Вальтер Скотт - Анна Гейерштейн. Или Дева Тумана

– С вашего позволения, сэр, вы правы, но лишь отчасти, – возразил старый Филиппсон. – Мы в Англии полагаем за лучшее, снять усталость с дороги легкой прогулкой. Это куда полезнее, чем сразу свалиться в постель. Потому, если молодые люди примут его в свою кампанию, мой сын присоединится к их забавам.

– Они могут показаться ему грубыми, – отвечал Бидерман, – а, впрочем, дело ваше.

Повинуясь приказу, молодежь вышла на лужайку перед домом. Анна и прочие девушки уселись на скамейку, чтобы судить, кто из юношей выкажет более ловкости и силы. Оставшиеся в доме старики скоро услышали крики, смех, и все, что всегда сопутствует молодым забавам.

Хозяин дома взял кувшин с вином, наполнил чашу гостя, а остатки вылил в свою.

– В те лета, уважаемый чужестранец, – сказал он, – когда кровь стынет и увядают чувства, умеренное употребление вина возвращает им былое. И все ж я сожалею, что Ной возлюбил виноград68. В последние годы я все чаще вижу, как мои земляки, подражая немцам, напиваются допьяна и уподобляются животным, неспособным ни чувствовать, ни мыслить, что не подобает людям в рассудке.

– Этот порок, – сказал англичанин, – успел я заметить, входит в обыкновение и в нашей стране. От стариков я слышал, что всего сотню лет назад он был редок и почитался за сумасшествие.

– Вот-вот, – отвечал Бидерман. – И у нас вино было редкостью, только с местных виноградников, потому как никто не мог купить того, что не родилось в наших долинах. Но… ратные подвиги подвигли нас и на богатство, а по мне, нам было б лучше и без того, и без другого, была б свобода сеять нам и жать, да мирно ходить за стадами. Впрочем, торговля иногда приводит в наши горы такого умного собеседника как вы, мой гость почтенный. По вашей речи я сужу, что вы человек не лишенный прозорливости и рассудительности. И хотя мне совсем не нравится новое пристрастие моих соотечественников к безделушкам, кои вы, купцы, привозите нам, однако, я охотно соглашусь, что мы в своих горах имеем много пользы ваших знаний. Вы держите путь, мне сказали, в Базель, а оттуда в лагерь бургундского герцога?

– Да, достопочтенный хозяин, если на то будет божья воля.

– Когда с отъездом вы повремените, то можете надеяться на это: через два, самое большое три дня, я отправляюсь той же дорогой с такой охраной, какая будет вам подмогой. Вы найдете во мне надежного и верного проводника, а я послушаю ваши рассказы о тех странах, в которых вам приходилось бывать, может быть, дела их могут и меня коснуться. Итак, слажено дело?

– Предложение ваше слишком выгодно для меня, чтобы стал я от него отпираться, – сказал англичанин, – но могу ли я спросить о цели вашего путешествия?

– Я только что устроил выволочку Рудольфу, – отвечал Бидерман, – за то, что он наговорил лишнего о делах нашего Союза, но от такого опытного человека, как вы, бесполезно было бы скрывать полученные мной известия, тем более что слухами земля полнится. Вам, конечно, известно о взаимной ненависти между Людовиком XI, королем французов, и Карлом, герцогом бургундским, коего прозвали Смелым. Посещая эти страны много раз, вы, вероятно, лучше знаете о тех причинах, которые, помимо личной неприязни этих государей, предрешили их взаимную вражду. Людовик, с коим никто на свете не сравнится в хитрости и кознях, ссужает многие суммы нашим бернским соседям, возбуждая корысть стариков и честолюбие юных, жаждет нашими руками одолеть бургундского герцога. Карл же, сам того не ведая, лишь на руку играет своему злейшему врагу. Бернские наши соседи и иные не довольствуются, подобно нам, жителям лесных кантонов, тихой сельской жизнью, они ведут немалую торговлю, которой герцог всячески мешает в пограничных с нами городах через наместников своих69.

– Ваша правда, – отвечал купец, – и мы от них натерпелись.

– И не удивительно потому, что ласкаемые одним из государей и притесняемые другим, Берн и прочие городские кантоны нашей Конфедерации золотом Людовика перетягивают чашу весов в Совете супротив лесных кантонов, стремясь к войне ради добычи и выгод.

– Вы забыли прибавить к сказанному вами, почтенный хозяин, и славы! – добавил Филиппсон, желая хозяину сделать приятное. – Я нисколько не удивляюсь вашим храбрым юношам, желающим новой войны, ведь выросли они в лучах славных побед, одержанных их праотцами!

