Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Книга 2
— Да я и так уже вон, — запротестовала Лиза, показывая на свой живот, — как замковый холм, а то и больше.
— Нечего, — добродушно ответил муж, — ешь все, что тебе нравится. А ты же сладости любишь, я знаю.
— Люблю, — смешливо согласилась Лиза, и, оглянувшись вокруг, — за лотком никого не было, — привстав на цыпочки, быстро поцеловала Федю в щеку.
— Ну, вот и славно, — он нагнулся и провел губами по теплым, горячим от августовского солнца волосам.
Мирьям стояла за углом улицы, комкая чуть дрожащими пальцами край передника. Накрыв стол для субботнего обеда, — свекор еще был в синагоге, с другими стариками, — она выскользнула из дома и побежала к площади.
Его видно было сразу — не было в городке человека выше Теодора. Он вел под руку ее — толстенькую, раздавшуюся в груди и бедрах, и Мирьям, опустив глаза, посмотрела на свой высокий живот, — она носила изящно и легко, и оставалась стройной и быстрой.
Ребенок чуть двинулся, и девушка тихо прошептала: «А если ты от него? Господи, ну хоть бы темненький был, ведь никого нет с рыжими волосами, ни у меня, ни у Хаима, он сразу поймет ведь. Он же со мной сразу разведется, и что мне делать тогда, куда идти, — без денег, с младенцем на руках?».
Его жена рассматривала зеркальца и что-то сказала, подняв голову — она была много ниже Теодора. Он рассмеялся и достал кошелек.
— Она может умереть родами, — вдруг, холодно, подумала Мирьям. «Ребенок пусть живет, это его кровь, я буду любить его, как своего. Только она. Я тогда сразу убегу к нему, босиком, ночью, и окрещусь. Пусть мой муж делает, что хочет, его светлость, и ксендз не позволят тронуть христианку. А потом обвенчаемся, и все будет хорошо».
Девушка бросила последний взгляд на Теодора и вспомнила, как еще весной, после смерти свекрови, они встретились в избе. «Ты ведь не отсюда, — вдруг сказал он, лаская ее, прижимая к себе, целуя маленькую, белую, с розовыми, нежными, сосками грудь. «Я слышал — из Святой Земли. Мой прадед там живет, он старик уже, я его один раз в жизни видел, еще ребенком».
— Как его зовут? — задыхаясь, чувствуя его властную руку, спросила Мирьям.
— Авраам Судаков, — ответил Теодор, и она, распластавшись под ним, засмеялась: «Это мой отец».
Он даже не прервался, только потом, когда она уже стояла на коленях, он поднял ее за подбородок и сказал, вглядываясь в покорные глаза: «Мне все равно, слышишь?». Мирьям только кивнула — говорить она не могла.
Свекор лег отдохнуть после обеда, а она, возясь на кухне, услышала легкий стук в ставню.
«Я сейчас еду в Мир, — сказал Теодор, и потянув ее к себе, поцеловал. «Приходи на дорогу, там, где мост, я буду тебя ждать».
Мирьям прижалась губами к его руке и подумала: «Надо его жену пригласить завтра сюда, она же говорила, что хочет рыбу научиться готовить. Как Шабат выйдет, сделаю, все, что надо, и завтра утром схожу к ней».
— Хорошо, — вслух сказала она. «Я сейчас».
В лесу было тихо, и она, пробираясь по узкой тропинке, услышала ржание привязанной к дереву лошади. «Иди сюда, — приказал Теодор, и она, как всегда, оказавшись рядом с ним, забыла обо всем.
— Давай убежим, — сказала Мирьям, когда он расстегивал на ней платье, — медленно, целуя ее волосы, шею, плечи. «Я прошу тебя, любимый, потому что иначе…, - она не закончила и застонала, поворачиваясь лицом к стволу дерева, обнимая его, раздвигая ноги.
— Может быть, это его ребенок, — сказал ей мужчина сзади. «Подожди».
Она заплакала, царапая ногтями кору: «Пожалуйста, ну пожалуйста, я так хочу тебя!»
— Потерпишь, — он опустился на колени, и девушка, задрожав, прокусила губу. Потом, когда Мирьям повернула голову, через плечо, Теодор, поцеловав ее, сказал: «Даже кровь у тебя сладкая, счастье мое».
Вечером, проводив свекра на молитву, дождавшись, крупных, как горох, летних звезд, что засверкали на темном небе, Мирьям аккуратно написала на трех листках бумаги одно и то же имя. Она поставила в очаг маленький горшочек с молоком, и, когда оно стало закипать, что-то шепча, бросила туда бумагу. Молоко сразу утихло, и она, сидя при свече, что-то шепча, смотрела, как распадается бумага на хлопья, становясь невидимой.
Дождавшись, пока горшочек остынет, девушка аккуратно перелила молоко в глиняную фляжку, и укрыв косы платком, сложив все, что ей было нужно, в мешочек, пошла в сторону кладбища.
