Александр Дюма - Красный сфинкс
Все проблемы, в частности данный вопрос, были заранее предусмотрены Карлом Эммануилом, а потому Виктор Амедей ответил: «Король Франции должен начать наступление на Миланское герцогство и Генуэзскую республику, с которой Карл Эммануил находится в состоянии войны, и взять на себя обязательство не вести никаких переговоров о мире с австрийским правительством до окончательной победы над миланцами и полного разгрома генуэзцев».
Это был новый подход к прежней проблеме в связи с событиями, последовавшими после заключения Сузского мира.
Кардинал, по-видимому, был удивлен этими требованиями, но ответил без колебаний. Историки той эпохи сохранили для нас его слова. Вот они:
«Как же так, принц, король посылает свою армию для защиты свободы Италии, а господин герцог Савойский хочет, прежде всего, вынудить его уничтожить Генуэзскую республику, к которой у его величества нет никаких претензий? Король охотно окажет дяде услугу и употребит все свое влияние, дабы генуэзцы удовлетворили притязания господина герцога Савойского, но не может быть и речи о том, чтобы начать войну немедленно. Если испанцы поставят короля перед необходимостью выступить против миланцев, мы, разумеется, это сделаем и проявим надлежащую твердость: в данном случае господин герцог Савойский может быть уверен, что его величество никогда не вернет то, что будет захвачено».
Таким образом, король дал герцогу слово устами своего министра.
Ответ Ришелье был не менее четким, чем просьбы герцога; озадаченный Виктор Амедей попросил несколько дней, чтобы передать ответ своему отцу.
Три дня спустя принц вернулся в Буссолено и сказал:
— У моего отца есть все основания опасаться, что мой шурин Людовик может пойти на соглашение с испанским королем, как только начнется война. Благоразумие не позволяет моему отцу объявить себя союзником Франции, если ему определенно не пообещают сложить оружие только после победы над миланцами.
В ответ Ришелье сослался на Сузский договор.
Виктор Амедей снова попросил разрешения съездить к отцу; вернувшись, он заявил, что герцог готов выполнить соглашение при условии, что ему оставят десять тысяч пехотинцев и тысячу лошадей, означенных в Сузском договоре, а также позволят выступить против Генуэзской республики и разгромить ее, прежде чем браться за другие дела.
— Это ваше последнее слово? — спросил кардинал.
— Да, монсеньер, — ответил Виктор Амедей.
Ришелье дважды позвонил в колокольчик. Появился Латиль.
Кардинал сделал ему знак подойти ближе и тихо сказал:
— Принц собирается уходить; спуститесь вниз и распорядитесь, чтобы никто не оказывал ему воинских почестей.
Латиль поклонился и вышел; Ришелье позвал его, зная, что отданный ему приказ будет точно исполнен.
— Принц, — сказал кардинал Виктору Амедею, — я проявлял от имени короля, моего повелителя, к герцогу Савойскому то почтение, с каким король Франции должен относиться не просто к монарху, а к своему дяде; король всегда оказывал вашему высочеству знаки уважения, подобающие зятю, мужу его сестры; однако я полагаю, что дальнейшие колебания были бы равносильны измене моему долгу министра и главнокомандующего, и его величество считает, что я должен строго наказать герцога Савойского за оскорбление, нанесенное ему, ибо герцог очень часто нарушает свои обязательства, и, главное, причиняет французской армии неудобства, способные повлечь за собой ее гибель. Начиная с сегодняшнего дня, семнадцатого марта (с этими словами кардинал достал часы и посмотрел на циферблат), — итак, начиная с сегодняшнего дня, семнадцатого марта, с шести часов сорока пяти минут пополудни Франция находится в состоянии войны с Савойей. Берегитесь! Мы тоже будем соблюдать осторожность!
Кардинал поклонился принцу и вышел.
Двое часовых с алебардами на плече охраняли дверь в кабинет кардинала.
Когда Виктор Амедей проходил мимо, ни один из них, казалось, не обратил внимания на принца; оба продолжали спокойно прогуливаться и держали алебарды в том же положении.
— О! — пробормотал Виктор Амедей, — неужели они делают это по приказу, чтобы меня унизить?
Принц все еще сомневался, но, когда он покидал дворец, у него уже не осталось в этом никаких сомнений.
Как только Виктор Амедей ушел, кардинал пригласил к себе графа де Море, герцога де Монморанси, а также маршалов де Креки, де ла Форса и де Шомберга, обрисовал им ситуацию и стал с ними совещаться.
Все пришли к заключению, что, раз уж кардинал вытряхнул из-под полы своей сутаны войну, то следует воевать!
