Время умирать. Рязань, год 1237 - Баранов Николай Александрович
– Отходим к Среднему городу, – объявил он окружившим его свитским и начальным людям. – Но вначале – к Спасскому собору и к моему двору. Надо забрать жену, дочерей, невестку. Ваши близкие тоже там. Их с собой возьмете.
Присные закивали, а Ратьша так едва удержался, чтоб не пустить Буяна вскачь, памятуя, что Евпраксия там, в княжьем тереме, почти совсем одна, беззащитная, с малым дитем…
Юрий Ингоревич опять возглавил скачку, забирая левее, ближе к оковской стене, видно, полагая, что дотуда татары вряд ли еще добрались. Выехали на Борисоглебскую улицу. Дорога пошла на подъем. Кони сбавили ход, оскальзываясь на покрытых инеем бревнах вымостки. Придержали скакунов, чтобы не поломали ноги и не затоптали мечущихся по улице горожан.
Город бурлил, оглушал людскими криками, бабьим воем, визгом детишек. Большинство оружных мужчин бежали в сторону напольной части городовой стены, прослышав, что оттуда прорвались татары. К ним присоединились подростки и совсем мальчишки, с ножами и просто с дубьем. Эти еще не понимали всей опасности, оживленно, весело даже, переговариваясь на бегу. Среди тех, кто готов был защищать город с оружием в руках, были и бабы, которые покрепче телом и духом. У этих почти у всех в руках были серпы, у кого-то косы.
Но некоторые из мужиков бежали в обратную сторону, прочь от места, где прорвался враг. Среди них имелись такие, кто хотел спасти, спрятать, заслонить собою жен, детей. Умереть рядом с ними, в крайности. А другие просто не смогли справиться с охватившим ужасом смерти и просто бежали, не понимая, что в осажденном городе никуда не спрячешься.
На скачущий отряд конницы никто из бегущих особого внимания не обращал. Лишь те, кто стоял у ворот, ведущих во дворы, не решивших еще, кинуться затыкать прорыв или обороняться здесь, у своего дома, защищая самых близких, смотрели укоризненно на избегающих боя великого князя и его воев. Кто укоризненно, а кто и со злобой и ненавистью: мол, защитнички… Ратьша отворачивался от таких взглядов.
Они успели без помех добраться только до Борисоглебского собора. На площади перед ним кипела схватка. Сотни две конных татар теснили изрядную толпу кое-как вооруженного городского люда. Разгон степняки уже потеряли, но держались кучно и уверенно рассекали толпу пополам, рубя бездоспешных мужиков и подростков саблями и пронзая копьями. Кто-то из рязанцев, не выдержав, бежал под прикрытие городских строений. Проехать мимо было невозможно, нельзя просто!
Великий князь, так и продолжавший держаться в голове отряда, принял вправо, собираясь зайти татарам сбоку и сзади. Рязанские всадники, вытянувшись узкой цепочкой вдоль забора, огораживающего епископский двор, сумели выйти находникам в тыл. Те заметили опасность. Задние начали разворачивать коней, собираясь встретить русских грудь в грудь.
– Бей! – гаркнул Юрий Ингоревич, перекрикивая шум сражения, и вонзил шпоры в бока жеребца.
Конь князя, гневно заржав, скакнул вперед, с места пойдя бешеным скоком. За князем последовали остальные. На этот раз Ратьше и двум его меченошам удалось пробиться в первые ряды и переведаться с врагами добрыми ударами. Противниками оказались хорезмийцы. Ратислав часто встречал их торговые караваны и охрану в хорошем доспехе на рослых, красивых конях. Вот такие воины в панцирях, шлемах светлого металла, с круглыми медными щитами, на горячих сильных жеребцах и ударили им встречь.
Да, это были хорошие воины, не слабее рязанцев. А еще их было больше. Не поджимай вражьих всадников с трех сторон толпа горожан, тянущаяся к ним острым железом, неизвестно, кто бы одержал верх. Но защитники города не давали находникам встать в правильный для конного боя строй, и отряд великого князя помалу ломил врага. Вот только получалось это небыстро.