— Вот так, — сказала Мирьям, глядя на ловкие руки пани Эльжбеты. «Вы все правильно делаете. А теперь мы щуку нафаршируем, и поставим томиться на маленький огонек. Вам когда рожать-то?».
— Да уж недели через две, — вздохнула Лиза, — с Божьей помощью. А вам, пани Мирьям?
— Чуть раньше, — красивые, тонкие губы цвета спелого граната раздвинулись в улыбке. «Вам хорошо, пани Эльжбета, ваш муж здесь, а мой, как в июле уехал, так только к нашему Новому Году и вернется, он из Гродно гонца прислал, что, мол, надо еще в Литву съездить, там тоже суд заседает».
Мирьям помолчала и весело сказала: «Ну, давайте рыбу набивать, и осторожно, чтобы кожу не порвать. Так же и куриную шейку сделать можно, со шкварками и печенью, тоже вкусно».
Лиза посмотрела на свои распухшие щиколотки и грустно сказала: «Да уж, какие шкварки, пани Мирьям, я вон какая толстая стала, отекаю сильно, и ноги по утрам сводит. Акушерка говорит — терпеть надо, а уж сил никаких нет».
— А вы отдыхайте больше, — ласково сказала вторая девушка, нарезая лук. «И на солнце быть не надо, лучше дома лежать».
Зайдя на кладбище, она оглянулась — городок уже засыпал, только кое-где горели редкие огоньки, взлаивали собаки, наверху, во все еще жарком темном небе, кружились, каркая, вороны. Она набрала земли со свежей могилы, и, высыпав ее во флягу, размешала.
Потом Мирьям достала из кармана сделанный ей амулет, и, сжимая его в руке, очертив вокруг себя круг, подняв глаза вверх, зашептала что-то — тихо, быстро шевеля губами.
Верхушки вековых деревьев заколыхались, и девушка, улыбнувшись, почувствовав на своем лице дуновение свежего ветра, сняла платок и распустила косы. Она завертелась на месте — пока у нее не перехватило дыхание. Она осторожно свернула амулет, сложив его, и, прошептав: «Иди за мной», не оглядываясь, направилась к городу.
Дом был темным — она уже спала. Мирьям тихо открыла калитку, и, подняв хворостину, шепча, очертила круг у порога, вылив в его центр молоко. Амулет она засунула под деревянную ступеньку и сказала той, что вилась за ее плечом: «Это здесь. Только ее».
Резкий ветер заскрипел открытой калиткой, и Мирьям, медленно повернувшись, закрыла ее за собой. Та осталась где-то там, в небе над городом, ожидая своего часа.
Теодор взглянул на стены Мирского замка и пробормотал: «Ну, неплохо, кажется, получилось. То есть можно лучше, конечно…».
Синьор Бернардони улыбнулся: «Для первого твоего здания — получилось просто отлично.
Весной мы с тобой сядем, приведем в порядок чертежи и заметки — чтобы синьор делла Порта сразу увидел, на что ты способен». Он помялся и сказал: «Святой отец, кстати, готов вашего ребенка окрестить — его светлость замолвил за тебя словечко. Все же в Италии православных церквей нет, так вам удобнее будет».
Теодор засунул руки в карманы и упрямо сказал: «Не собираюсь я католиком становиться, синьор Джованни».
— Ну, — примирительно заметил архитектор, — у вас еще дети будут. Придется же их в церковь водить.
— Надо наверх подняться, — предложил Теодор, — посмотреть, что с отделкой.
— Предбрамье отменно получилось, — сказал Бернардини, когда они заходили в замок через портал из резного, серого гранита. «Да и дворец тоже, я даже не ожидал, что ты так изящно умеешь строить. Все-таки, башни и стены — это одно, а покои — совсем другое. Я бы тебе посоветовал еще в Венецию съездить, тамошние архитекторы мастера своего дела».
Теодор вдруг вспомнил белый, мелкий песок Мурано, запах смолы и свежего дерева в Арсенале, легкое покачивание гондолы, и едва не пробормотал вслух: «Господи, скорей бы».
На крепостной стене дул резкий ветер и Бернардони, поежившись, сказал: «Всего тридцать верст к северу, а смотри-ка, уже и листья желтые на деревьях. Бастионы на валу — это ты молодец, хорошо придумал, теперь давай, до холодов надо ручей запрудить и соединить его с речкой».
Теодор посмотрел вниз, на мощный земляной вал, на плотину, которая уже начала подниматься в русле Замкового ручья и улыбнулся: «Не могу поверить, как тут с прошлого лета все изменилось».
— А ты думал, — ворчливо проговорил итальянец, — я, как только ты ко мне пришел, и первую линию начертил, понял, что никуда тебя отпускать нельзя.
Юноша покраснел и ответил: «Спасибо, синьор Джованни, если бы не вы…
— Рано благодаришь, — архитектор похлопал его по плечу, — мы еще в Несвиже отделку замка не закончили, его светлость нас до весны успеет придирками измотать. Пошли, я, пока тебя ждал, заказал поросенка и колбасок, да и девок я там видел покладистых».
