Валерий Язвицкий - Вольное царство. Государь всея Руси
Окидывает довольным взором Иван Васильевич работы кремлевские и говорит сыну, едущему рядом:
– Как в муравейнике, кишит все от строителей. Сердце мне сие радует!
– Люблю и яз, государь-батюшка, – отвечает Иван Иванович, – когда работа кипит и спорится.
– Успеть надо, Иване, – продолжает государь, – сии два оплечья вборзе построить. Одно, главное, здесь, на Москве, другое – в Новомгороде.
– Не ждут нас вороги, государь, – молвил Иван Иванович. – Токмо не забыл ты, что днесь прием вогулича, князя Юзшана, назначен.
– Ништо, – усмехнулся Иван Васильевич, – пождет у тобя малость князек-то. Ему пока князь Патрикеев нашу Москву показывает. Мы же сей часец поедем к Чушковым воротам, где по указанию маэстро Альберта архитектон его Антон Фрязин стрельню с тайником закладывает.
Подозвав к себе стремянного Саввушку, государь приказал:
– Отыщи князя Ивана Юрьича и скажи ему, угостил бы князя Юзшана обедом, а через час после сего был бы в передней моей вместе с вогуличем. Да позови к сему же времени и дьяка Майко.
Примерно через час после обеда в переднюю старого государя, где ожидал его князь Иван Юрьевич Патрикеев и вогульский князь Юзшан со своим толмачом и слугами, вошел отряд стражи в золоченых доспехах и встал вдоль стен и возле престолов. Некоторое время спустя вошли сюда придворные чины из бояр и боярских детей в нарядных кафтанах и заняли свои места.
Наконец в драгоценном одеянии вошли оба государя в сопровождении казначея Ховрина, дворецкого Петра Васильевича и дьяка Майко. Все встали. Стража, сделав на караул, взяла копья к ноге и замерла неподвижно.
Государи сели на свои престолы, а наместник государев в Москве и набольший воевода князь Иван Юрьевич Патрикеев выступил вперед.
– Будьте здравы, государи, – проговорил он громко и низко поклонился.
– Будь здрав и ты, – ответил ему Иван Васильевич.
– Сказывай.
– Государи, – продолжал князь Патрикеев, – челом бьет вам князь Юзшан Асынич вогулицкий, а о чем, сам скажет.
Князь Патрикеев поклонился и отошел в сторону, к своему месту, где обычно сидит на государевых приемах. Князь же Юзшан приблизился к престолам и низко поклонился, коснувшись рукой богатого персидского ковра.
Это был молодой еще человек среднего роста, крепкого сложения, с шапкой черных густых волос. Карие узенькие глазки поблескивали над слегка выдающимися скулами его широкого лица и светились умом.
– Будьте здравы, государи, – сказал он и поцеловал руки у обоих.
– Садись здесь, Юзшан Асынич, подле нас, – приветливо обратился Иван Васильевич к князю и спросил: – Добре ли дошел?
– Добре дошел, господин и государь мой, – ответил через толмача Юзшан, садясь на указанное место, и, делая знак слугам своим, добавил: – Но прими преж всего дары мои.
К престолам подошли, низко кланяясь, шесть слуг, и у каждого из них было по связке из пяти прекрасных собольих шкурок, другие шесть слуг положили у ступеней престолов по такой же связке куньих шкурок.
Иван Васильевич, знавший толк в мехах, остался весьма доволен подарками вогульского князя. В это время по знаку Юзшана подошел к государям еще один слуга – с берестяным туесом, видимо с чем-то тяжелым, и поставил его на пол перед государями.
– Что там? – с недоумением спросил Иван Иванович.
– Медная руда, государь, – быстро ответил через толмача вогульский князь. – Владыка пермский Филофей от твоего имени о сей руде пытал у меня много раз. Вот яз и привез ее на пробу.
Юзшан быстро встал и, сняв крышку с туеса, набрал в обе руки темно-серой руды и стал показывать государям. Иван Васильевич оживился, встал с престола и взял руду из рук вогулича. Это были довольно хрупкие обломки каменистой породы. Разломив один кусок, государь сказал с веселой усмешкой дворецкому:
– Днесь же, Петр Василич, отправь на Пушечный двор. Пусть маэстро Альберти посмотрит руду и скажет, как он о сей руде разумеет. Тобе ж, Юзшан Асынич, спасибо за все дары и за руду. Порадей токмо разыскать добре, где руда сия залегает. Сей же часец прими мои дары.
Иван Васильевич указал на золоченые доспехи, на серебряные чарки и кубки, на серьги и обручи с самоцветами, взял из рук казначея Ховрина саблю в золоченых ножнах с алмазами, яхонтами и бирюзой и, передавая ее князю Юзшану, сказал:
– Дарю тобе, опричь иных даров, доспехи и саблю сию драгоценну, как верному слуге моему и князю земли Вогулицкой. Хочешь жить мирно – подпиши докончанье: о покорности мне, о данях и выходах и клятвой скрепи все, яз же оставлю тобя князем на твоей земле. – Иван Васильевич замолчал, грозно сдвинул брови и, не спуская острого взгляда с князя Юзшана, сурово продолжал: – Ежели крамолу начнешь против меня, ссеку тобе голову, а землю твою за собя возьму. Посажу воеводу своего с крепкой заставой и с пушками.
