Граница - Станислава Радецкая
Палач вздернул его дважды, всякий раз увеличивая время пытки, и запястья, и плечи горели огнем. Милостивая императрица позаботилась о том, чтобы верхняя веревка не соскользнула и не драла кожу, но попробовала бы она свою пытку сама!
На третий раз, пока Йохан болтался на дыбе, уже не думая от боли ни о чем, и только повторяя вечное «нет» даже на вопрос, как его зовут, дверь пыточной отворилась, и палач со слабым любопытством обернулся к вошедшему.
- Отпустите этого человека! – послышался знакомый и веселый голос с английским акцентом. – Нет такого закона, чтобы пытать благородного иноземца.
- У меня есть приказ! – возмутился палач. Слова Уивера на него не подействовали, и он скрестил руки на груди.
- А у него есть документы, - воскликнул англичанин, и под носом у палача оказалась стопка бумаг. Йохан жмурился от боли.
- Плевал я на его документы, - уже не так уверенно сказал палач. – Мне дело надо делать. За него платят. Господин граф будут недовольны.
- Я уже был у вашего графа Как-Мне-Все-Осточертело, - заявил Честер. «Его не так зовут», - застенчиво пробасил один из помощников, и Уивер бросил в ту сторону уничижительный взгляд. Он вытащил еще одно письмо и положил его поверх стопки. Палач вцепился в него, как пес в кость, жадно всматриваясь в текст.
- Ну хорошо, - наконец сказал он. – Тут написано, что пытки можно прекратить. Но тут нигде не написано, что я должен его отпустить. Вдруг это письмо поддельное?
Пока они пререкались, Йохан застонал, не в силах выдержать муки, и Честер, оставив бумаги в руках у палача, подскочил к колесу и самолично повернул его. Застенчивый бас в полосатых моряцких штанах попятился и споткнулся о гирю у стены.
- Что вы стоите? – спросил у помощников Уивер. – Освобождайте моего друга!
Руки у Лисицы задеревенели, и каждое движение плечами вызывало боль. Он молчал, не в силах найти слов благодарности.
- Я думал, ты уехал, - кое-как процедил он наконец. Его освободили от веревок, и Йохан поморщился.
- Я уезжал. По срочным делам, - охотно подтвердил Уивер и подмигнул Лисице. – Но как я мог тебя оставить и не вернуться?
«Большинство из тех, кого я знал, поступили бы так с легкой душой», - подумал Йохан, но вслух ничего не сказал. Честер помог ему встать и опять повернулся к палачу.
- Безрассудство пытать знатных людей, - наставительно сказал он, и Йохан взглянул на него. Откуда он достал документы? И что за документы там были?
- Знаю, - палач прочистил нос пальцами и почесал подбородок. Он с отвращением смотрел на документы, словно желал им сгинуть прочь, а затем неумело поклонился – не пристало палачу гнуть спину даже перед господами; топор да петля рассудят все и поставят точку в приговоре. – Но господин барон все равно проследует в тюрьму. У меня дети малые, - совсем другим тоном добавил он. – Отпущу вас, а меня с хлебного места попрут, а в этой глуши попробуй найди другую службу, чтобы платили хорошо, да еду приносили.
- Господину барону все равно на ваше место, - отрезал Честер. – Раньше надо было думать. Отдайте бумаги, живо!
Недовольно ворча, палач протянул ему документы и письма, и Честер спрятал их за пазуху.
- Я провожу господина барона, - заявил он.
- Только с солдатами, - встрепенулся палач, и его маленькие глазки подозрительно оглядели Уивера с ног до головы. – И с моими помощниками.
- Большая свита господину барону привычней, - наставительно сказал Честер. Господин барон почти повис на нем, лишившись каких бы то ни было сил, и наверняка представлял собой жалкое зрелище. Лисица уже не мог удивляться и лишь только принимал суровый вид, когда смотрел на своих мучителей.
Они вышли из пыточной. Честер заботливо поддерживал друга, приговаривая: «Знаю я их, они б после пыток тебя выволокли наружу за руки! Вовремя я явился», и Йохан кивал ему в ответ.
- Откуда ты взял бумаги? – тихо спросил он прямо в ухо Уиверу.
- Там, где ты их забыл, - ничуть не стесняясь, ответил Честер. – Меньше надо влюбляться в прекрасных дам!
Йохан мотнул головой, но уточнять не стал. Где он мог забыть документы, которых у него не было? У какой еще женщины?
Уивер довел его до подземелья, властно подгоняя солдат, чтобы не мешкали. Внутри их ждал Вяземский, прислушиваясь к суматохе снаружи. Он отскочил, как только заскрежетал замок и потерял дар речи, когда увидел, с какой помпой и как осторожно заводят внутрь его товарища по несчастью. На лбу у князя выступила испарина, и кончик тонкого носа дернулся, как у собаки, взявшей след; Андрей Павлович принялся помогать Уиверу и даже услужливо уступил свое спальное место: нагретое, мягкое и сухое. Честер велел солдатам принести фонарь, и, пока Вяземский держал его, послушно подсвечивая нужные места, англичанин осматривал раны Йохана. Он неодобрительно качал головой, и обычная веселость исчезла из его голоса, сменившись озабоченностью.
Честер задержался надолго, не обращая внимания на солдат, которые изредка робко напоминали, что господину доктору пора бы пойти прочь отсюда. Он сам заботливо покормил протестующего Йохана, оставив оскорбленному Андрею Павловичу третью часть принесенной еды, напоил заключенных вином, не преминув выпить несколько больших глотков сам, и только после этого заявил
