Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Книга 2
Юноша посмотрел на искусную модель перепланировки города, что стояла перед ним, и чуть покраснел. «Ваша светлость…»
— Шучу, шучу, — Радзивилл разлил по бокалам токайское, и нежно прикоснулся к маленькому куполу глиняного костела. «Я написал Его Святейшеству папе Клименту, он обещал прислать на освящение своего нунция, так что к ноябрю все должно быть готово, слышите, — он подвинул мужчинам бокалы.
Синьор Джованни отпил и твердо сказал: «Будет, ваша светлость. Мы с паном Теодором тут придумали, как ускорить работы».
— Ну и славно, — Радзивилл опустился в кресло и вздохнул. «Скорее всего, православные здесь, в Польше, войдут в унию с нами, католиками, в Бресте как раз сейчас обсуждают это, на соборе. Так что у вас будет много работы, господа — придется строить новые церкви.
— Вообще, — Радзивилл улыбнулся, — пора нам, Польше, идти и дальше на восток, царь Федор, говорят, совсем плох, не встает с постели. Московиты, пан Джованни, кто умнее — давно уже бегут на запад, вот, пан Теодор, например.
— Ну, — сказал юноша задумчиво, — к нам на Москву тоже приезжали итальянцы — соборы строить, Кремль.
— Вот, — магнат наставительно поднял палец, — вы сами ничего сделать не можете.
Федор вспомнил, было, своего учителя, но промолчал.
— Ну, — его светлость взглянул на план, — давайте подумаем, как нам обустроить Ратушную площадь, господа. Вы, пан Теодор, следующим летом уже в Италию двинетесь, но все равно — планы нужно сейчас начинать готовить, чтобы к весне приступить.
В столовой еще не повесили шпалеры — свежая штукатурка должна была просохнуть. В центре большого, овального стола орехового дерева красовались седло оленя, окруженное кровяными колбасками и гусь с яблоками.
— Так, перекусить, — усмехнулся его светлость и велел слуге: «Еще три бутылки того токайского. Или пусть вино пьет пан Джованни, а мы с вами, пан Теодор, попробуем водки?
Радзивилл поковырялся в крепких, белых зубах серебряной вилкой, и добавил: «Что-то вашей прелестной жены, пан Теодор, давно не видно на конных прогулках. Жаль, она хорошо держится в седле, и на нее всегда приятно посмотреть».
— Ну, я думаю, после родов пани Эльжбета опять туда вернется, — встрял итальянец. «У ее светлости княгини Радзивилл семеро детей, а такой азартной наездницы еще поискать».
— Мы пока еще не князи, пан Джованни, — с притворной суровостью ответил магнат, — не награждайте нас чужими титулами. Мы просто Радзивиллы.
— Всему свое время, ваша светлость, — тонко улыбнулся архитектор.
Уже за десертом Радзивилл спросил: «Как там мои жиды? Будет у них синагога к Новому Году? Я все-таки обещал этому раву Горовицу, что вы закончите к празднику».
— И даже раньше закончим, — спокойно ответил Теодор. «Недели через две все будет готово, мы уже крышу начали стелить, сейчас приступим к внутренней отделке. Вернется рав Горовиц, я ему покажу микву — если все верно сделали, то можно будет и ее завершить».
Его светлость внезапно облизал губы, сдерживая усмешку. «Видели вы эту пани Мирьям?
Вот уж кому повезло, так повезло — это я ее мужа имею в виду. Если бы jus primae noctis действительно существовало, вот с кем бы я его осуществил — и много раз, смею вас заверить».
Мужчины расхохотались. Радзивилл встал, и архитекторы тут же поднялись. «Ну, я весьма доволен, — сказал магнат, и бросил кости со стола на пол, — собаке. «Значит, встречаемся на следующей неделе».
— Съездим в субботу в Мир, посмотрим, как там дела продвигаются? — спросил синьор Джованни, когда они вышли на улицу.
— Я хочу жену на ярмарку сводить, — юноша чуть улыбнулся. «А то она сейчас далеко не ходит одна, боится, вдруг, мало ли что. Как закончу все, так приеду, вы меня там ждите. Конь у меня резвый, а тут и тридцати верст нет.
Он встал на пороге дома и принюхался — пахло свежим хлебом, сушеными травами и чем-то еще, пряным.
Лиза сидела, умостив ноги на табурете, наклонив голову над каким-то шитьем. Каштановые, непокрытые, по-домашнему, косы были уложены на затылке.
Федя тихо подошел и обнял ее за плечи. «Устал? — спросила она тихо, отложив крохотную, детскую рубашку, пытаясь подняться. «Сейчас накормлю тебя»
— Я в замке пообедал, — он поцеловал ее нежную шею и спросил, глядя на отекшие щиколотки: «Тяжело тебе, счастье мое?».
— Да уж скорей бы, — вздохнула Лиза, и застыла. «Ворочается, — улыбнулась она. «Работать пойдешь? — она кивнула на маленькую боковую горницу, где на бревенчатых стенах были прибиты чертежи.
