Франсин Риверс - Руфь. Непреклонная
— Что хорошего в этой обетованной земле, если она не дает хлеба?
Видимо, Елимелех был не способен понять, что Бог отвернулся от израильтян потому, что они оказались неверными.
— Прекрати поклоняться Ваалам и останься здесь. Подумай о том, что лучше для твоих сыновей. Работай на своей земле. Бог обязательно благословит тебя, если ты будешь верным Ему, — уговаривал его Вооз.
— Верным? Я приносил жертвы. Я делал приношения.
— Бог ждет от нас сокрушенного сердца.
— В чем мне каяться, если я исполняю все, что положено? Какой мне прок от этого? Ты остаешься верным, думая, что ты лучший иудей, чем я. А все, чем ты лучше меня, это твоя земля.
Елимелех никогда не видел Божьих благословлений, дарованных ему.
Вооз не хотел думать о прошлом, но в душе ожили давно забытые чувства, которые он надеялся заглушить тяжелым трудом.
Но они были подобны иссопу[4], растущему на каменной стене. Что пользы вспоминать те жестокие слова, которые они с братом сказали друг другу двадцать лет назад? Что пользы воскрешать боль и разочарование от неудачной попытки помочь другому, прежде чем тот навлечет беду на свою голову? Елимелех так и не понял, насколько щедр был к нему Бог даже в те голодные годы. Елимелех был благословлен, но слеп, чтобы видеть это. Вооз убеждал брата долго и настойчиво, но не добился ничего, кроме разрыва родственных отношений и того, что кузен невзлюбил его. Все эти годы Вооз ясно помнил, будто это было сегодня утром, как он стоял у городских ворот и наблюдал за Елимелехом, который взял Ноеминь, детей и ушел из Вифлеема.
Ах, Ноеминь, милая, полная жизни Ноеминь…
В тот день он плакал, хотя никто не знал всей глубины его горя.
С тех пор Господь был щедр к Воозу, и Его дары были настолько богатыми, что естественным образом доставались и другим, нуждающимся в них. Многие годы Вооза сопровождал успех, и он был исполнен благодарности, если не радости, на которую когда-то надеялся. Он всегда имел больше, чем ему было нужно, и он знал, что должен благодарить за это Бога. Хотя Господь отказал Воозу в том, чего он страстно желал, Вооз все равно прославлял Его имя. Бог — Владыка неба и земли, и человеку не пристало просить то, чего он не имеет, или огорчаться из-за этого… Вооз находил успокоение в том, что принимал жизнь такой, какая она была, и за все благодарил Бога.
Свернув за поворот, Вооз увидел перед собой поле созревшего ячменя. Жнецы работали и пели. Он улыбнулся, он хотел, чтобы его слуги находили в своем труде радость, а не просто совершали какие-то действия для приобретения необходимых средств к существованию. Жизнь должна быть щедрой, и он делал все, что было в его силах, лишь бы сделать ее таковой для своих рабочих. Без сомнения, то удовольствие, которое мужчины и женщины получали от работы, еды и питья, было даром Божьим.
В самом дальнем конце поля работала молодая женщина. Он никогда раньше не видел ее, но по ее одежде понял, что она была чужеземка. Моавитянка. Большинство сборщиков колосьев оставалось на полях, находящихся неподалеку от города. Почему же она пришла так далеко? Он спешился и привязал коня рядом с укрытием.
— Добрый день, Шемеш. Я вижу, работа идет хорошо.
— Воистину. Урожай даже лучше, чем в прошлом году.
— Что это за девушка работает там?
— Это молодая женщина из Моава, она вернулась в Вифлеем вместе с Ноеминью. Сегодня утром она спросила меня, можно ли ей собирать колосья за жнецами. Все это время она очень усердно работает, за исключением нескольких минут отдыха вон там, в укрытии.
Невестка Ноемини! Он слышал о ней вскоре после их возвращения в Вифлеем. С тех пор народ говорит об этой молодой моавитянке.
— Она пришла сюда издалека, чтобы собирать колосья.
— По ее лицу видно, что ей несладко пришлось на других полях.
Вооз взглянул на надсмотрщика.
— Значит, она хорошо сделала, что пришла сюда.
Он положил руку на плечо Шемеша и улыбнулся.
— Поговори с молодыми мужчинами и проследи, чтобы никто не обижал ее.
Вооз пошел на поле к своим работникам и поприветствовал их:
— Господь с вами!
— Да благословит тебя Господь! — отвечали они.
Когда он подошел к молодой женщине, работающей на краю поля, та прекратила работу и с почтением склонила перед ним голову. Она не смотрела ему в глаза, но приветствовала его так, как раба должна приветствовать господина. Она выказала ему необычное уважение. Сердце Вооза смягчилось, когда он увидел, как дрожат стебли ячменя в ее руках.
