Анатолий Карчмит - Рокоссовский. Терновый венец славы
Рокоссовский пристально посмотрел на Круглову и опустил голову.
— Извини, это пройдет, — говорила она, вытирая платком глаза. — У всех женщин глаза на мокром месте.
Рокоссовский глянул на часы.
— Валюша, мне пора.
Они вышли из-за стола. Валентина взяла под руку маршала и подвела его к выходу. Она помогла ему надеть плащ и подняла на него потемневшие глаза. Побледневшее лицо и напряженный излом бровей выдавали ее сильное душевное волнение. Видно было, что она борется с собой, чтобы не разрыдаться.
Они с минуту стояли молча и смотрели друг на друга.
— Береги нашу малышку, — ласково произнес Рокоссовский. — Я буду вам звонить.
— До свидания, — Валентина резко отняла руку. Он нагнулся, поцеловал ее в щеку и вышел. Накрапывал дождь. Он прошел через густую тьму, покрывшую двор, и на освещенной тусклыми фонарями улице сел в машину.
3На следующий день после приема дачи Рокоссовский объявил, что есть возможность поехать в санаторий в Сочи и что он настроен воспользоваться этим случаем. Юлия Петровна, словно догадываясь о его душевном надломе, отказалась ехать с ним в Сочи под видом занятости — у дочери большая нагрузка в институте и ей надо облегчить домашние заботы.
Рокоссовский для приличия пожал плечами, развел руками, но уговаривать жену не стал. О если бы знали его домашние, как ему хотелось теперь побыть одному! Вроде бы летел домой на крыльях, а встретился с Валентиной и Наденькой, и к семье появилось стойкое равнодушие. Он будто очнулся от тяжелого сна, открыл глаза и увидел, что его словно подменили. Ему даже стало стыдно глядеть в глаза жене, дочери, не хотелось приходить домой.
Тайный голос говорил ему, что отдых, морской климат, плавание, общение с новыми людьми вернут его в семью и он вновь будет по-прежнему счастлив.
Не прошло и пяти суток, как он уже был в Сочи, в двухместном номере санатория. Разложив свои вещи по шкафам и тумбочкам, он вышел на балкон.
Второй месяц осени подходил к концу, а здесь, в Сочи, продолжался бархатный сезон. Он с содроганием вспоминал промозглую московскую осень с ее черными тучами, сумрачными влажными днями и восторженно смотрел на бирюзовое теплое небо, на раскаленный шар солнца, полыхавший над самым морским горизонтом. Яркие лучи заходящего светила, отражаясь от поверхности воды, заливали кипящими искрами длинный шлейф морского пути от самого горизонта до зеленого мыса, раскинувшегося у подножия санатория.
Отсюда, с высоты, море выглядело огромным и синим, словно поле, густо засеянное льном и васильками.
Поужинав, Рокоссовский вышел во двор санатория. Отдыхающие неторопливо гуляли по дорожкам среди пальм, тропических вечнозеленых деревьев и украдкой бросали на него взгляды — то ли любуясь его высокой стройной фигурой, затянутой в белый, спортивного покроя костюм, то ли узнавая в нем маршала Рокоссовского.
Чтобы не мозолить людям глаза, он вышел за ворота и поднялся на каменистую площадку, с которой город и море были видны как на ладони. В распадках, на склонах гор мигали огни санаториев и домов отдыха. Ему казалось, что весь берег покрыт громадными шатрами, от которых гирляндами спускаются огни к морю, затопленному густой теменью. Где-то далеко вспыхивал огоньками маяк да на рейде загадочными звездами светились корабли. Мощные репродукторы разносили веселую беспечную музыку.
Он представил себе, как отдыхают семейные пары, радуются жизни, праздничные застолья, женские возгласы, смех, звон фужеров, песни…
Уже поздно вечером он шел к себе в номер, прислушивался к своим шагам, к голосам влюбленных, хрусту гальки под ногами и приходил к неутешительному выводу: этот отдых не принесет ему желанного облегчения.
Он зашел в номер, принял душ, а спать не хотелось. Он открыл холодильник, взял бутылку боржоми. Шипучая струя заиграла на дне стакана и, пока он пил, приятно щекотала горло.
Рокоссовский вновь вышел на балкон. Из тишины ночи едва доносился шорох прибоя. Он думал о разных событиях, о своих делах в группе войск, но этих размышлений хватило ненадолго… «Невозможно уйти от самого себя, — подумал он. — Все то, что с тобой происходит, не вылечить ни лекарствами, ни самовнушением. Вновь обрести семью ты сможешь только тогда, когда между женой и тобой произойдет разговор начистоту. Чем дольше я буду скрывать от нее правду, тем глубже будет становиться пропасть между нами».
