Тени над Гудзоном - Башевис-Зингер Исаак

— Э-э не американское пиво. Местное пиво это э-э-э дерьмо!..

Патрисия заговорила с Анитой:

— Твоя мать была до вчерашнего дня у нас. Вчера она вернулась в Нью-Йорк.

— Да, я знаю.

— Что с твоей работой?

— Ужасная работа! — сразу же ухватилась за этот вопрос Анита. — Я сижу целыми днями и пишу одну и ту же пару слов. Они специализируются на рассылке повесток… А выглядит это чем-то вроде детективного бюро…

— А зачем ты взялась за такую работу?

— Ее нелегко было получить. Надо знать стенографию, а я изучала ее только пару недель. Говорят, есть какая-то новая система, позволяющая научиться стенографировать всего за шесть недель, но я в это не верю. Там, где я работаю, царит ужасная, буквально невыносимая атмосфера.

— Но у тебя хотя бы хорошая комната?

— Хорошая? Ужасная комната! Целый день печет солнце. Хозяева страшные грязнули, поверить невозможно. Уборщица украла у меня три пары чулок.

— Вот как? А почему ты не отвечаешь на звонки? Мать рассчитывала, что ты к нам заедешь, а ты даже не позвонила.

— Когда я могла приехать? В субботу я должна ходить за покупками, мыть голову, гладить белье и делать еще тысячу вещей. От жары и пыли волосы ужасно пачкаются. А еще надо сходить к дантисту — у меня выпала пломба. Каждый день происходит какая-нибудь новая катастрофа. Недавно я потеряла ключ и пришлось идти к слесарю. К воскресенью я смертельно устаю, не хочу ни к кому идти и ни с кем разговаривать.

— Мне очень жаль.

— Отца ты хоть иногда видишь? — спросил Джек.

— Нет.

— Ты, конечно, знаешь, что он снова с матерью? — почти шепотом спросил Джек.

— Она не хочет с ним жить.

— И все-таки так лучше.

Джек и Патрисия начали прощаться с Анитой и ее немцем. Провести с нею хотя бы пару минут всегда было для него сущим наказанием. Она всегда только жаловалась и употребляла такие слова, как страшно, ужасно, плохо, грязно. Она постоянно излучала ощущение паники. Этот немец, как ни странно, вполне подходил к ней и ее характеру. Джек сказал «гуд бай» и отвернулся. Он взял Патрисию под руку и до самого конца коридора шел рядом с нею молча. «Не может он быть нацистом, — думал Джек. — Ему бы не дали визу. Нацист не стал бы связываться с еврейской девушкой и не пришел бы на подобный прием». Он, безусловно, левый, решил Джек, но были во Фрице какое-то спокойствие, какая-то тупость, какое-то хладнокровие, вызывавшие у Джека неприятное, неуютное ощущение. Джек подумал, что именно так выглядели нацистские штурмовики. Но нельзя же выносить приговор целому народу. Восточная Германия идет по прогрессивному пути. Нельзя считаться с поверхностными впечатлениями и сантиментами.

— Смешной тип! — сказала Патрисия.

— Что? По-моему, они с Анитой подходят друг другу…

3

Среди пришедших на «парти» была и Сильвия, жена Генриха Маковера. Герман исчез в России. Сильвия не спала ночами. Было уже ясно, что его там ликвидировали. Были моменты, когда Сильвия хотела уже плюнуть на коммунизм, если на родине социализма убивают таких преданных коммунистических деятелей, как Герман. Тогда — конец, тогда не на что больше надеяться… Но ее подруги много делали для того, чтобы Сильвия не теряла мужества. Во-первых, утверждали они, еще не факт, что Германа арестовали. Может быть, его отправили куда-то с секретным заданием и ему нельзя оттуда писать? А если его даже арестовали, то она, Сильвия, должна помнить, что всегда были паршивые овцы, провокаторы, доносчики, которые подрывали изнутри Советский Союз. Разве Ежов не был своего рода провокатором? Разве Ягода не был таким провокатором? Но рано или поздно становится известно, кто они такие, и верных коммунистов реабилитируют. Невиновность Германа скоро станет очевидна, и она еще получит от него много хороших писем.

