои люди. Ну и те, кого сумеем на конь посадить – все какая-то защита для баб и детей, что с вами вырвутся. Еще смерды бездоспешные, от коих на стенах большого толку нет, горожане, что решат спасаться там, на воле.
– А ты, княже? – обратился Ратислав к так и сидящему с прикрытыми глазами Юрию Ингоревичу. – Ты идешь со мной?
Князь приоткрыл глаза, глянул куда-то сквозь Ратшу, ответил чуть слышно:
– Нет, воевода. Я остаюсь. Лягу рядом с женой, дочерьми, невесткой. С рязанцами, уже мертвыми и пока живыми. Но ты должен спасти Андрея. – Голос его потвердел, стал громче. – Помни об этом…
– Успеют ли выйти из города все, кто хочет? – спросил Ратислав уже у Будимира. – Сколько таких?
