Энн Райс - Плач к небесам
Размягченная любовью, Кристина снова зажгла свечи. Налила им обоим вина и начала говорить.
— Я поеду с тобой хоть на край света, куда угодно, — сказала она. — Я буду писать портреты знатных дам Дрездена и Лондона. Я буду писать русских в Москве, я буду писать королей и королев. А Германия! Ты только подумай, Тонио, обо всех этих церквях, музеях и замках с башнями и башенками на высоких холмах! А ты когда-нибудь видел северные храмы? Там столько витражей! Только представь себе такую церковь, не мраморную, а каменную, с высокими, узкими сводами, возносящимися к небесам, и множество блестящих разноцветных стеклышек, из которых складываются лики ангелов и святых! Ты только подумай об этом, Тонио! А Санкт-Петербург зимой! Новый город, построенный по образцу Венеции, укутанный одеялом из прекрасного белого снега...
В ее голосе не чувствовалось отчаяния, а глаза светились мечтой, и, не отвечая, он пожал ей руку, словно поощряя продолжать.
— Мы бы ездили повсюду, мы четверо, — говорила она. — Ты, Гвидо, Паоло и я. Мы бы купили самую большую дорожную карету и смогли бы даже взять с собой эту несносную синьору Бьянку. А может быть, Гвидо взял бы с собой и своего красавчика Марчелло. И в каждом городе мы снимали бы себе какое-нибудь роскошное жилье, обедали бы вместе, спорили бы, ездили бы в театр! Днем я занималась бы живописью, а ночью ты бы пел. И если бы нам какое-нибудь место понравилось больше, чем другие, мы бы там остались и иногда, может быть, уезжали бы за город, чтобы побыть одним, вдали от всех и вся. Ведь мы бы еще больше любили и понимали друг друга. Ты только представь, Тонио!
— Мне нужно было убежать с бродячей оперой, — тихо пробормотал он.
Она наклонилась к нему, сосредоточенно сдвинув золотистые брови, но, поняв, что он не будет повторять сказанное, просто поцеловала его в губы.
— Мы бы купили виллу, которую я показала тебе месяц назад, и она стала бы нашим настоящим домом. Устав от иностранных языков, мы бы возвращались домой, и Италия встречала бы нас своим ярким сиянием! О, ты даже не можешь себе представить, как здорово это было бы! Гвидо мог бы по вечерам писать сонаты, а Паоло вырос бы в прекрасного певца. И у него тоже был бы дебют в Риме.
И мы все принадлежали бы друг другу. И что бы ни случилось, мы были бы вместе, были бы одна большая семья, один великий клан. Я тысячу раз мечтала об этом, — призналась она. — И если после всех моих девичьих грез жизнь могла подарить мне тебя, то и это тоже может стать явью.
Кристина помолчала, внимательно глядя на него.
— Что ты сказал Паоло, когда забирал его из Неаполя? Паоло сам рассказал мне об этом. Ты заявил, что все, что угодно, может случиться, когда меньше всего этого ожидаешь. А сейчас его жизнь превратилась в волшебную сказку с дворцами, богачами и бесконечными песнями. Тонио, все, что угодно, может случиться — это твои слова.
— Какая наивность, — ответил он.
И, наклонившись, поцеловал Кристину, погладил ее лицо, восхищаясь удивительно мягким и почти незаметным пушком, покрывавшим ее щеки. Потом коснулся ее губ кончиком пальца. Она никогда не была более красивой, чем сейчас.
— Нет, не наивность, — запротестовала она. — Тонио, это проницательность.
— Послушай меня, красавица, — сказал Тонио более резко, чем ему самому хотелось бы. — Ты любишь меня очень сильно. Так же сильно, как я люблю тебя. Но ты никогда не знала по-настоящему мужской любви. Ты не знаешь мужской силы, мужской потребности, мужского огня. Ты говоришь о северных храмах, о камне и витражах, о разных типах красоты. Так вот, с мужчинами то же самое. Есть разные типы любви. И мужская любовь — другая. Придет время, и ты узнаешь, что огромный мир полон секретов, заключающихся в самых обыкновенных вещах, которые другие воспринимают как само собой разумеющееся. Речь идет об обыкновенной силе любого мужчины. И разве ты не видишь, когда все уже сказано и сделано, что это именно то, что было отнято у нас обоих, это то, что было отнято у меня?
Как ты думаешь, что значит для меня постоянная мысль о том, что я никогда не смогу дать тебе то, что мог бы дать любой мужик, любой работяга: искру жизни внутри тебя, ребенка, в котором соединились бы мы двое? Ты вольна сейчас сколько угодно говорить, что любишь меня, но как ты можешь быть уверена в том, что не настанет день, когда тебе откроется моя истинная сущность!
Он увидел, что напугал девушку. Он крепко держал ее за плечи, такие хрупкие, точеные, и губы ее дрожали, а глаза блестели, полные слез.
— Ты сам не знаешь, кто ты такой, — выкрикнула Кристина, — иначе не сказал бы этого мне!