Среди товарищей по партии попадались такие, кто говорил, что Герман был далеко не так предан делу, как Сильвии казалось. Он проявлял упрямство, когда ему в голову приходила какая-то идея, ее трудно было оттуда вышибить. Он время от времени критиковал Коммунистическую партию США и даже высказывал всякого рода критические замечания по поводу Москвы. Так, например, Герман до сих пор считал, что решение Коминтерна распустить Коммунистическую партию Польши в тысяча девятьсот тридцать шестом году было ошибочным. Такое мнение фактически равносильно заявлению, что партия и товарищ Сталин допустили ошибку… Далеко ли от таких мыслей до троцкизма или до черт знает чего еще? Кто-то даже высказал предположение, что Герман чем-то согрешил против партии, когда был в Испании. Что Сильвия вообще знает о прошлом Германа? Если его задержали в России, значит, что он в чем-то виновен. У них там имеются данные на каждого, они знают там такие вещи, которые больше никто не может знать… Эти товарищи говорили, что Сильвия должна освободиться от печальных мыслей. Она обязана оставаться активной, деятельной. Партия нужна ей, и она нужна партии. Куда она пойдет, если оставит коммунистическую партию? К демократам? К этим малочисленным так называемым социалистам в стиле Нормана Томаса?[372] Кроме коммунистической партии, в Америке все фашистское, идиотское, отсталое, дикое. Прогрессивный человек просто обязан оставаться в коммунистической партии, если он хочет выжить в политическом, культурном и даже личном плане.

Действительно, куда она, Сильвия, может пойти? Как ни странно, но ее служба тоже была связана с коммунистической партией. Правда, она работала в федеральном ведомстве, но ее босс и многие из сотрудников были партийными. Прояви Сильвия хоть малейшие оппозиционные настроения по отношению к коммунистической партии, она сразу вылетела бы с работы… У американских капиталистов не хватает ума даже на то, чтобы контролировать свои собственные учреждения. Повсюду господствуют товарищи. Американский капитализм лишен даже классового сознания. Ему не хватает нормального политического эгоизма. Он живет сегодняшним днем, долларом. Он — как жирная свинья, которая жрет, хрюкает и не знает, что завтра ее заколют… Если кто-то попытается пробудить свинью от ее свинской сонливости и указать ей на опасность, она набросится на него со всей своей свинской яростью. После долгих колебаний Сильвия все же решила пойти на этот прием.

Приход Сильвии стал знаком для всех ее друзей и подруг, что она преодолела сомнения и меланхолию и в ней победил здоровый инстинкт. Ее окружили, ей говорили комплименты, пересказывали ей всякие домашние сплетни, подбадривали ее шутками, анекдотами и конфиденциальными новостями. Имени Германа никто не упоминал. Все избегали даже говорить такие слова, которые могли бы навести Сильвию на мысли о нем. Одно не понравилось собравшимся товарищам: Сильвия носила обручальное кольцо. Ее подруги считали, что его следовало уже снять. Однако они верили, что со временем и до этого тоже дойдет. Нельзя жить прошлым. Германа нет, и всё… Невозможно здесь, в Нью-Йорке, знать, что случилось с человеком на другом конце света. Коммунисты должны заниматься проблемами сегодняшнего и завтрашнего, а не вчерашнего дня…

Мужчины крутились вокруг нее, как вокруг молодой вдовы. Ей заглядывали в глаза. Бросали взгляды на ее туалет. Сильвия не носила траура, но и не оделась так, как полагалось бы одеться на такое мероприятие. Она была в обычной, будничной одежде, почти без помады на губах, в которых была зажата сигарета, с растрепанными, по-мужски короткими волосами. Большие черные глаза смотрели серьезно и удивленно, даже ошеломленно. «Да, они вели бы себя точно так же, если бы пропала я, а остался Герман, — думала Сильвия. — Если кто-то падает, его надо сразу же растоптать и забыть… Но разве это тот коммунизм, к которому я стремилась? У меня были совсем другие идеалы. Я когда-то думала, что именно для социалистов отдельная человеческая личность имеет ценность… Ладно, я была наивна». Она вспомнила слова Германа о том, что ничего нельзя предвидеть и у каждого события есть своя логика. Сколько раз она говорила Герману, что идущие в России чистки ей не нравятся, а Герман все оправдывал, сглаживал, доказывал ей, что партия не может считаться с сантиментами, а обязана приспосабливаться к диалектике событий. Вчерашний друг может оказаться сегодня врагом, утверждал Герман. Человечество и его развитие это не стоячая вода, а Гераклитов поток, который мчится, меняясь каждое мгновение. С каждым изменением в политике и экономике меняются все взаимосвязи и соотношения. Герман привел ей пример из математики — интегральное и дифференциальное исчисление. С каждым изменением икса меняется значение его функций. Так, например, нет никакого противоречия между утверждением Молотова, что фашизм — это дело вкуса, и призывом Сталина ко всему мировому пролетариату и ко всем прогрессивным силам бороться против нацистской бестии. С нападением Гитлера на Советский Союз изменились все ценности, в том числе моральные…