Убитый, но живой - Александр Николаевич Цуканов
– Курнуть бы… – проговорил Малявин, не решаясь спросить напрямую.
Крытник протянул пачку сигарет в твердой упаковке.
– Нарочно обломал? – спросил Малявин, разглядывая сигареты с обломанными фильтрами.
– Тю-ю! Не знаешь, что фильтры заставляют ломать ретивые надзиратели?
– А что они ищут? Записки?
– Не положено по инструкции… Но одного выводного я допек, он мне так пояснил: зэки, мол, народ ушлый, палят спичкой фильтр, а когда он спечется, остекленеет, оттачивают так, что хоть вены вскрывай.
– Дурь, на дурь помноженная… Но ты про Дедадзе своего не дорассказал?
– Так все. Сошел старик в Киле, обменялись мы адресами. Беседу эту я напечатал под чужой фамилией во французском еженедельнике… Потом, правда, не раз вспоминал этого веселого здоровяка-грузина, который говорил с устоявшимся презрением: «Еська – христопродавец! Я ведь пожалел его тогда. Думал, хоть и подлый человечишко, а все живая душа. А каков ведь поганец!.. Ну его, давай лучше за девок выпьем, чтоб они нас до самой смерти любили». А как он хохотал оглушительно, смачно или напевал тихонько: «Варта лалу лалу джан…» После нескольких безответных открыток получил официальный ответ на немецком языке: «Тимур Анзорович Дедадзе скончался 12 марта 1977 года от кровоизлияния в мозг. Кремация состоялась…»
Малявин был обескуражен, сбит с толку и принять до конца такое не мог, не хотел, поэтому возразил, досады своей не скрывая:
– По-твоему, Сталин стукач и душегуб? Но чем Брежнев тебе помешал?
– Неужели в самом деле не понимаешь? Брежнев и прочие шакалы – это лишь развесистая клюква, а корни ее в христопродавстве Джугашвили, Бронштейна-Троцкого, Калинина и прочих, которых Ленин умышленно собрал. Честные и совестливые за ним не пошли.
– Ленина хоть оставь в покое!
– А чем он лучше остальных? Обычный наполеончик… Раскольников, который бабку-процентщицу убил. А потом и сестру ее рубанул. Человек талантливый, но ведь фанатик. И плевал на народ русский, который толком не знал и не понимал. Ему идею свою требовалось любой ценой воплотить.
– Все у тебя плохие! А сам-то, сам? – вскипел Малявин.
Крытник ничего не ответил, но его, похоже, крепко зацепило это «а сам-то?»…
Сергей Барсуков, бывший майор Комитета госбезопасности (во что ныне он сам верил с трудом), все так грамотно рассчитал, многое предугадал…
Ему повезло с однофамильцами на станции Сковородино, в этом небольшом пристанционном поселке, где местные чекисты и милиция прочесывали тщательно все общежития и гостиницы перед приездом генсека. Петр Петрович Барсуков пытался расспрашивать незнакомых людей про сестру и свояка Гришку, которых не видел лет десять – задавил их своей скороговоркой, московскими подарками, «Столичной» так, что поверили старики в новоявленного племянника.
Еще в Москве Барсуков выяснил день встречи Брежнева с бамовцами, но ему нужны были подтверждения здесь, на месте, и он с утра пораньше уехал в Тынду.
Штаб комсомольской ударной стройки размещался в полуквадрате новеньких синих вагончиков. Командира не было на месте, а один из заместителей, худощавый мальчик-мужчина лет тридцати с невнятной, как у большинства инородцев, фамилией Артузов, так разволновался, оглядев удостоверение Барсукова, так старательно улыбался и охотно отвечал на вопросы, что впору его оформлять штатным осведомителем.
– Только жене. Честное слово, больше никому ни слова, – уверял комсомольский начальник.
– Вас же предупреждали!
– Да, но ведь…
– Никаких «но». Вы и время назвали?
– Нет, я лишь сказал, что выезд из Тынды в восемь утра.
– А это что у вас за ярмарка? – переключая внимание Артузова, спросил Барсуков.
– Это? Это для передовиков производства, – радостно засепетил комсомольский вожак, угодливо клоня жидковолосую головку с аккуратным пробором. – Японские товары переданы через ОРС. Вот список награжденных. Это служит дополнительным стимулом, особенно в дни, когда к нам на БАМ…
– И ваша фамилия в списке? – не удержался, пугнул Барсуков ловкого мужчину-мальчика.
– Да. Понимаете ли, работаем без выходных, с утра до ночи.
– Работайте. Провожать не нужно, – остановил комсомольца.
Вечером у помощника дежурного по станции Сковородино Барсуков узнал, как и когда изменяется проход других поездов. Получалось, что встреча с Брежневым состоится в 14.30, это сходилось с тем распорядком, в котором жил последние годы, впав в безоглядное детство, Ильич номер два.
Ночь Барсуков провел без сна. Самовнушение и комплекс дыхательных упражнений не помогали. Попытался читать Достоевского и не смог, лезла неотвязно в голову разная дребедень. Самыми утомительными казались последние два часа перед обедом. Раньше намеченного срока он вышел к станции, в деревянном грязном сортире в последний раз проверил пистолет, «сбрую», прислушиваясь к урчанию в пустом желудке.
В парке неподалеку от станции случайно наткнулся на скромный, заросший кустарником памятник командиру партизанского отряда Сковородину и даже присвистнул от удивления, потому что в поезде гадал, мудрил над названием станции, выискивая этимологическую основу названия, а все оказалось так по-советски просто.
Позади вокзала толпились молодые парни и девушки в зеленых спецовках. Здесь же инструктировали тех, которые будут допущены к генсеку. На площади телевизионщики разматывали кабели, устанавливали камеры. Сам вокзал внутри отремонтировать не успели, но снаружи выкрасили, вылизали, как и заборы, привокзальную площадь, перрон. Даже кособокий продовольственный магазин прошуровали ярко-желтой краской, и он стал походить на старуху, которая накрасила губы и нацепила коротенькую юбчонку.
Вокруг сновало много милицейских чинов с жирными звездами, неторопливо прохаживались комитетчики, но его ни разу не остановили, может быть, потому что шел споро, уверенно, не оглядываясь по сторонам. И все же Барсуков завернул петлю, словно был втиснут в регламент и шел на встречу со связником. Вышел на улочку, обсаженную деревцами, что тянулась вдоль подъездных путей, прямо возле бани. Она, как ни странно, работала в этот день, и Барсукову вдруг нестерпимо захотелось помыться, похлестаться веничком, аж спина зазудела. Оглядывая потных красномордых мужиков (они покуривали, обсыхали в холодке), прошептал с нарочитой злостью: «Погоди, попарят тебя ребята из “семерки”».
Через первый заслон Барсуков прошел легко с единственной фразой: «Повнимательнее здесь, грузовик вам обзор перекрыл…» И так же решительно, со строгой озабоченностью на лице, подошел к оркестру, узнал, все ли в порядке. Поинтересовался относительно запасных барабанных палочек у дирижера. А когда стали выводить на перрон бамовцев, сунулся к старшему со своим окриком:
– Не торопитесь! Пусть задние подтянутся.
Прошел вместе с ними на заранее отведенное место.
Стояли на солнцепеке долго, около часа, и, когда подошел укороченный спецсостав, бамовцам было непросто изображать радость на лицах. Жарил вовсю оркестр, уже не раз прокричали «Ура!», изнемогли от улыбок лучшие комбуры Амурской области, а генсек все не выходил.
Вот вывели его на специальный трапик, переброшенный от