Ратьша, рубясь с хорезмийцами, спиной чувствовал: вот сейчас сзади ударит свежий отряд татарской конницы. Так и вышло. Позади, даже сквозь шум боя, стал слышен топот копыт по бревнам уличной вымостки, а потом раздался боевой клич татар, и в задние ряды рязанских конников вломился еще один отряд степняков. Всадники великого князя смешались в кучу, потеряв всякое подобие строя, образовалась дикая давка. Надо было прорываться, иначе совсем скоро всех их порубят в куски. Юрий Ингоревич поднялся в седле, сверкая на полуденном зимнем солнце золоченым шлемом, вскинул окровавленный меч, привлекая внимание своих людей, и наклонил его в сторону Спасской площади, указывая направление прорыва.
Им удалось вырваться, потеряв при этом половину людей. Шпоря коней, хлеща их плетьми и чувствуя, обмирая, что время потеряно (враг, скорее всего, уже добрался до Спасской площади), они неслись вверх по Борисоглебской улице. Вот из-за крыш теремов показались золотые купола Спасского собора. Но тут, не доехав до площади саженей сто – сто пятьдесят, княжеский отряд уткнулся в спины вышедших на защиту города рязанцев. Где-то там, впереди, на площади шел бой, слышны были крики ярости и боли, лязг оружия и ржание лошадей. И народ пер на помощь, полностью запрудив улицу.
Пока можно было, люди расступались, давая дорогу всадникам, кричали им ободряющие слова вслед. Но, не доехав до площади саженей семьдесят, кони уперлись в плотно сомкнувшиеся спины защитников, рвущихся вперед, жаждущих добраться до ненавистного врага. Пришлось гнать коней на людей, раздвигая их в стороны. Кого-то даже немного придавили. Народ ругался, но старался подвинуться, понимая, что помощь конных воинов там, впереди, будет совсем не лишней. Миновали перегиб подъема, и вот вся Спасская площадь как на ладони с высоты седла.
На площади бушевало людское море. Рязанцы перемешались с татарами, конными и пешими, слоеным пирогом. Никакого строя, куча против кучи. Только татарские всадники пытались встать колено к колену, понимая, что стоит им разделиться, и они неизбежно будут стащены с седел, подняты на копья или вилы.
Татары одолевали, их прибывало по улице Великой все больше и больше. Рязанцы тоже продолжали сбегаться с окрестных улиц, но были они без доспехов, вооружены кое-как, потому размен в бою шел не менее чем один к пяти в пользу находников.
Самое ужасное было то, что на левой стороне площади бой шел у самого входа в Спасский собор. Татары теснили горожан и неизбежно совсем скоро должны были ворваться внутрь, туда, где молились о спасении города женщины и малые дети, великая княгиня с дочерьми и жены, невестки, дочери лучших людей рязанских. Но глаза Ратислава устремились на правую сторону площади, к княжескому двору, туда, где сейчас находилась Евпраксия.
Резные двустворчатые ворота кто-то успел закрыть, но добравшиеся до них конные татары забрасывали на колья частокола арканы и прямо с седел ловко лезли по ним, запрыгивали в бойницы, оказываясь на боевых полатях. Там их никто не встречал: стражи в княжьем дворе, должно, совсем не осталось, а если и осталось, то совсем чуть, и они даже не пытались оборонять стены, а отошли в терем.
Ратьша, не помня себя, погнал Буяна в сторону ворот княжеского двора. За ним последовали его меченоши и десятка два всадников. Остальные продолжали держаться великого князя, который отчаянно пытался прорубиться к входу в Спасский собор.
Жеребец Ратислава пробился через толчею горожан и смердов, стремящихся добраться до врагов, проломился через тех, которые уже сражались, и с яростным ржанием взвился на дыбы, обрушивая передние копыта на возникших впереди татарских пешцов, мордву вроде бы. Меч в руке Ратислава замелькал молнией, рубя находников справа и слева от себя. Передних топтал и рвал зубами Буян. С боков его привычно прикрывали Первуша с Годеней, тоже не скупящиеся на смертоносные удары.
Клин панцирных всадников довольно легко прошел островок мордовской пехоты, оставив их, разрозненных, смешавшихся, на растерзание ожесточившимся защитникам города, раздвинул кучку своих, окруженных татарами, и врубился в конный татарский отряд. Похоже, это были сами монголы, легкая их конница на мелких злых лошадках, в кожаных доспехах и мохнатых шапках, с надетыми прямо на них шлемами-шишаками. Поторопились, гады, ворваться в город, чтобы набрать добычи, не ожидали, должно, что не сломлен еще дух защитников. И поплатились…
