Время умирать. Рязань, год 1237 - Баранов Николай Александрович
А с улочек и переулков близ стены к месту прорыва продолжали стекаться ручейки защитников: горожане и смерды, сбежавшиеся за стены со всей округи. Бездоспешные, плохо вооруженные, но зато полные желания умереть, но не пустить страшного врага в родной город. Эти тащили с собой еще и лестницы, которые сразу же начали прилаживать к внутренней стороне вала. Лестниц оказалось так много, что они ложились почти вплотную друг к другу.
Как только рязанцы убеждались, что уложенная лестница стоит прочно, тут же устремлялись по ней вверх, распаляя себя воинственными криками. Совсем скоро они уже перли к гребню вала сплошным потоком, плечом к плечу. Хоть и вооружены были кое-как, но их было много, да еще и с боков на оседлавших вал татар поднажали те, кто наступали по его гребню… И враги начали пятиться. Вот их выдавили с уступа, на котором когда-то располагались осадные клети, вот бой уже кипит на самом гребне вала. И тут… И тут к татарам подоспела подмога, новая волна наступающих. Опять в темных доспехах и одежде. Черная волна вновь сбросила защитников с гребня вала. Бой закипел на уступе осадных клетей.
К этому времени Ратислав и его ближники отдышались и полезли наверх, сдавливаемые с боков карабкающимися вместе с ними рязанцами, подталкиваемые ими же снизу.
Татары были лучше вооружены, но русские защищали родной город и готовы были душить врагов голыми руками и грызть зубами. Вал в месте прорыва оказался завален трупами в несколько слоев, и теперь на этой куче мертвых тел закипела страшная резня. Люди обезумели от ярости – и та и другая сторона. Русские знали, что заслоняют собой своих чад и домочадцев, татары помнили о монголах, пославших их в бой и повелевших без победы не возвращаться.
Упавшие раненые или просто сбитые с ног, затаптываемые теми, кто на ногах пока держался, резали друг друга ножами, душили, разрывали рты, вцеплялись зубами, стараясь добраться до горла. Вал в месте прорыва напоминал разоряемый муравейник, кишащий рассвирепевшими мурашами. Тела людей в месте столкновения с врагом вздымались волной высотой в два роста человека и выше. Волна опадала мертвыми и ранеными, вновь вздымалась, двигалась то к наружному краю вала, то к внутреннему…
Но свирепость защитников города победила. Топорами, самодельными копьями, вилами, ножами, подобранными здесь же мечами и татарскими саблями они резали, кололи, рубили ненавистных находников. И им удалось все же сбросить с вала врага. Татары посыпались с внешней стороны вала наружу. Не обращая уже внимания на хлещущих их плетками монголов, ждущих за городней, воя от ужаса, оставшиеся в живых бежали куда глядят глаза, лишь бы подальше от проклятого города с его обезумевшими защитниками.
Победители сгрудились на гребне вала, глянули на улепетывающих врагов и издали ликующий вопль, от которого, казалось, дрогнули кресты на церковных маковках. Долго торжествовать татары не дали, из-за городни по ним хлестнули стрелы, изрядно проредив бездоспешных в основном защитников. Рязанцы прянули назад, попрыгали вниз, на уступ осадных клетей.
Кто-то из начальных людей сразу начал отдавать приказы. Ближе к гребню вала стали пробиваться воины со щитами и в доспехах. Бездоспешные тут же у себя под ногами копались в грудах мертвых тел, сдирая панцири и подбирая оружие павших, своих ли, чужих, без разбора.
– Кажись, отбились, – вытирая кровь с лица, выдохнул Первуша, прикрывавший во все время этой страшной рубки Ратислава слева.
– Кажись… – согласился с ним Годеня, прикрывавший боярина справа. Говорил он не совсем внятно: получил чем-то тяжелым, но, к счастью, не острым по челюсти, и сейчас лицо его стремительно поправлялось на правую сторону.
– Надолго ли… – обронил Ратьша. Сам он был цел и невредим. Разве что синяков на теле прибавилось от ударов, не пробивших доспех. – Снегу приложи. – Это уже Годене.
До снега надо было еще добраться, кругом сплошной вал из мертвых и умирающих людей. Съехали по лестницам вниз, к подошве вала. Тут тоже трупы, свежие, парящие кровью из ран. Спотыкаясь от усталости, отошли от стены к своим коням, сбившимся в кучу саженях в ста от городской стены. Здесь уже можно было найти немного незатоптанного снега. Годеня набрал полную горсть, смял его в комок, приложил к пострадавшему месту, зашипел от боли.
