Валерий Язвицкий - Вольное царство. Государь всея Руси
– Ну, приступайте ко граду! – весело кричит Иван Иванович окружающим его воеводам. – И как услышите гром пушек от нас, так бейте по градским стенам и башням. Помогай вам Бог! Гонцов и вестников всяк час мне шлите…
И вот все кругом бесшумно пришло в движение. Конный полк и обозы пушечников двинулись прямо к правому берегу Волги и стали под прикрытием речного тумана ставить пушки у самой воды, против тверских стен, видимых все еще смутно.
Иван Иванович, понаблюдав недолгое время за этими действиями, сделал знак окружавшей его страже и, сопровождаемый своим полком, крупной рысью поскакал к Волге выше Твери, к устроенной там для него переправе.
Туман, стенами стоявший над Волгой, Тверцой и Тьмакой, распался на розовые тучки и таял, медленно подымаясь к небу, когда Иван Иванович, свершив переправу, остановился против главных ворот северной стены. Воеводы один за другим подъехали к нему за приказаниями. Молодой государь зорко оглядел ряды самых больших медных пушек, выставленных впереди него против стен и проездной башни.
Спит еще Тверь, и тишина кругом такая, что слышно, как где-то далеко, в лугах, на заросших ивняком и водяными травами болоте громко крякают утки.
Иван Иванович еще раз оглядел войска свои и, перекрестясь широким крестом, приказал:
– Начнем с Богом!
Звонко запела труба, сразу густой дым окутал пушки, дрогнула земля, и оглушительный грохот грозно покатился во все стороны, отдаваясь среди холмов и в ложбинах.
Молодой государь заметил, как от ударов тяжелых ядер полетели от стен и от башни куски дерева и камня. По стенам забегали и заметались люди, не зная, что делать. В это время докатился такой же грозный грохот из-за Волги. Это московские пушечники стреляли по южной стене Твери. В городе поднялся шум, крики и вопли, забили в набат во всех церквах.
Иван Иванович с презрительной улыбкой смотрел на тверские стены, где все еще бестолково метались воины. Наконец сверкнули из бойниц огни, окутали их дымом, и пушечный грохот потряс воздух. Молодой государь, жадно впиваясь глазами в ряды своих пушек, погнал к ним коня.
– Как тверичи-то бьют?! – крикнул он.
– Ни едино ядро, государь, до нас не достигло, – смеясь, отвечали пушкари, – ближе к нам, чем за сто шагов, ни одно не попало…
– Добре, – весело воскликнул Иван Иванович, – наши же медные дятлы и стены и башни их насквозь продолбят!..
– Токмо ранее мы, государь, – со смехом ответили пушкари, – все пищали и пушки их, яко бабки, со стен посшибам!
– Ну, будь по-вашему, – согласился Иван Иванович и отъехал назад, на свое прежнее место.
Снова грозно грохнули московские пушки, окутываясь дымом, снова от стенных и башенных бойниц полетели в разные стороны обломки камня и бревен.
После этого залпа Тверь долго не отвечала. Уж давно затихли в окрестностях все отголоски пушечного грома, когда неожиданно с крепостных стен раздался недружный и довольно жидкий залп.
– Москва! – закричали московские пушкари. – Москва!
Иван Иванович, обернувшись к воеводам, воскликнул с довольной улыбкой:
– Видать, наши-то немало уж посшибали пушек со стен…
– Истинно, государь, – заговорили воеводы, – а у нас все пушки целехоньки!
– Наши-то медные дятлы знай собе долбят да долбят, – продолжал молодой государь. – Мыслю, ежели не нынеча, так утре дядя Михайла-то миру запросит, ворота…
Новый рев и грохот пушек заглушил его слова… Со стен снова полетели обломки, а внутри проездной башни сверкнул в дыму багровый огонь, и все содрогнулось от страшного грома…
Когда рассеялся дым, в середине башни зияла огромная пробоина, а верхушка ее слегка скривилась набок.
– Видать, зелье пороховое в башне-то взорвалось, – сказал один из воевод.
– Много было зелья, – добавил другой, – вишь, как все разворотило…
Прошло достаточно времени, но Тверь не отвечала. Это обеспокоило Ивана Ивановича. Подозрительно поглядывая на осажденный город, он молвил:
– Не блазнитесь, воеводы, легкой победой. Мыслю, тверичи, видя превосходство наших пушечников, на отчаянность некую решиться могут. Выбегут из стен своих, и их конники посекут наших пушкарей.
Началась дума с воеводами, как лучше отодвинуть пушкарей подальше от главных и боковых ворот, и о том, куда ближе и выгодней продвинуть конные полки к тверским стенам…
– А может, нам самим ночесь приступать будет надобно, – задумчиво молвил один из воевод.
