Элизабет Гилберт - Происхождение всех вещей
Ага, подумала Альма. Вот теперь я вижу, какой ты.
— Конечно, — отвечала она. — Вы уверены, что он не доставит хлопот?
Дис ван Девендер снова пожал плечами — сама невозмутимость — и подцепил вилкой еще один кусочек гренки.
— Мы как-нибудь справимся, — сказал он и снова покормил собаку — прямо с вилки.
* * *Альма быстрым шагом вышла из ботанического сада «Хортус» и направилась в сторону своей гостиницы в порту. Ей не хотелось брать наемный экипаж: она была слишком возбуждена, чтобы сидеть неподвижно в повозке. Она чувствовала себя ничем не обремененной, беспечной, слегка взбудораженной и по-настоящему живой. И голодной. Она все поворачивала голову и по привычке искала Роджера, но тот не семенил за ней, как обычно. Боже правый, она только что оставила свою собаку и труд всей своей жизни в кабинете этого человека, поговорив с ним всего каких-то пятнадцать минут!
Что за встреча! И что за риск!
Но она должна была пойти на этот риск, ведь именно здесь ей хотелось сейчас находиться — если не в «Хортусе», то в Амстердаме или, по крайней мере, в Европе. Она ужасно скучала по Северному полушарию, пока была в Южных морях. Скучала по смене времен года и яркому, ослепительному зимнему солнцу. По суровым испытаниям холодного климата и нелегким испытаниям для ума. Она поняла, что просто не создана для жизни в тропиках, что жизнь эта не подходит ни ее организму, ни ее темпераменту. Некоторые любили Таити, потому что остров казался им раем, местом, не изменившимся с начала времен, но Альма Уиттакер не хотела жить в том времени; она хотела жить в мире современном, на самом гребне научного прогресса. Ей не хотелось жить в краю призраков и духов; она мечтала о мире телеграфов, поездов, изобретений, теорий и науки, где все менялось ежечасно. Она мечтала успевать за всеми изменениями в человеческом мире, какими бы стремительными они ни были. Мало того, ей очень хотелось снова начать работать, и делать это в серьезном окружении, в компании умных и знающих людей. Она мечтала о роскоши обладания книжными полками, стеклянными баночками для коллекционирования образцов, бумагой, которая бы не рассыпалась от плесени, и микроскопами, которые не исчезали бы в ночи. Она мечтала о возможности читать последние научные журналы. И об общении с высокоинтеллектуальными людьми.
Но больше всего Альма мечтала о семье, причем не о любой семье, а такой, в которой выросла: о проницательных, интересных, умных людях. Ей хотелось снова ощутить себя одной из Уиттакеров, снова быть окруженной Уиттакерами. Но Уиттакеров в мире больше не осталось (за исключением Пруденс Уиттакер… Диксон, разумеется, которая в этот момент, по всей видимости, занималась своей школой, и тех членов бедовой семейки отца, что еще не сгнили в английских тюрьмах). Поэтому теперь она хотела быть окруженной ван Девендерами. Если те согласились бы ее принять.
Но что, если они ее не примут? Естественно, такой риск нельзя было исключать. Ван Девендеры — те, что остались, — вероятно, вовсе не жаждали ее общества так, как жаждала она. Они могли и не принять ее предложение сотрудничать с ними в «Хортусе». Могли воспринять ее как непрофессионала. Альма играла в опасную игру, оставив свой трактат у дяди. Его реакция на ее труд могла быть любой — от скуки (мхи Филадельфии?) до оскорбленного религиозного чувства (непрерывное творение?) и свойственной ученым настороженности (теория, объясняющая весь природный мир?). Альма знала, что своим трудом рискует выставить себя безрассудной, заносчивой и наивной, анархисткой, слегка смахивающей на французского философа. Однако ее трактат был прежде всего отображением ее способностей, а она хотела, чтобы ее семья знала, на что она способна, если уж им предстоит друг друга узнать.
Как бы то ни было, решила Альма, если ван Девендеры и ботанический сад «Хортус» отвергнут ее, она справиться с обидой и будет жить дальше. Возможно, поселится в Амстердаме, несмотря ни на что, или вернется в Роттердам, а может, переедет в Лейден, чтобы жить рядом с великим университетом. А кроме Голландии всегда остается Франция или Германия. Она сможет найти себе место где-нибудь еще, может, даже в другом ботаническом саду. Женщине это сделать сложно, но не невозможно, особенно с учетом отцовской репутации и влияния Дика Янси: они придадут ей вес. Альма знала всех известных профессоров бриологии в Европе, со многими годами переписывалась. Она найдет их и попросится к кому-нибудь в ассистенты. Или всегда может начать преподавать — не в университете, конечно, но место репетитора непременно найдется. Она сможет учить — если не ботанике, то языкам. Бог свидетель, языков она знает достаточно.
