Империй. Люструм. Диктатор - Роберт Харрис
Переступая порог своего дома, Цицерон пребывал в прекрасном настроении. Ничто так не радует государственного мужа, как возможность застать своего противника врасплох. Все только и говорили о том, как Гибрида переметнулся в другой лагерь. Правда, Квинт был взбешен, и, когда из дома ушли последние посетители, он набросился на своего брата с яростью, которой я в нем не подозревал. Происшествие тем более неприятное, что при этом присутствовали Аттик и Теренция.
— Почему ты не переговорил ни с кем из нас, прежде чем отказаться от своей провинции?
— А зачем? Важен итог. Ты же сидел напротив них. Как тебе показалось, кому было хуже — Цезарю или Крассу?
Но Квинт не позволил увести разговор в сторону:
— Когда ты это решил?
— Честно говоря, я думал об этом с той минуты, как мне досталась Македония.
Услышав такой ответ, Квинт воздел руки в отчаянии:
— Хочешь сказать, что, когда мы говорили прошлым вечером, ты уже все для себя прояснил?
— Почти что так.
— Но почему ты ничего не сказал нам?
— Прежде всего, я знал, что ты с этим не согласишься. Кроме того, оставалась очень небольшая вероятность того, что Цезарь предложит закон, который я смогу поддержать. И наконец, я могу делать со своей провинцией все, что посчитаю нужным.
— Нет, Марк, это касается не только тебя, но и всех нас. Как мы расплатимся с долгами без доходов от Македонии?
— Ты хочешь спросить, откуда возьмутся деньги на твою подготовку к преторским выборам нынешним летом?
— Это нечестно!
Цицерон взял Квинта за руку:
— Брат, выслушай меня. Ты станешь претором. И получишь этот пост не за взятки, а потому, что принадлежишь к семье Цицеронов, что сделает твой триумф еще приятнее. Ты должен понять, что мне было необходимо разорвать связь Гибриды с Цезарем и трибунами. Моя единственная надежда провести республику через все эти бури — единство сената. Я не могу допустить, чтобы мой сотоварищ плел заговор за моей спиной. Поэтому с Македонией следовало расстаться. — Затем он обратился к Аттику и Теренции: — Да и кто захочет управлять провинцией? Вы же знаете, что я не смогу оставить вас одних в Риме.
— Что помешает Гибриде забрать у тебя Македонию, а потом поддержать обвинение против Рабирия? — настаивал Квинт.
— А зачем ему это? Он сошелся с ними только из-за денег. Теперь он может расплатиться с долгами без их помощи. Кроме того, ничто еще не утверждено окончательно, и я в любое время могу поменять свое мнение. Между тем, совершая этот благородный поступок, я показываю людям, что у меня есть убеждения и благополучие республики для меня важнее своего собственного.
Квинт посмотрел на Аттика. Тот пожал плечами и сказал:
— Строгое умозаключение.
— А что думаешь ты, Теренция? — спросил Квинт.
Во время разговора жена Цицерона молчала, что было ей не свойственно. Даже теперь она ничего не сказала и молча смотрела на мужа, который смотрел на нее с непроницаемым лицом. Медленно подняв руку к волосам, она взяла и отложила в сторону диадему, затем, не отводя взгляда от лица Цицерона, сняла ожерелье, отстегнула брошь с лифа, стянула золотые браслеты с рук, и наконец, скривившись от усилия, стащила кольца с пальцев. Проделав все это, она собрала драгоценности в горсть и разжала руки. Блестящие камни и предметы из благородного металла разлетелись по мозаичному полу. Женщина повернулась и молча вышла из комнаты.
IV
На следующее утро, с первыми лучами солнца, мы уехали из Рима. Все магистраты, их родственники и приближенные принимали участие в Латинских празднествах на вершине одной из Альбанских гор. Теренция сопровождала своего мужа, но из-за взаимного охлаждения в их повозке было едва ли не студенее, чем снаружи, где властвовал январский горный воздух. Консул заставил меня работать, сначала продиктовав длинное донесение Помпею, где подробно описал состояние государственных дел в Риме, а затем — несколько коротких писем наместникам провинций. Все это время Теренция сидела с закрытыми глазами, притворяясь спящей. Дети ехали со своей няней в другой повозке. Вслед за нами следовал целый караван, везший новоизбранных правителей Рима: сначала Гибрида, за ним преторы — Целер, Косконий, Помпей Руф, Помптин, Росций, Сульпиций и Валерий Флакк. Только Лентул Сура, городской претор, остался в Риме, чтобы следить за порядком в городе.
— Город выгорит дотла, — предположил Цицерон. — Этот человек — круглый дурак.
После обеда мы добрались до дома Цицерона в Тускуле, но времени на отдых не было, так как он немедленно отправился судить состязания местных атлетов. Главным событием было соревнование в исполнении маховых движений, где очки присуждались за высоту, изящество и силу. Цицерон не имел ни малейшего понятия, кто из атлетов лучший, и объявил победителями всех участников, пообещав наградить каждого за собственный счет. Местные жители разразились рукоплесканиями. Когда Цицерон вернулся в повозку, я услышал, как Теренция спрашивает:
— Очевидно, Македония заплатит?
Он рассмеялся, и между ними наступила оттепель.
Основная церемония подходила к концу. На вершину горы вела крутая, извилистая дорога. С заходом солнца сильно похолодало. Почва была каменистой, снег доходил до колен. Консул, окруженный ликторами, возглавлял процессию. Рабы несли фонари. На всех ветках и во всех кустах виднелись фигурки людей или лица, сделанные из шерсти или дерева, помещенные туда местными обитателями, — напоминание о временах, когда приносились человеческие жертвы. Например, чтобы приблизить конец зимы, на смерть обрекали мальчика. Вся эта сцена была полна необъяснимой печали — пронизывающий холод, спускающийся полумрак, зловещие символы, раскачивающиеся на ветру. На самом высоком месте жертвенный костер выплевывал в небо снопы оранжевых искр. В жертву Юпитеру принесли быка. Местные жители предлагали всем попробовать домашнее молоко.
— Пусть люди воздерживаются от ссор и вражды друг с другом, — объявил Цицерон, и казалось, что эти стародавние слова обрели новый смысл.
Ко времени окончания церемонии на небе взошла огромная луна, похожая на голубое солнце. Вся округа была залита ее мертвенным сиянием. При этом она хорошо освещала дорогу, когда мы направились вниз. Во время спуска произошли два события, о которых говорили многие месяцы. Во-первых, луна неожиданно исчезла с небосклона, словно ее опустили в черный пруд, и участники процессии, двигавшиеся в ее свете, мгновенно замерли и ждали, пока не зажгут факелы. Все это длилось недолго, но странно, как задержка на зимней горной дороге может повлиять на воображение, особенно если тебя