– Чем это тебя? – спросил Ратьша.
– Рукояткой меча, – с видимым трудом открывая рот, ответил меченоша. – Мелкий, гаденыш, но верткий оказался. Но упокоил я его все ж. – Он попытался довольно улыбнуться, но улыбка сменилась гримасой боли.
– А тебя чем достали? – Это Ратислав спросил у Первуши, тоже прижимавшего стремительно напитывающийся кровью комок снега к ране на левой щеке, под самым глазом.
– Ножом, – буркнул парень. – В глаз целил, да промахнулся. Ну, я ему ту руку с ножом вместе и срубил, – не удержался он от бахвальства.
– Полотно в седельной сумке возьми, – приказал Ратьша. – Снегом не остановишь, раны на голове и лице всегда кровят преизрядно.
– И то… – согласился Первуша и направился к своему коню.
Вокруг них тем временем собрались уцелевшие Ратьшины воины. Таковых оказалась ровно дюжина. К немалой радости, среди них Ратислав увидел и Дарко. Сотник с виду вроде бы казался целым. Еще раз посмотрев на собравшихся, Ратьша покачал головой.
– Это все, что от трех сотен осталось, – не спросил, а скорее посетовал он.
– Так, воевода, – кивнул Дарко. – Но ведь и бой-то какой был. Не чаял, что отобьемся.
– Это да, – согласился Ратислав. – Бирюка с Власом не видел. Что с ними?
– Власа убили, – ответил Дарко. – Бирюка поранили тяжко. Жив ли теперь аль нет, не знаю, не до того было.
– Епифана и Гаврилы сотни где? Что-то на подмогу не поспели.
– Небось и там, у Исадских ворот, тоже жмут. Не смогли.
– Пошли к ним человека, пусть разузнает, что там у них. Сколько воев под рукой осталось тож.
Дарко поманил одного из воинов, отдал приказ. Тот кивнул, устало взобрался на коня, пустил его рысью вдоль стены.
Ратьша окинул взглядом поле недавнего сражения. Из-за городских строений высыпали дети и бабы, кинулись к павшим, выискивая своих, рыдая и воя. Тут же, переступая через тела, уже бродили подручные лекарей, выискивая живых, склонялись над ними, перевязывали раны, оттаскивали к стенам изб. На гребне вала уже встал строй одоспешенных ратников. Разномастный – в светлых русских и темных татарских панцирях, но все с ростовыми щитами – этого добра пока хватало. Подумалось: «Здесь татары полезут нескоро, досталось им знатно. Своим, правда, тоже досталось».
Глава 28
Ну и куда теперь? Двигаться в дом сбежавшего купчины, где обосновались они с самого начала осады? Надо бы, люди измучены, замерзли, не кормлены. Но… Ратьша еще раз глянул на пролом. Сомнительно, что теперешний строй, там вставший, удержит следующий приступ. Опять надо будет идти на помощь. Хоть толку от дюжины степной стражи мало, но все же… Можно зайти обогреться в ближайшую уцелевшую избу. Там, небось, и покормят. Он уже начал осматриваться, выбирая двор побольше и побогаче, но тут увидел скачущего во весь опор всадника. По развевающемуся подолу рясы, торчащему из-под кольчужной юбки, Ратислав признал монаха-воина из отряда Прозора.
Только успокоившееся было сердце снова зачастило: плохо дело у Южных ворот? Так и оказалось. Инок, осадив перед Ратиславом лошадь, выдохнул:
– Татарове прорвались! У нас, у врат Южных!
– Сотникам, тем, что у Исадских ворот стоят, сказал ли? – только и спросил Ратьша.
– Скачут туда уже. Вот только мало их, – махнул рукой чернец.
– Понял. За мной! – Это уже своим людям, с тревогой вслушивающимся в слова гонца.
Ратислав пришпорил Буяна и с места вскачь погнал его на улицу, ведущую к Южным воротам самым коротким путем. Но когда они примчались к южной части городской стены, татар уже успели отбить без их помощи. И здесь в этом изрядно помог черный люд, сбежавшийся к пролому кто с чем. И здесь полегло горожан и смердов немало. Но в проломе уже стояла стена одоспешенных воинов в готовности отразить следующий приступ. Тоже большая часть из них, должно, суть не вои, а смерды или горожане, снявшие доспех с убитых аль пораненных. Но других все равно нет…