Альма часами бродила по городу. Она была не готова вернуться в гостиницу. Не могла представить, как сегодня уснет. Она и скучала по Роджеру, и чувствовала себя приятно необремененной, когда он не семенил рядом. Она пока не успела запомнить карту Амстердама наизусть и петляла по городу с причудливыми очертаниями, теряясь и снова находя дорогу; бродила по улицам города, изрезанного пятью огромными извилистыми каналами. Она снова и снова пересекала их по мостам, чьих названий не знала. Прогулялась вдоль канала Херенграхт, по обе стороны которого стояли красивые домики с торчащими трубами и выступающими фронтонами. Прошла мимо Королевского дворца. Отыскала центральный почтамт. Нашла кафе, работавшее допоздна, где смогла заказать себе целую тарелку жареных гренок — ни одно блюдо в жизни не казалось ей таким вкусным — и прочла «Еженедельник Ллойда», наверное забытый за столиком каким-нибудь британским путешественником.
С наступлением ночи Альма вышла из кафе и зашагала дальше. Она шла мимо древних церквей и новых театров. Видела таверны, бары, увеселительные заведения и кое-что похуже. Видела старых пуритан, одетых в короткие плащи, украшенные воротниками с рюшами, — вид у них был такой, будто они перенеслись сюда прямиком из времен Карла Первого. Видела молодых женщин с обнаженными руками, которые заманивали мужчин в темные подъезды. Видела и чувствовала запах концерна по производству консервированной сельди. Вдоль каналов выстроились плавучие домики с их скромными растениями в горшках и спящими кошками. Она прогулялась по еврейскому кварталу и увидела мастерские ювелиров. Ей встретились приюты и сиротские дома, типографии, банки и огромный цветочный рынок с закрытыми на ночь воротами. Даже в такой поздний час она повсюду ощущала торговый гул.
Амстердам, который был построен на сваях и поддерживался системой насосов, шлюзов, клапанов, землечерпалок и дамб, казался Альме не городом, а отлаженным механизмом, триумфом человеческой инженерной мысли. Трудно было представить другое место, где в ходу было столько изобретений. Это был идеальный город. Он воплощал собой все достижения человеческого разума. Ей хотелось остаться здесь навсегда.
Когда она наконец вернулась в гостиницу, было уже далеко за полночь. Она стерла ноги в новых туфлях. Ее поздний стук в дверь был встречен хозяйкой не слишком благосклонно.
— Где ваша собака? — спросила она.
— Оставила у друга.
— Хм… — буркнула старуха и взглянула на Альму с таким неодобрением, будто та только что сообщила ей, что продала пса цыганам.
Она вручила Альме ее ключ:
— И чтобы никаких мужчин в номере сегодня ночью не было, поняли?
Ни сегодня, ни завтра, милая моя, подумала Альма. Но спасибо хоть за то, что предположила, будто такое возможно.
* * *На следующее утро Альму разбудил грохот в дверь. Это была хозяйка гостиницы.
— Вас там карета ждет, дамочка! — проорала старуха неприятным голосом.
Альма, спотыкаясь, подошла к двери.
— Но я не заказывала карету, — удивилась она.
— Что ж, а она вас ждет, — прокричала старуха. — Так что одевайтесь. Кучер говорит, что без вас не уедет. И чтобы сумки свои взяли. Он уже заплатил за ваш номер. Не знаю, с чего вдруг люди решили, будто я им тут посыльным заделалась.
Альма неторопливо оделась и собрала две свои маленькие сумки. Не спеша заправила кровать — то ли из-за природной опрятности, то ли чтобы потянуть время. Что за карета? Ее что, арестовывают? Высылают? Или это какое-то мошенничество, обман для туристов? Но она же не туристка.
Она спустилась и обнаружила внизу хорошо одетого кучера, поджидавшего ее у скромного частного экипажа.
— Доброе утро, мисс Уиттакер, — произнес он и отсалютовал, коснувшись полы своей шляпы.
Взяв ее сумки, забросил их на сиденье спереди. У Альмы возникло ужасное предчувствие, что ее сейчас посадят на поезд.
— Простите, — сказала она, — но я не вызывала экипаж.
— Меня прислал доктор ван Девендер, — проговорил кучер, открывая дверь. — Заходите же, он ждет вас и очень хочет вас видеть.