– Здравый ли смысл, теперь, любезный гость, говорит вашим языком, – сокрушился хозяин, – если вы полагаете мир, добытый прежнею кровью, веским доводом войны. И позвольте нам самим судить о нашей прошлой славе. Мы сражались за свою свободу, и Бог благословил наше оружие, но сделает ли он то же самое, ежели станем мы драться за золото Франции для грабежей?

– Ваша правда, и я вновь убедился, что вы человек весьма благоразумный… – признался купец, – но неужели вы не поддержите ваших братьев и не обнажите свой меч против герцога Карла?

– Послушайте, дорогой друг, – отвечал Бидерман. – Конечно, жителей лесных кантонов, не очень заботят торгаши из Берна. Но мы не покинем наших союзников, хотя бы лишь потому, что они наши соседи; и решено, от нас будут отправлены представители к герцогу бургундскому, чтобы решить дело миром. Совет Конфедерации, собравшийся теперь в Берне, желает, чтобы я возглавил это посольство. Это и есть цель путешествия, в котором я приглашаю вас сопутствовать мне.

– Мне будет приятно сопровождать вас, дорогой хозяин, а в вашей миролюбивой миссии, тем более, – сказал англичанин, – но… как человек честный, признаюсь вам, что по осанке вашей и наружности вы скорее похожи на вестника войны, чем на посланца мира.

– Что ж, признаться, я тоже углядел в вас человека, более привыкшего к мечу, а не к аршину.

– Не скрою, мечу служил я лучше, чем аршину, – отвечал Филиппсон с улыбкой. – И, может быть, волею судьбы, к нему еще вернусь.

– Так я и думал! – воскликнул Арнольд Бидерман, хлопнув широкой ладонью себя по колену, и, поскольку он не ошибся в том, что давно уж предполагал в англичанине солдата, через мгновение продолжил: – И, верно, вам привелось сражаться под знаменами родного отечества против внешнего врага. Война за правое дело возвышает солдатскую душу, хотя и приходится причинять страдания тем, кто сотворен по образу и подобию божьему. Мне не пришлось испытать этого чувства – та распря, в которой довелось мне драться, не имела благой цели. Это была междоусобная Цюрихская война70, когда швейцарцы имели несчастье вонзать свои копья в грудь земляков, где просили пощады и отказывали в ней на одном и том же языке. Таких ужасных воспоминаний, вероятно, нет у вас?

Филиппсон опустил голову, скрыв ладонью лицо, как человек, в котором вдруг пробудились самые горькие воспоминания.

– Увы! – сказал он. – Вы потревожили старые раны. Я был на родных полях, покрытых трупами моих сограждан, и стоял у эшафотов, обагренных их же кровью… когда обоюдная жестокость в многолетней войне истощала силы отчизны! Даже в ваших непроходимых лесах и высоких горах вы, вероятно, слышали об этой распре?

– Мне помнится, – сказал швейцарец, – что Англия лишилась своих завоеваний во Франции вследствие кровавых внутренних раздоров, продолжавшихся много лет за цвет розы. Но ведь они давно кончились?

– Хотелось бы в это верить…71 – отвечал Филиппсон.

Тут раздался стук в дверь, и после того, как хозяин дома откликнулся, дверь отворилась, и в зал с поклоном, коим обыкновенно юные в этой стране являли старшим свое почтение, вошла Анна Гейерштейн.

Глава IV

…в руках обращая

Лук свой туда и сюда, осторожно рассматривал, целы ль

Роги, и не было ль что без него в них попорчено червем.

Глядя друг на друга, так женихи меж собой рассуждали:

«Видно знаток он, и с луком привык обходиться; быть может,

Луки работает сам и, имея уж лук, начатой им

Дома, намерен его по образчику этого сладить:

Видите ль, как он, бродяга негодный, его разбирает?»

«Но, – отвечали другие насмешливо первым, – удастся

Опыт уж верно ему! и всегда пусть такую ж удачу

Встретит во всем он, как здесь, с Одиссеевым сладивши луком».

ДЕВУШКА приблизилась к дяде с тем застенчивым видом, который так к лицу юным красавицам, когда они, пытаясь скрыть свое смущение и трепет, и весь их облик самая невинность, желают просить, как им кажется, нечто весьма значительное, и зашептала что-то на ухо Бидерману.

– Разве эти бездельники не могли сами спросить? Почему они тебя послали? Хотя, по всякому пустяку они и так жужжат, как мухи, такова уж нынешняя молодежь.

Анна наклонилась и опять стала шептать на ухо дяде, а тот с нежностью перебирал ее шелковистые волосы.