— Послушай меня, дочь моя, — сказал он нежно. — Оставайся здесь с нами и собирай колосья, не ходи на другие поля. Вставай за женщинами, работающими на моем поле. Посмотри, какую часть поля они убирают, и иди за ними. Я предупредил мужчин, чтобы они не обижали тебя. А когда захочешь пить, возьми воды, которую они принесли из колодца.
Она с удивлением взглянула на него.
— Благодарю тебя.
Улыбка сделала ее лицо удивительно прекрасным.
Странное чувство поднялось в груди Вооза, когда он заглянул в ее черные глаза. Что это такое? Здесь и сейчас? Он смутился, почувствовав влечение к ней, ведь он был более чем вдвое старше нее.
— Почему вы так добры ко мне? — спросила она приятным голосом с сильным акцентом. — Я всего лишь чужеземка.
Как с чужеземкой с ней и обращались, на щеке были синяк и ссадина.
— Да, я знаю. Но я также знаю о твоей любви и доброте, которую ты проявила к своей свекрови после смерти ее мужа, — от нахлынувших чувств голос его стал ниже. — Я слышал, что ты оставила своего отца, мать, родину, чтобы жить среди чужого народа. Да будет тебе полная награда от Господа, Бога Израилева, к Которому ты пришла, чтобы найти убежище под Его крылами.
Конечно, Господь являл великую милость тем, кто принадлежал Ему. Как Ноемини. А теперь и этой молодой женщине.
Краска залила щеки Руфи.
— Я надеюсь сохранить милость твою, господин, — ответила она. — Ты утешил меня и говорил по сердцу моему, хотя я не стою рабынь твоих.
Снова обратив внимание на синяк, он мягко спросил:
— Тебя кто-то ударил?
Руфь слегка нахмурилась, в ее глазах мелькнула тревога. Инстинктивно она подняла руку, чтобы закрыть синяк, и опустила голову, как бы желая скрыть его.
— Только один маленький камешек. Он не причинил мне большого вреда. Я полагаю, этого следовало ожидать.
Если бы эти слова могли извинить такое обращение!
— Надеюсь, это случилось не на моем поле, — сказал он мрачно.
— О, это произошло не здесь, — сказала Руфь поспешно. — С тех пор, как я здесь, никто ни разу не обидел меня.
Воозу стало стыдно при мысли, что кто-то из его соседей был так жесток к ней.
Он хотел, чтобы она чувствовала себя в безопасности, но опасался, как бы она не истолковала превратно его внимание к ней. Она была миловидной молодой женщиной и, несомненно, принимала знаки внимания от мужчин, которые были значительно моложе его.
— Среди моих работников ты можешь быть спокойна. Здесь тебя не обидят.
Вооз оставил ее за работой и, уходя прочь, думал, что молодой Махлон, выбрав себе в жены такую девушку, показал себя необыкновенно разумным мужчиной. Не все чужеземные женщины были проклятием для еврейских мужчин, не все уводили их от истинного Бога к похотливому языческому поклонению. Некоторые чужеземки стали жить среди избранного Божьего народа благодаря своей вере.
Такой женщиной была его мать, Раав. Она пустила в свой дом, устроенный в городской стене Иерихона, двух еврейских соглядатаев. Не стыдясь, она смело заявила о своей вере в Яхве, Бога евреев. Она рисковала собственной жизнью, чтобы присоединиться к Богу и Его народу. Одним из этих соглядатаев был его отец, Салмон. И Бог благословил его родителей, ибо они любили друг друга всю свою жизнь.
И все-таки Бог предостерегал Свой народ от бед, которые мог принести им союз с чужеземцами. Мужчины слишком легко попадались на женские хитрости и оставляли Бога. Но что представляла собой эта иноземная женщина? Эта молодая моавитянка, безусловно, была одной из избранных Богом. Отказавшись от жизни в Моаве и придя с Ноеминью в Вифлеем, она тем самым заявила о своей вере. Эта девушка была похожа на его мать, чья вера была подобна камню посреди горы рыхлого песка. Вооз часто задавался вопросом о том, что, может быть, именно эта вера, а не просто принадлежность к еврейскому народу, отличала тех, кто был избран Богом. Ибо только Бог сейчас и всегда избирал тех, кто будет принадлежать Ему.
Однако, возможно, в сердце Вооза, объясняющего и оправдывающего брак своего отца с чужеземкой, просто заговорила старая обида. Даже спустя все эти годы он все еще чувствовал боль отказа. Не был ли он когда-то отвергнут как жених из-за того, что наполовину хананей? Среди Божьего народа были люди, полагавшие, что Бог считает праведным только происхождение от Авраама, а вера — всего лишь следствие принадлежности к избранному народу.