— Я больше не говорю о респектабельности, — возразил он. — Теперь я могу поверить тебе, когда ты убеждаешь меня, что не думаешь о замужестве, что тебе нет дела до молвы и до порицания за любовь к певцу-кастрату. Ты убедила меня в том, что достаточно сильна для того, чтобы повернуться спиной к пересудам. Но ты не знаешь, каково это — держать в объятиях мужчину! И ты думаешь, я смогу пережить тот момент, когда увижу в твоих глазах, что я тебе надоел и ты готова найти себе другого...
— Так это плохо, что я люблю в тебе мягкость, нетипичную для мужчин? — сердито спросила она. — Так значит, это странно, что я предпочитаю твой огонь любому другому огню, который мог бы уничтожить меня? Неужели ты не видишь, какой она могла бы быть, наша жизнь вдвоем! Почему я должна хотеть того, что может мне дать любой, в то время как у меня есть ты! Разве после тебя хоть что-нибудь может иметь для меня значение? Что может иметь хоть какую-то ценность? Ты — Тонио Трески, ты обладаешь талантом и величием, за которые другие бьются всю жизнь и совершенно без толку. О, как я злюсь сейчас на тебя! Мне даже захотелось тебя обидеть! И все потому, что ты не веришь мне! И не веришь в то, что мы могли бы жить вдвоем, и в то, как прекрасно это было бы! Ты делаешь выбор за нас обоих, и я никогда тебе этого не прошу! Понимаешь? Ты подарил мне себя на такое короткое время! Я никогда тебе этого не прощу!
Кристина сидела, склонившись вперед. Ее голые груди были прикрыты вуалью золотистых волос. Закрывая лицо руками, она сотрясалась в коротких, сдавленных рыданиях.
Тонио хотел коснуться ее, утешить. Но он тоже был зол и тоже несчастен.
— Ты немилосердна, — внезапно сказал он. А когда девушка подняла заплаканное, опухшее от слез лицо, объяснил: — Ты немилосердна к мальчику, которым я был, и к мужчине, которым я мог бы стать. Ты немилосердна, потому что не видишь, что каждый раз, сжимая тебя в объятиях, я знаю, что могло бы быть между нами, если бы...
Она закрыла ладонями его рот. Тонио изумленно посмотрел на нее, а потом отвел ее руку.
— Нет! — покачала головой Кристина. — Тогда бы мы вообще никогда не встретились. И я клянусь тебе всем, что для меня священно, что твои враги — это мои враги, и те, кто ранит тебя, ранят меня. Но ведь ты говоришь не о мести, а о смерти. Ради этого ты собираешься покончить с собственной жизнью. Гвидо знает это. И я знаю. А все почему? Потому что этот человек должен знать, ведь так? Он должен знать, что это ты пришел убить его после всего того, что он с тобой сделал. Он должен знать, что это ты!
— Да, ты права, — мягко ответил он. — Это правда. Ты сформулировала это лучше и проще, чем мог бы сделать я.
* * *Много времени спустя, когда Тонио решил, что, выплакав все слезы, Кристина заснула, переплетясь с ним горячими и влажными руками и ногами, он тихо выскользнул из ее объятий, осторожно поправил подушку у нее под головой, пошел в мастерскую и, сев у окна, устремил глаза на мелкую звездную россыпь.
Стремительный ветер уже разогнал дождевые облака, но город все еще блестел, омытый дождем, и казался таким прекрасным при лунном свете. Сотни огоньков мерцали на балконах и в окнах, в щелях разбитых ставен на всех этих узких улочках внизу, под сверкающими крышами.
Он подумал: поймет ли она его хоть когда-нибудь? Если он отступит сейчас, это будет означать, что он отступил навсегда. А как он сможет жить с этим ощущением собственной слабости, с признанием этого жуткого поражения, с осознанием того, что он позволил Карло так искалечить и разрушить его жизнь, а после этого оставил его жить как ни в чем не бывало?
Перед его глазами всплыл дом в Венеции. Призрак жены, которой он никогда не знал, и кучка детей-призраков. Он увидел огни над каналом и сверкающее палаццо, медленно исчезающее под водой. «Почему это сделали со мной!» Ему хотелось кричать, и вдруг он почувствовал, что Кристина стоит рядом, сбоку от него.
Она прислонилась к его плечу своей маленькой головкой, и Тонио, заглянув девушке в глаза, вдруг испугался, что пропустил какой-то важнейший момент своей жизни. Наверняка он совершил когда-то ужасное зло, ведь иначе этого просто не могло случиться! Такое не могло случиться с Тонио Трески, рожденным для стольких великих дел!
Бредовые мысли.
Ужас этого мира как раз и заключался в том, что тысячи злодеяний совершались теми, кто никогда не был ни обвинен, ни наказан, и рядом с величайшими обещаниями никогда не было ничего, кроме несчастья и нужды. Детей искалечили для того, чтобы сделать из них хор серафимов, и их пение стало плачем, обращенным к небесам, — к небесам, которые их не слышат.