– Хочу служить тобе, государь, – заробев и низко кланяясь, ответил Юзшан, – и докончанье с тобой подпишу на всей воле твоей. О сем и челом бью.
Июль уж приближался к концу, а московские лазутчики никаких нужных вестей из Твери еще не перехватили. Дьяк Майко волновался, боясь гнева государева, и вдруг сегодня, накануне первого августа, ему великая радость. Прибыл на рассвете гонец от лазутчиков, привез грамоту к королю Казимиру от великого князя тверского, скрепленную печатью Михаила Борисовича.
Дьяк приказал подать коня и помчался немедля к государю, захватив с собой гонца на случай каких-либо вопросов. В хоромах Ивана Васильевича его провели прямо в трапезную, куда государь только что вошел и, крестясь, садился за стол.
Сияющий дьяк Майко радостно поздоровался с государем и молча протянул ему грамоту…
– Перехватили? – весело усмехнувшись, спросил Иван Васильевич.
– Перехватили, государь, – ответил, смеясь, Майко, – ныне князь Михайла на сей грамоте, яко щука на жерлице. Никак уже не сорвется. Добрую уду сам собе изготовил.
– Завтракал, Андрей Федорыч? Нет? Ну, садись за стол со мной, – приветливо молвил Иван Васильевич и, обратясь к дворецкому, добавил: – А ты, Петр Василич, пошли Саввушку за Иваном Иванычем, прибыл бы он ко мне сей же часец.
За завтраком Иван Васильевич шутил, расспрашивал дьяка, какие у него вести о делах в Чехии и Венгрии, спрашивал, как ведет себя союзник его, король Матвей Корвин, и собирается ли воевать с Казимиром.
– Помни, Андрей Федорыч, – сказал государь, – как почнем поход на Тверь, составь такую грамоту от меня королю Матвею: «Яз, мир и дружбу с тобой храня, начал войну с князем тверским, союзником исконного ворога твоего короля Казимира, и ты по нашему договору бы днесь же на Польшу…»
– Добре, государь, добре сие измыслил! – воскликнул дьяк Майко. – Ежели Матвей-то и сворует в сем разе, грамота твоя Казимира испугает. Мы же все так нарядим, чтоб Казимиру о сей грамоте ведомо было.
– Право разумеешь, – одобрил Иван Васильевич, – ибо стар стал Матвей-то, покоя ищет, избегает ратей. Мало верю в его помочь.
Он задумался и молча продолжал завтракать, молчал и дьяк. Когда же государь заговорил с дворецким, Майко осмелился спросить, не желает ли государь узнать от гонца, которого он взял с собой, как лазутчики грамоту перехватили.
Иван Васильевич усмехнулся.
– Мелочь сие, Андрей Федорыч, – молвил он и, увидя входящего сына Ивана, весело крикнул: – Завтракал, Иване?
– Завтракал, – ответил тот, здороваясь с отцом.
– Ну, читай грамотку сию князя Михайлы, Андрей Федорыч баит, по-латыньски писана.
Иван Иванович быстро схватил грамоту и прочел ее дважды.
– Ну? – нетерпеливо молвил государь.
– Тут титулы, семейные дела, всякие жалобы, – ответил Иван Иванович, – сего читать не буду. Главное прочту токмо. Пишет Михайла королю: «Ежели твое величество в ближние дни не пришлет полки свои с великим нарядом пушечным и мы заедино не ударим на Москву нечаянно, то Иван отымет у меня половину тверской земли, а у тобя половину Литвы».
Иван Васильевич зло рассмеялся.
– А он не токмо на дуде игрец, – сказал он резко, – а кое-что и разуметь может! Токмо отымем мы не половину, а все его княжество! Днесь же пошлем ему складную грамоту. Слагаю ему крестное целованье. – Обратясь к дворецкому, он приказал: – Пошли, Петр Василич, гонцов за князем Патрикеевым и за воеводами, которых он укажет, да на Пушечный двор за маэстро Альберти. Зовет их-де государь на совет прибыть с ратными чертежами.
* * *Потрясенный неожиданным оборотом дел, князь Михаил Борисович в великом испуге призвал к себе владыку тверского Вассиана, сына знаменитого воеводы московского князя Ивана Васильевича Стриги-Оболенского.
– Молю тя, отче, – просил его князь Михаил, – попечалуйся перед князем Иваном Васильевичем. Чтит он память отца твоего покойного, преклонит он ухо к словам твоим. Бей от меня челом ему на всю волю государеву…
