Королевские сестры - Виктория Холт
Муж графини, Генри Хайд, граф Кларендон, был братом матери Анны, и благодаря этому родству Флауэр, графиня Кларендон, занимала высокое положение при дворе принцессы, будучи первой леди опочивальни — пост, который, по мнению Сары, по праву принадлежал ей. Но из-за возраста леди Кларендон и ее давней близости к Анне она обладала большим влиянием. Будучи женщиной несколько ученой, она сокрушалась по поводу необразованности Анны и даже пыталась пробудить в племяннице интерес к чему-то иному, кроме карт, сплетен и еды. Это не снискало ей любви Анны и упростило для Сары задачу настроить принцессу против леди Кларендон.
Впрочем, в это время мысли Анны были заняты беременностью, и Сара понимала, что ее мало что интересует, кроме хорошей партии в карты и еды. Она становилась все больше и больше, и Сара была при ней неотлучно.
Все же она сделала одну или две вылазки против леди Кларендон.
Однажды, сидя с принцессой, она молчала, и, хотя Анна была поглощена собственными заботами, она это заметила — ибо для Сары было нетипично не болтать без умолку.
— О, мадам, — отстраненно произнесла Сара, — моя доля на вашей службе не всегда легка.
Анна встревожилась.
— Моя дорогая Сара, что вы имеете в виду?
— О... это создание Кларендон. Как она важничает! Я знаю, она ваша тетка, но семье вашей матери несказанно повезло породниться с королевским домом. А она так заносится! И все потому, что она графиня, а я — простая миссис Черчилль.
— Это как-то неправильно, — задумчиво произнесла Анна.
Сара бросила на нее острый взгляд. Выйдет ли она из своей летаргии на достаточно долгое время, чтобы запомнить это?
***
Отец Анны приехал навестить ее в Кокпит. Когда-то Яков был красив, но события последних лет измотали его, и теперь он выглядел осунувшимся, с нездоровым, землистым цветом лица. Он был высок, но не так, как его брат, и, хотя и красивее Карла, и обладал определенным достоинством в манерах, был напрочь лишен обаяния.
Но когда его взгляд упал на дочь, лицо его озарилось такой нежностью, что он почти помолодел.
— Моя дорогая, — сказал он, — как ты?
— Очень хорошо, дорогой отец, — ответила Анна. — Все идет хорошо, как мне говорят, и я могу ожидать прекрасного мальчика.
— Не возлагай на это все свои надежды, любовь моя. Будь довольна дочерью, если родится дочь. Ты так быстро зачала, что я уверен, у тебя будет большая семья.
— Это то, чего мы с Георгом хотим больше всего на свете.
Он нежно поцеловал ее в лоб.
— Мне радостно видеть тебя такой счастливой. Если бы я только мог быть так же спокоен за Марию. — Его лицо посуровело. — Я никогда не хотел этого брака. Чувствую, мы впустили гадюку в самое сердце нашей семьи.
— Сара зовет его Калибаном. Я уверена, он чудовище. Не понимаю, как милая Мария его терпит. Я бы точно не смогла.
— Боюсь, он подавляет ее, превращает в свое послушное создание… возможно, пытается настроить против нас всех. Но этого у него не выйдет. Я знаю свою Марию. — Он сентиментально улыбнулся Анне. — Благодарю Бога за то, что он подарил мне моих дражайших дочерей. Стольких детей я имел и потерял, но всегда напоминаю себе, что мне было позволено сохранить двоих. Мою дражайшую Марию, мою благословенную Анну. Мы всегда будем любить и лелеять друг друга, покуда живы.
— Да, дорогой отец, — сказала Анна, размышляя о том, что будет на ужин.
— И хотя я разлучен с Марией, я знаю, что она по-прежнему нежно меня любит. Это тайна, дочь моя, но я не хочу иметь от тебя тайн. Никому об этом не говори. Но если бы в моей власти было расторгнуть этот голландский брак, я бы это сделал. И я верю, что это может быть в моей власти. На то есть веская причина. Мария бездетна, а он… этот голландец… проводит ночи с другой женщиной.
— Сестра леди Фицхардинг, Элизабет Вильерс. Этот скандал всем известен.
— Всем известен — и моя дочь жена такого чудовища! К несчастью, дорогая моя, твой дядя не позволит расторгнуть этот брак. Но…
Анна сонно кивнула. Ее отец очень часто проводил ночи в постелях своих любовниц. Дядя Карл в последнее время выглядел неважно, но каждую ночь уводил к себе одну из своих пассий, и говорили, будто он не желает мириться с угасающей силой и прибегает к искусственным средствам, чтобы ее вернуть. «Что ж, дело житейское», — шептались придворные. Кто бы не поступил так же? Но как это сказывалось на королевском теле, и как долго оно выдержит такое напряжение?
— Ладно, — сказал Яков, — не нам сейчас это обсуждать. А моя дорогая дочь здорова, и все идет как должно. Едва могу дождаться добрых вестей. Я буду рядом с тобой, дорогая, все время, и если тебе что-то понадобится, стоит лишь попросить. Ты же знаешь, твой отец счастлив, лишь когда может тебе угодить.
Стоит лишь попросить? Это была правда. Он был самым снисходительным из родителей.
— Отец, — сказала она, — есть одна вещь, о которой я хотела бы попросить.
Его лицо озарилось удовольствием.
— Моя дражайшая дочь, я обещаю, если это в моей власти…
— Это не для меня, отец, но у меня есть близкая подруга, с которой обошлись не так хорошо, как следовало бы. Я полагаю, вы очень довольны службой полковника Черчилля?
— Он хороший человек, и я верю, что он мне верный друг.
— Вам нужны хорошие люди и верные друзья, отец. Не кажется ли вам, что иногда мы принимаем доброту близких нам людей как должное?
— Возможно, и так.
— Моя лучшая подруга и самая добрая из моих дам — простая миссис, в то время как другие, менее добрые, щеголяют громкими титулами. Разве не наш долг, отец, вознаграждать тех, кто нам служит?
Он кивнул.
— Так ты, моя благословенная, просишь как-то почтить Черчиллей?
— Титул для полковника, чтобы Сара могла быть леди Черчилль для этих моих дам, а не простой миссис.
Яков похлопал
