Зимняя бегония. Том 1 - Шуй Жу Тянь-Эр
– Ну-ну, отпусти-ка меня, отпусти, а то задушишь ещё второго брата.
Шэн Цзыюнь взглянул на Чэн Фэнтая, но тот не удостоил его взором. Тогда Шэн Цзыюнь со спокойной душой отправился хлопотать о Шан Сижуе, подойдя к сцене, он задрал голову и проговорил:
– Шан-лаобань, Шан-лаобань! Не пойте больше! Не пойте! Все уже разошлись!
Владельцу театра, который по-прежнему беспокоился о самочувствии Чэн Фэнтая, льющиеся в уши звуки хуциня и пение и эта Ян-гуйфэй так опротивели, что он обернулся к сцене и, сделав полупоклон, сказал:
– Шан-лаобань, будет вам, все зрители уже разошлись!
Чэн Фэнтай гневно на него воззрился:
– Как это разошлись?! А второй господин не зритель? Пойте! Пойте до конца! Не напрасно же меня поколотили! – И приказал работникам театра и Шэн Цзыюню: – Вы все садитесь со мной и слушайте!
Под давлением Чэн Фэнтая, который злоупотреблял властью, данной ему именем главнокомандующего Цао, Шэн Цзыюнь, владелец театра и сотрудники расселись. На душе у них было неспокойно, досматривать спектакль им пришлось в пустынном зале, посреди неразберихи, в странном расположении духа. Каждый из них сегодня вечером поступил дурно: один содержит актёра втайне от семьи, другие же стояли в стороне, когда требовалась их помощь. Они украдкой поглядывали на Чэн Фэнтая, опасаясь его гнева, и оперу слушали невнимательно, совершенно ею не наслаждаясь. Единственным, кто чувствовал себя совершенно непринуждённо, был Шан Сижуй.
Чэн Фэнтай, глядя снизу на его движения, слыша его пение, по-прежнему не разбирал ни слова, а просто смотрел на этого человека. Только что его облили кипятком, а у него не пропало желание петь, и он не просто пел, а отдавался этому делу всей душой, пел для одного лишь ему известного слушателя – так, словно никого в зале и не было. И тогда Чэн Фэнтай, казалось, наконец понял, как Шан Сижую в его-то годы удалось стать первым среди актёров, как он побеждал своим пением и игрой. Шан Сижуй был тем самым Шан Сижуем из слухов и легенд. Во всей своей красе!
Спектакль окончился. Шан Сижуй встал на колени и поклонился зрителям со сложенными руками, как полагалось девицам в прошлом. Чэн Фэнтай захлопал в ладоши и, следуя этикету традиционного китайского театра, во весь голос крикнул ему: «Хорошо!»
Вернувшись за кулисы, Шан Сижуй, так и не смыв краску с лица, снял головные украшения и, расправив одежды, принялся горестно вздыхать. Во время спектакля актёры надевали пышные одежды, и безумец его не ошпарил, но платье испортил. От чая на ткани осталось пятно, которое ничем не вывести. Шан Сижуй не понимал, чем так прогневал любителей театра, он ведь просто добавил к тексту пьесы несколько фраз, и весьма недурных, как он сам считал. Почему же тогда зрители сегодня столь сильно негодовали? Шан Сижую казалось, что с ним обошлись ужасно несправедливо.
Чэн Фэнтай набросил на локоть испачканный в крови пиджак и повёл сестру за кулисы, за ними последовали Шэн Цзыюнь и владелец театра. Завидев Чэн Фэнтая, Шан Сижуй отложил театральный костюм и поднялся.
Владелец театра, подняв руку, представил Чэн Фэнтая словами:
– Шан-лаобань, это второй господин Чэн.
Оттого что два этих человека пользовались блестящей славой в Бэйпине, представлять их полными именем и фамилией было бы неуважением.
Шан Сижуй подумал про себя: «Как мне не знать младшего брата Чэн Мэйсинь?» – и, кивнув, с лёгкой улыбкой назвал второго господина Чэна. Говорил он опустошённо и бессильно, словно больной, что совсем ослаб, и голос его, срывающийся и хриплый, разительно отличался от того, что звучал со сцены.
Образ Шан Сижуя в голове Чэн Фэнтая сложился по большей части из сплетен и кривотолков, и, когда взгляд его скользнул по запахнутому нижнему платью актёра, ему почудилось, что одна из красавиц древности переодевается прямо у него на глазах, – видение насколько запретное, настолько же и манящее. Он постоянно слышал праздные разговоры о Шан Сижуе и сегодня, увидев его так близко, особенно им заинтересовался.
– Шан-лаобань, вы, должно быть, испугались сейчас.
Шан Сижуй со смехом ответил:
– Премного благодарю второго господина, что выручили меня, однако второй господин пострадал из-за меня, я и правда виноват.
Чэн Фэнтай спросил:
– Так, оказывается, Шан-лаобань всё видел? А смотрелись так, будто ничего и не произошло, вы ни разу не сбились.
Шан Сижуй подумал про себя: «Да я не только твою драку видел, но и то, как ты лузгал семечки, имел счастье лицезреть, а ещё хихикал весь вечер без остановки. Вдобавок подговорил девчушку швырнуть в меня что-то. Но, раз в конце вечера ты заступился за меня, мы в расчёте». При мысли об этом сердце Шан Сижуя отчего-то болезненно сжалось, он слегка нахмурил брови, и взгляд его скользнул по Чэн Фэнтаю. Играя, он возносился над всем происходящим вне сцены, словно в небеса, как в тот год в Пинъяне, когда он стоял на башне городской стены и оставался бесконечно далёким от пальбы ружей и пушек, разрывавшей воздух. Но что же произошло сегодня? Что такого особенного в младшем брате Чэн Мэйсинь?
Шан Сижуй опомнился и со смехом ответил:
– А, твёрдость духа – это у нас профессиональное, нас этому учат.
Шэн Цзыюнь наконец не выдержал и, не обращая внимания на Чэн Фэнтая и его «пару вопросов», встал прямо перед Шан Сижуем и, пристально всмотревшись в его лицо, взволнованно сказал:
– Твоё лицо… будет синяк.
Шан Сижуй позволил ему взять себя за подбородок и слегка улыбнулся:
– Я ещё грим не смыл, где там разглядеть синяк.
Чэн Фэнтай подтвердил:
– Синяк будет. Это… и правда моя вина. – Он подтолкнул Чача-эр в спину, та вышла вперёд и сказала:
– Сестрица, прости. Я не нарочно тебя ранила.
Шан Сижуй, которому принесли извинения, так изумился, что не стал уже разъяснять, что сам он братец, а не сестрица, и поспешно сказал:
– Барышня чересчур учтива, как я смею принять от вас извинения. Это Сижую следует благодарить вас за награду и за вашу поддержку.
Чача-эр всё глядела на него, ничего не говоря.
Взрослые обменялись учтивыми, ничего не значащими фразами, и Чэн Фэнтай сказал:
– Шан-лаобань, как снимите грим, я вас отвезу, снаружи меня ждёт машина.
Шан Сижуй ответил:
– Премного благодарен второму господину, но не буду утруждать. Сегодня, как назло, мне нужно срочно освободить гримёрку, много вещей необходимо собрать.
Чэн Фэнтай поражённо спросил:
– Освободить гримёрку? Вы больше не поёте?
Шан Сижуй проговорил:
– Пою. Но не здесь.
Владелец театра, почуяв в его словах неладное, осторожно присоединился к расспросам:
– Шан-лаобань, что это вы говорите,