– Может, и так содеем, – ответил государь. – Токмо нам начеку надо быть все время. Береженого и Бог бережет.
Нынешнее лето, начиная с июня четырнадцатого, по всему северу Руси, от Пскова, Луги, Копорья, Олонца и в новгородских землях по всему Заволочью, вплоть до Перми Великой и устья Печоры, лили дожди непрерывно весь пост по самый Петров день. Ручьи и реки и даже озера из берегов вышли, словно половодье весеннее там началось. У ржи тогда смыло дождями почти весь цвет, и пошло много ее на пустую метлу и на солому. При такой непогоде все там дороги сухопутные испортились, и не стало никаких путей на север, кроме как на лодках по рекам и озерам.
Это все крайне заботило государя Ивана Васильевича. Боялся он, как бы не прекратилась теперь, в самое нужное время, доставка железа от берегов Копорья и Луги и с Железного поля, а с Усть-Печоры – доставка меди…
– Не верю яз князю Михайле, – говорил он дьяку Майко, – хоть и на полную волю мою добил челом мне и сложил крестное целованье Казимиру. Днесь вестник был у меня от князя Ивана. Сказывает сын-то, что и у него, и у боярина Малечкина сумленье есть от великого послушания князя Михайлы. Согласен он на все, о чем мы с тобой в докончанье писали. Меня и сына моего Ивана почитает старшими братьями, не будет ни в чем без моего ведома ссылаться ни с Казимиром, ни с детьми его, не будет принимать никого из детей князей можайских, галицких и боровских.
– И у меня, государь, веры сему нет, – сказал дьяк Майко, – заставы же наши от Вереи к литовскому рубежу двух конников заприметили и погнались за ними. Один-то ускакал, другого с коня стрелами сбили. Перед смертью успел он сказать – провожал-де человека князя верейского к Казимиру с вестями из Москвы.
– Пошто не разведали больше? – нахмурясь, спросил Иван Васильевич.
– Кровью изошел. Две стрелы в нем было, да когда брали, саблей еще рубнули. Заставы же от Москвы до Вереи сказывают, проезжали мимо них вестники от княгини твоей. Бают, посылала она их к родной племяннице своей, ко княгине верейской Марье Андревне.
Поднявшись со скамьи, Иван Васильевич медленно прошелся вдоль покоя.
– Да, много еще зла и в уделах, и в самой Москве таится, – мрачно проговорил он. – Курицына нам бы скорей вызволить! Да вот еще гребта: путей-дорог во псковских и новгородских землях совсем не стало, неведомо, как обозы оттоль идут. Поеду днесь на Пушечный, сведаю там о сих делах. – Государь помолчал и спросил: – У нас погода-то, кажись, везде хороша? А как дороги? Ведь июль настал. Макушка лета – самый жар да сушь должны быть!..
– У нас, да и в Твери, государь, благодать Божья! – ответил Майко. – Теперь, бают, все уж озими в налив дошли, а батюшка-овес до половины дорос. Четвертое июля уж…
– А как здравие старой государыни?
– Сказывал мне отец архимандрит от Воскресенья, ослабла-де совсем, но днесь лучше ей…
Лицо государя просветлело.
– Слава Богу, – молвил он, перекрестясь. – Тогда поеду-ка яз сей часец на Пушечный. Помню яз твердо, что Казимир-то не токмо с Тверью, но и с Ордой ссылается.
На Пушечном дворе Иван Васильевич застал работы в полном разгаре. Днем и ночью работали здесь сам маэстро Альберта и несколько десятков русских мастеров, им обученных, да сотни две простых рабочих. Все они это время жили безотлучно около домниц, кузниц и литейных, трудясь и отдыхая посменно.
Государь часто приезжал сюда и сегодня был особенно рад, узнав, что непогода не помешала маэстро увеличивать огненный наряд для московских войск. Выплавленное железо в крицах и прутах ежедневно прибывало в Москву на лодках от Копорского залива и Лужской губы, из погостов Копорского, Ямского, Никольского и Каргальского, где у Красных горок, у Ковоши и в соседних местах крестьяне государевых и крестьянских волостей добывали руду и переплавляли ее в своих домницах.
– Ежели в крицах считать, маэстро, то сколько нам железа с весны по сие время прислано? – спрашивал Иван Васильевич у итальянца.
– Много шлют, государь, – отвечал тот через толмача. – Из Копорского и Ямского погостов – с тысячу криц, а из одного Каргальского погоста, где сорок девять домниц, – гораздо более, чем тысячи криц.
– Добре, добре, – весело говорил государь, – а как с медью у вас?
– Трудней, государь, с медью-то, – ответил маэстро, – все же из Югорской земли привозят. Токмо мало. Медную руду разведывать надобно по всему Поясу каменному. Мастеров русских ныне у меня много, а руды мало…