Федя помотал головой и тихо предложил: «Давай ляжем сегодня пораньше, а то с утра я хотел тебя на ярмарку сводить, а потом мне надо в Мир поехать, в замок».
— На ярмарку! — Лиза обрадовано ахнула. «Я хотела тебя попросить, но думала — может, занят ты?»
— Ну как я могу быть занят, счастье мое, — вздохнул Федя, — тебе ведь нельзя далеко одной ходить, а хочется.
— Хочется, — краснея, сказала Лиза. Он поцеловал мягкую, маленькую руку и сказал: «Пойдем, Лизавета, и правда, вон, темнеет уже».
Жена еще копошилась в горнице, прибирая что-то, а Федор лежал, закинув руки за голову, глядя в беленый потолок. «Если бы всю жизнь так можно было прожить, — вдруг подумал он.
«Я ведь люблю Лизу, не могу не любить — иначе, что я за, муж. А она? — Федор вдруг всем телом ощутил тоску по Мирьям. «Без нее я тоже не могу, Господи.
— А что бы отец сказал? — он украдкой, через опущенные ресницы, взглянул на Лизу. «Но ведь он тоже любил, мой отчим, и как любил. И она тоже замужем была.
Он почувствовал, как Лиза устроилась рядом, и прошептал ей на ухо: «Ты ложись удобнее».
Щека, что лежала у него на плече, запылала, и Лиза сказала, неразборчиво: «Я некрасивая стала».
— Нет, — он прижал палец к ее губам. «Ты очень, очень красивая, счастье мое».
Ее волосы пахли травами. Он расплел косу, и, окунув в них лицо, чувствуя под ладонями большую, тяжелую грудь, попросил: «Ты тоже».
И все время, пока жена ласкала его, все время, пока она лежала в его объятьях, что-то лихорадочно шепча, пока, наконец, он не оторвался от нее, поцеловав напоследок нежные плечи, сказав: «Спи, любовь моя», — все это время он представлял себе ту, другую.
Она стояла на пороге заброшенной избы, едва дыша, комкая в руках сорванный с головы платок. Черные волосы упали на спину тяжелой волной, она расстегнула платье, и Федор, опустившись на колени, сказал: «Господи, нет тебя прекрасней». Мирьям была словно те статуи, что он видел ребенком во Флоренции — вся будто высечена из белого, без единого изъяна мрамора. Она уже была влажной и горячей — жарче костра, что горел рядом с ними.
Уже уложив ее на спину, широко раздвинув ноги, проведя губами по этой влаге, он вдруг поднял голову и сказал: «Я и не думал, что бывает так сладко».
Прозрачные глаза заиграли хищным огнем, и девушка, выгнувшись, застонав, потребовала:
«Еще! Еще!».
Потом, когда уже ничего не осталось рядом, кроме нее, когда она кричала, вцепившись руками в брошенный на доски полушубок, Федор, шепнув ей что-то на ухо, увидел, как расширились зрачки девушки.
— Я никогда… — попыталась сказать она.
— Я так хочу, шейне мейделе, — усмехнулся Федор, и она, подчинившись, перевернувшись на живот, вздрогнула и застонала. «Терпи, — он прижал растрепанную, вороную голову к полу.
— Я вся твоя, вся, — еле слышно сказала Мирьям. «Делай со мной, что хочешь».
— Сделаю, — ответил он сквозь зубы.
Она лежала, отвернувшись от него, держа его руку, и вдруг сказала, прижавшись к ней губами: «Я окрещусь, я сделаю все, что надо. Я уйду к вам и больше никогда ни о чем не вспомню. Ты только позови меня».
Лиза посмотрела на лотки, усеивавшие рыночную площадь, и весело сказала: «Ой, сейчас куплю что-нибудь!»
— И купи, — нежно согласился муж. «Что хочешь, то и купи, слава Богу, в деньгах недостатка нет, хоть мы и шкатулку не трогаем».
— И не надо, — согласилась Лиза, беря его под руку. «Пусть на черный день останется. Вот, — она улыбнулась, увидев лоток с деревянными, раскрашенными в яркие цвета игрушками, — давай девочке купим".
— Я такое баловство, и сам могу вырезать, — усмехнулся Федя. «И потом, может, это мальчик у нас?».
— Мальчик тоже порадуется, — улыбнулась жена.
— Ну, — сказал Федор, — отсчитывая деньги, — тебе тоже какой-нибудь подарок нужен, Лизавета.
А то я сейчас, как синагогу закончу, в Мир уеду, там до снега все завершить надо. А ты тут одна с маленьким будешь, кто о тебе позаботится? Пойдем, я там зеркальца видел, серебряные, немецкие, тебе понравится. И леденцов тебе куплю».
— Да я и так уже вон, — запротестовала Лиза, показывая на свой живот, — как замковый холм, а то и больше.
— Нечего, — добродушно ответил муж, — ешь все, что тебе нравится. А ты же сладости любишь, я знаю.
