Империй. Люструм. Диктатор - Роберт Харрис
— Избранный консул, желаю тебе доброго утра, — прорычал он громовым голосом, будто обращался к своим легионерам на церемонии поднятия флага. — Наконец наступил этот великий день. Что же он принесет нам, хотел бы я знать?
— Но ведь авгур — ты, Целер. Вот ты мне и расскажи.
Целер откинул голову и рассмеялся. Позже я узнал, что он верил в предсказания не больше, чем Цицерон, а его членство в коллегии авгуров было всего лишь государственной необходимостью.
— Я могу предсказать только одно: легким этот день не будет. Когда я проходил мимо храма Сатурна, там уже собралась толпа. Кажется, ночью Цезарь и его дружки вывесили свой великий закон. Какой же он все-таки негодяй!
Я стоял прямо за Цицероном и не мог видеть его лица, но по тому, как напряглись его плечи, я понял, что известие насторожило моего хозяина.
— Ну хорошо, — сказал Целер, наклоняясь, чтобы солнце не светило ему в глаза. — Где твоя крыша?
Цицерон повел авгура к лестнице, и, проходя мимо меня, прошептал сквозь зубы:
— Немедленно выясни, что происходит. Возьми с собой помощников. Я должен знать каждую статью этого закона.
Я приказал Сосифею и Лаврее идти вместе со мной, Сопровождаемые парой рабов с фонарями, мы побрели вниз по холму.
В темноте было трудно найти дорогу, а земля была скользкой от снега. Но когда мы вошли на форум, то увидели впереди несколько огней и направились к ним. Как и сказал Целер, закон был вывешен на обычном месте, возле храма Сатурна. Несмотря на ранний час и холод, несколько десятков граждан собралось около храма — им не терпелось прочитать закон. Он был очень длинным — несколько тысяч слов — и занимал шесть больших досок. Закон предлагался от имени трибуна Рулла, хотя все знали, что его сочинили Цезарь и Красс. Я разделил его на три части — Сосифей отвечал за начало, Лаврея за концовку, а себе я оставил середину.
Работали мы быстро, не обращая внимания на людей, которые жаловались, что мы закрываем им обзор, но, когда закончили, уже наступило утро и начался первый день нового года. Даже не прочитав всего закона, я понял, что он доставит много неприятностей Цицерону. Государственные земли в Кампании подвергались отчуждению и превращались в пять тысяч наделов. Особый совет из десяти человек — децемвиров — решал, кто что получит, и наделялся правом самостоятельно, в обход сената, поднимать налоги за границей и продавать дополнительные участки земли в Италии по своему усмотрению. Патриции, как предполагалось, будут возмущены, а время обнародования закона — накануне инаугурационной речи Цицерона — было выбрано так, чтобы оказать наибольшее давление на будущего консула.
Когда мы вернулись домой, Цицерон все еще был на крыше, где он впервые сел в свое курульное кресло, вырезанное из слоновой кости. Наверху было очень холодно, на плитке и парапете все еще лежал снег. Новоизбранный консул был закутан в плащ почти до подбородка, на голове у него была непонятная шапка из меха кролика, чьи уши закрывали его собственные. Целер стоял рядом, а пулларии собрались вокруг него. Он расчерчивал небо своим скипетром, высматривая птиц или молнии. Однако небо было чистым и спокойным — было очевидно, что он терпит неудачу. Как только Цицерон увидел меня, он схватил дощечки руками в перчатках и начал быстро просматривать их. Деревянные рамки стучали друг о друга, пока он просматривал табличку за табличкой.
— Это что, закон популяров? — спросил, поворачиваясь к нему, Целер, которого привлек стук табличек.
— Именно, — ответил Цицерон, просматривая написанное с невероятной быстротой. — Трудно придумать закон, который разделит страну сильнее, чем этот.
— Тебе придется упомянуть его в твоей речи? — спросил я.
— Конечно. А зачем, как ты думаешь, они показали его именно сейчас?
— Да, время выбрано очень удачно, — сказал авгур. — Новый консул. Первый день в должности. Никакого военного опыта. Ни одного известного семейства, которое поддерживало бы его. Они проверяют тебя на крепость, Цицерон.
С улицы послышались крики. Я перегнулся через парапет. Собирались люди, намеренные проводить Цицерона к месту инаугурации. На другом конце долины в утреннем воздухе явственно проступали очертания храмов Капитолия.
— Что это было, молния? — спросил Целер у ближайшего хранителя священных птиц. — Надеюсь, что так, а то мои яйца уже отваливаются.
— Если ты видел молнию, — ответил хранитель, — значит это действительно была молния.
— Ну хорошо. Молния, да еще и на левой стороне небосклона. Запиши это, сынок. Поздравляю тебя, Цицерон. Это знак благосклонности богов. Можем отправляться.
Однако Цицерон будто не слышал его. Он неподвижно сидел в кресле и неотрывно смотрел вдаль. Проходя мимо, Целер положил руку на его плечо:
— Мой двоюродный брат Квинт Метелл передает тебе привет и робко напоминает, что он все еще за городской стеной и ожидает своего триумфа, который ты обещал ему в обмен на его голоса. Так же как и Лициний Лукулл. Не забывай, что за ними стоят сотни ветеранов, которых легко можно собрать. Если дело дойдет до гражданской войны — а все идет к этому, — именно они смогут войти в город и навести порядок.
— Благодарю тебя, Целер. Ввод солдат в Рим — это, конечно, лучший способ избежать гражданской войны.
Цицерон думал, что отпускает саркастическое замечание, но сарказм отскакивает от Целеров, как детская стрела от металлического панциря. Авгур покинул крышу с неповрежденным чувством собственного достоинства. Я спросил у Цицерона, чем ему помочь.
— Напиши мне новую речь, — мрачно ответил он. — И оставь меня одного.
Я сделал, как он просил,