Ришелье отпустил всех с наказом приготовиться к завтрашнему походу и попросил Монморанси задержаться.
Оставшись с герцогом наедине, кардинал спросил:
— Герцог, вы хотите стать завтра коннетаблем?
Глаза Монморанси загорелись.
— Монсеньер, — ответил он, — судя по тому, как ваше высокопреосвященство мне это предлагает, я боюсь, что вы собираетесь попросить у меня чего-то невозможного.
— Напротив, нет ничего проще. Мы объявили герцогу Савойскому войну. Через два часа его известят об этом; он находится в замке Риволи. Возьмите пятьдесят всадников на хороших лошадях, окружите замок, захватите герцога и его сына в плен и доставьте их сюда. Когда они окажутся здесь, мы сможем добиться от них всего, чего пожелаем, и пленники будут рады пройти под нашим Кавдинским игом.
— Монсеньер, — отвечал Монморанси с поклоном, — неделю назад я гостил в замке Риволи в качестве вашего посланника. Я не смогу вернуться туда как предатель и враг.
Кардинал посмотрел на герцога и произнес:
— Вы правы, такие вещи впору предлагать какому-нибудь капитану, а отнюдь не Монморанси. К тому же у меня есть под рукой один храбрец. Я буду помнить о вашем отказе, любезный герцог, и буду вам за это признателен, но забудьте о том, что я вам предлагал.
Монморанси поклонился и вышел.
— Я ошибся, — задумчиво произнес кардинал, — привычка пользоваться людьми порождает в нас презрение, которое мы распространяем чересчур на многих.
Затем, дважды позвонив в колокольчик, он позвал:
— Этьенн! Этьенн!
Тут же появился Латиль.
— Знаешь ли ты замок Риволи? — спросил кардинал.
— Тот, что расположен на расстоянии одного льё от Турина?
— Да. Сейчас там живет герцог Савойский с сыном.
Латиль улыбнулся.
— Тебе предстоит одно дело, — продолжал кардинал.
— Какое?
— Надо похитить обоих. Ты за это возьмешься?
— Еще бы!
— Сколько людей тебе потребуется?
— Пятьдесят хорошо вооруженных всадников. Выбери себе помощников и лошадей сам; в случае успеха вас ждет награда: пятьдесят тысяч ливров солдатам и двадцать пять тысяч тебе.
— Я бы почел за честь сделать это и так, но если ваше высокопреосвященство непременно желает прибавить к своему поручению нечто существенное, я готов отправиться, куда он захочет.
— Ступай, мой дорогой Латиль, и помни: я заранее убежден, что, если у тебя ничего не выйдет, это случится не по твоей вине.
— На все Божья воля, монсеньер!
Латиль направился к двери, а затем, обернувшись, спросил:
— Рассказывал ли монсеньер кому-нибудь о своем плане, прежде чем поделиться им со мной?
— Только одному человеку.
— Черт побери, это лишает нас половины шансов на успех!
Ришелье нахмурился и воскликнул:
— О! Он имел право отказаться, но выдать нас — это уж слишком!
Затем он сказал, обращаясь к Латилю:
— В любом случае, поезжай, и, если ты потерпишь неудачу, что ж, я буду сетовать вовсе не на тебя.
Десять минут спустя небольшой отряд из пятидесяти всадников во главе с Этьенном Латилем проскакал под окнами кардинала, который смотрел им вслед, приподняв решетчатые ставни.
XVIII. НЕУДАЧНАЯ ОХОТА
В то время как Виктор Амедей вел переговоры с Ришелье, герцог Савойский, обладавший характером бахвала, давал роскошный бал в замке Риволи, хотя он и знал: неприятель, уже доказавший, что он не их тех, кем можно пренебречь, весьма вероятно, объявит ему войну. На этом балу собрались самые красивые женщины Турина и самые элегантные дворяне Савойи и Пьемонта.
Герцог Савойский, ловкий, умный и кокетливый, невзирая на свои шестьдесят восемь лет, с остроумием, присущим горбунам, смеялся над своим горбом, а также терпеливо и старательно, как молодой человек, оказывал знаки внимания своей невестке, в честь которой был устроен праздник. Однако временами его лицо ненадолго омрачалось. Герцог думал о том, что французы находятся всего в восьми-десяти льё от его замка, те самые французы, которые всего за несколько часов овладели Сузским проходом, считавшимся неприступным, и вот теперь кардинал де Ришелье и Виктор Амедей решают его судьбу, хотя относительно этого все пребывали в неведении.
