Тени над Гудзоном - Башевис-Зингер Исаак

5

Посреди вечеринки Фрида Тамар отозвала доктора Марголина в сторону.

— Я хотела бы, чтобы вы взглянули на ребенка, — сказала она.

— Разве он не спит?

— Только взгляните.

— А в чем дело? Вы ведь ходите с мальчиком к врачу-специалисту.

— Да, но кое-чего я не могу понять. Годовалый ребенок должен уже как-то говорить. Это выглядит как-то странно…

— Ой, мамы, мамы! — сказал Соломон Марголин. — Все время они беспокоятся и дрожат над своими детьми. А потом дети вырастают и отправляют родителей в дом престарелых.

— Ну что вы говорите! Не все дети одинаковы. Почитание отца и матери — одна из Десяти заповедей.

— Если бы люди соблюдали Десять заповедей! — воскликнул Соломон Марголин. — Они постоянно ищут новые идеи, новые обоснования для этики, новые идеологии. А тут Моисей высек на скрижалях Десять заповедей, которые и сегодня актуальны так же, как и четыре тысячи лет назад. Если бы человечество выполняло Десять заповедей, не понадобились бы полиция, армия, атомная бомба и тому подобное паскудство, но род человеческий предпочитает прочитать десять тысяч новых книг, написанных профессорами-идиотами, вместо того чтобы придерживаться старых и вечных истин.

— Правда, правда, вы еще никогда не говорили так верно.

— Что получается из разговоров? Когда я вижу красивую женщину, я обо всем забываю… Пойдемте посмотрим на жениха!

Фрида Тамар пошла впереди, сопровождая Соломона Марголина в детскую, в ту самую комнату, которая когда-то была комнатой Анны. Здесь еще висел ее портрет, написанный Якобом Анфангом. Фрида включила свет. Ребенок лежал в кроватке из никелированной стали — самой лучшей, какую можно было достать. Подушечка и одеяльце были белоснежными. Соломон Марголин покачал головой.

— У нас не было таких удобств. Колыбель была подвешена на веревке, а младенцы лежали, уж вы меня простите, в нечистотах.

— И тем не менее мы выросли.

— Кто вырос, тот вырос. У нас дома пятеро детей умерли. Наша мать бедняжка все время была беременна, а ангел смерти уносил младенцев на кладбище. Погодите, я взгляну!

Соломон Марголин подошел поближе. Он вынул из кармана жилета монокль и вставил его в левый глаз. Он долго стоял около кроватки молча и неподвижно, целиком погруженный в свои врачебные наблюдения. Чем дольше доктор Марголин стоял рядом с кроваткой, тем серьезнее он становился. У него возникло подозрение, хотя не было никаких симптомов, позволявших его конкретизировать. Он вспомнил, что Фриде Тамар было уже сорок лет, когда он стала матерью. Ребенок выглядел здоровым, но печать какой-то тупости лежала на его личике, создавая ощущение детского слабоумия, хотя трудно было сказать, почему складывается такое впечатление. Губы ребенка были слишком пухлыми, и на них играла улыбка, не понравившаяся доктору Марголину. Казалось, ребенок погружен в этакое не вполне нормальное довольство, которое бывает только у тех, чей мозг не в порядке. Веки ребенка были толстоваты и косо расположены. «Монголоидный идиот!» — воскликнуло что-то внутри Соломона Марголина. У него защемило сердце, как будто его сжали в кулаке. Он хотел что-то сказать, что-то спросить, но не захотел портить вечеринку.

— В чем проблема с ребенком? — медленно произнес он.

— Ничего, но… Другие дети в его возрасте живее, чувствительнее…

— Вам кажется…

— Нет, мне не кажется…

— Нет никаких надежных средств, позволяющих проверить умственное развитие таких малышей. Надо подождать.

— Доктор, ребенок ненормален! — сказала Фрида Тамар.

Соломон Марголин моргнул глазом, и монокль упал. Он ловко подхватил его в воздухе. Холодок ужаса пробежал по позвоночнику.

— Материнская ипохондрия… Есть дети, которые до четырех лет не говорят ни слова. А потом, когда они начинают болтать, их невозможно остановить. Он вырастет вторым Борисом Маковером, но без его недостатков.

— Доктор, к кому мне обратиться? Может быть, что-то можно сделать? — спросила Фрида Тамар сдавленным, охрипшим голосом.

— Не знаю, это не моя область. Но я могу спросить. Я на сто процентов уверен, что все это только воображение. Еврейские мамы слишком много думают… Чего вы хотите? Чтобы он уже сейчас был Аристотелем?

— Прошу вас, доктор Марголин, не шутите. Я не врач, но я не слепая.

— Если вы скажете об этом хоть слово вашему мужу, это его, не дай Бог, убьет, — предостерегающе сказал Соломон Марголин.

— Я ничего ему не скажу, но хочу, по крайней мере, знать правду.

— Я поговорю со специалистом в своей больнице.

— Когда?

— Скоро. Завтра.

— Спасибо. Я не должна была заводить ребенка в таком возрасте! Теперь все вокруг — сплошной мрак!

— Еще будет светло. Вы сами себя заводите…

— Нет. Как долго это можно будет скрывать от него? Он с ума сходит по ребенку. Я еще такого не видала…

Соломон Марголин опустил голову. Он стоял согбенный, скорбящий и с таким чувством, словно это случилось у него самого. «Даже не знал, что я ему такой близкий друг», — думал Соломон Марголин. Ему все еще не хватало симптомов, но он понимал, что блестяще образованная Фрида Тамар знает, о чем говорит. Он видел у нее серьезные книги о детях. Она, наверное, знала не меньше врача и к тому же имела возможность постоянно наблюдать ребенка. Как ни странно, но за очень короткое время Фрида Тамар внешне изменилась. Как будто постарела. Под глазами появились мешки. Цвет лица стал темно-серым. Соломон Марголин даже заметил, что у нее есть несколько волосков на нижней челюсти. Он подошел к ней ближе:

— Мадам, вы знаете Гемару и вам известно, что существует принцип, согласно которому, выбирая между ясным и сомнительным, мы выбираем ясное. Возможно, ребенок нормален, но ваш муж наверняка может рухнуть от малейшего подозрения. Ваш долг — прежде всего позаботиться о нем.

— Да. Наверное, я ничего лучшего не заслужила. Но за что это достается ему?..

Об авторе

Крупнейший еврейский прозаик XX века, лауреат Нобелевской премии Исаак Башевис Зингер (1904–1991) в 1985 году покинул Польшу, где родился и вырос, и переехал в Америку. На идише роман «Тени над Гудзоном» публиковался в 1957–1958 годах в газете «Форвертс», а в переводе на английский вышел только после смерти автора. Некоторые критики полагают, что писатель не решился при жизни издать роман на английском языке из-за выраженных в нем антикоммунистических идей. Действительно, мысль о том, что человек, который не придерживается левых взглядов, подвергается нападкам со стороны американских интеллектуалов, открыто высказывается Зингером.

События романа разворачиваются в США в конце 40-х годов прошлого века. Борис Маковер, эмигрант из Польши, пытается соблюдать традиции иудаизма, в то время как многие его ровесники и представители младшего поколения отходят от религии и традиционного уклада жизни. Дочь Маковера уходит от мужа и безуспешно пытается найти любовь, а племянник отказывается от веры предков ради религии коммунизма. Фоном событий романа служат травма Холокоста, борьба за независимость Израиля, а также конфликт между мечтой о коммунизме и реальностью сталинской тирании в СССР.