Он начал вспоминать, как он сухо попрощался с женой, когда уезжал в санаторий. Ему показалось, что Юлия Петровна вела себя не так, как обычно, избегала его взгляда и вроде бы хотела что-то сказать на прощание, но передумала и, сдерживая слезы, отвернулась.
Он зашел в номер, закурил и уставился на телефонный аппарат. Теперь он был во власти одного желания — немедленно переговорить с женой и рассказать ей все. Какое жена примет решение, так и будет, но дальше играть с ней в прятки он не в силах. Что бы ни случилось, но он должен освободиться от этой непосильной душевной ноши.
Рокоссовский жадно затянулся, отложил дымящуюся папиросу в пепельницу и набрал номер телефона.
— Я слушаю, — ответила усталым голосом жена.
— Ты скажи, Юлия, Ада дома?
— Нет, их факультет продолжает работать в каком-то подмосковном колхозе на уборке картошки.
— Она скоро вернется? — спросил Рокоссовский, чтобы как-то заполнить паузу и приступить к тяжелым объяснениям.
— Дней через десять.
— Пусть поработает. Это ей на пользу.
— Как ты доехал?
— Хорошо.
— Почему не спишь?
— Да вот, не спится.
— Почему?
— Знаешь, Юленька, я не могу больше так, — сказал Рокоссовский взволнованным голосом. — Нам надо с тобой откровенно поговорить. Я перед тобой виноват, ты должна все знать.
— А я и так знаю, — тихо ответила жена.
— Что ты знаешь? — настороженно спросил он.
— Я знаю, что у тебя была другая женщина, что твоей дочери уже пять лет и ее зовут Надеждой.
Рокоссовский замолчал и затянулся папиросой.
— Так почему же ты молчала?
— Ты молчишь, и я молчу. Если бы я заговорила, что бы изменилось? — сказала Юлия Петровна, удивляясь своему спокойствию. — Я подозреваю, что ты был у них, поэтому у тебя такое настроение.
— Юленька, так и есть! — воскликнул Рокоссовский.
— Тогда почему ты мне не сказал? Я бы малышке приготовила подарки. Ведь она такая же твоя дочь, как и Ада.
— Юленька, милая, ты на меня не обижаешься?
— Костя, не ты первый, не ты последний, — дрогнувшим голосом произнесла жена. — Я даже готовила себя к тому, что ты, по примеру других, уйдешь к той женщине навсегда.
— Юленька, милая, прости меня. Я от тебя ни за что не уйду! — говорил он, боясь, что жена положит трубку.
— Мне об этом стало известно месяц тому назад, и я передумала все варианты. И тот, о котором ты говоришь, для меня самый лучший.
— Спасибо, родная, ты сняла с моей души камень!
— Спокойной ночи… — В телефонной трубке раздались гудки.
Рокоссовский посмотрел на трубку так, словно она обладала каким-то волшебным свойством. Он радостно улыбнулся, поцеловал ее и положил. За десять дней отдыха Рокоссовский почувствовал себя бодрым, энергичным, помолодевшим, полным радужных надежд. Рано утром, напевая про себя какую-то знакомую мелодию, он подошел к теннисной площадке, огороженной высокими железными сетками. Он присел в тени магнолии, украшенной пышными белыми цветами, и стал ждать какого-нибудь любителя игры. Вскоре подошла молодая высокая девушка.
— Сыграем? — спросила она, увидев ракетку в руках Рокоссовского.
— С удовольствием, — улыбнулся он.
На площадке играли двое — высокий, начинающий седеть, в белых шортах и тенниске, крепконогий, мускулистый, проворный в движениях Рокоссовский, и черноволосая, стройная, в короткой спортивной юбочке девушка.
Рокоссовский размашисто посылал длинные и резкие подачи через сетку, девушка металась то в один, то в другой квадрат площадки, гибко, как кошка, прыгала, играючи отражая сильные удары партнера. Как ни старался маршал, а врасплох застать ее не мог. Она ловко брала мячи и у самой сетки, когда партнер пытался ее обмануть.
В сопровождении симпатичного молодого человека лет восемнадцати к площадке подошел по-летнему одетый пожилой мужчина. У него под носом красовались внушительных размеров усы. В этом живом седовласом человеке нетрудно было узнать генерала Аревадзе.
Узнав своего командующего фронтом, он не стал выказывать свой южный темперамент — боялся отрицательно повлиять на исход теннисной игры. Спрятав глаза глубоко под черные кустистые брови, генерал с интересом разглядывал партнершу маршала, ее темные волосы, туго стянутые красной лентой, греческий профиль с пухлыми сочными губами, высокую грудь, крепкие загорелые ноги.
