Антон Хижняк - Даниил Галицкий
— Откуда же ведомо тебе, что они живы остались?
— Верное слово, живы! — скороговоркой отвечает Борис, желая успокоить Даниила. — Я сам с дружинником разговаривал, он князю Александру привозил привет от князя Андрея. И Андрей Ярославич, и дочь твоя Доброслава на север от Новгорода выехали. Нельзя было оставаться — татары могли убить. Надобно на какое-то время от них подальше укрыться.
Борис уже устал стоять, ноют старческие ноги.
— Поехала, — вслух думает Даниил. — Жива дочь моя.
Он закрывает глаза и представляет Доброславу, какой она была в день отъезда из родительского дома.
— Иди, Борис, к Андрею-дворскому, скажи, пускай накормит тебя. Если понадобишься, позову… Постой, скажи дворскому, чтоб каждый день мед тебе давал.
На лице Бориса промелькнула еле уловимая улыбка, он низко поклонился — князь Даниил всегда отгадывает его мысли.
…Пока Даниил разговаривал с Борисом, папский легат Опизо ходил с обиженным видом по светлице. Он морщил лоб, косо поглядывал на княжьего дворского.
— Может, скажешь князю, что я ухожу?
— Нет, он велел мне, чтоб я попросил тебя обождать. Он скоро позовет.
Опизо шагает из угла в угол. Вспоминает рассказ Плано Карпини об этом князе. Учтиво, сердечно встретил он тогда Карпини, долго тот хвастался княжескими подарками. А тут Даниил сам в гостях у краковского князя — и так невежливо встречает папского посланца! Опизо встал, чтоб уйти, но тут дверь открылась и, кланяясь, вышел русский монах. Разгневанный Опизо удивился: «С простым монахом князь так долго разговаривал!» Борис, увидев чванливого католика, изобразил на лице смирение. Отвесив папскому послу низкий поклон, он попятился к двери. Дворский подошел к легату.
— Прошу, отче, к князю. — И открыл перед ним дверь. Опизо нетерпеливо направился в светлицу князя.
Даниил, вежливо поздоровавшись, пригласил сесть.
Опизо подошел к столу и, слегка склонив голову, процедил сквозь зубы:
— Посол святейшего Папы кланяется русскому князю.
Даниил спокойно ответил:
— Посла Папы Римского, легата Опизо, приветствую сердечно. — И сел.
Опизо продолжал все так же напыщенно:
— Папа Римский, Иннокентий Четвертый, послал меня к тебе, князь, со своей буллой. — Он протянул над столом руку со свернутым пергаментом.
На свитке висела большая красная печать на шелковом шнурке. Даниил взял послание, медленно развернул и стал читать. Теперь Опизо мог лучше присмотреться к князю. В Риме он много слышал о нем от тех, кто приезжал к нему. «Загадочный человек», — говорили о Данииле. Да, загадочный и… Опизо подыскивал подходящее слово. Что и говорить, этот русский князь стоит многих королей. Вот и сейчас — читает буллу, и ни единый мускул не дрогнет на его лице. Не поймешь, о чем думает, ничего не прочитаешь на застывшем приветливом лице. Нет, поистине трудно разгадать этого русского князя.
А Даниил, словно забыв о госте, углубился в мутный поток витиеватых, напыщенных оборотов папского послания.
«Иннокентий IV, — читал Даниил, — раб рабов Божьих, ко всем подданным Христа в королевстве Богемии, Моравии, Сербии и Поморье, шлет привет и апостольское благословение».
Даниил едва удержался, чтобы не улыбнуться, но этого делать нельзя в присутствии папского посла, он только подумал: «Суесловие, раб рабов!» — и продолжал чтение.
«Поелику мы по воле Господней призваны оберегать других, то, несомненно, нам надлежит предотвращать опасности, как очевидные, так и подозреваемые, и охранять сердца верных, дабы их не застали врасплох и дабы они могли вовремя приготовиться и мужественно вооружиться щитом провидения так, чтобы ежели когда-нибудь враги наскочат неожиданно — пусть этого никогда не случится! — были бы верными сдержаны, легче и меньше ущерб понесли бы, потому что предвиден был их путь…»
Даниил с трудом пробирался сквозь чащу запутанных мыслей.
«Мы горестно вспоминаем удар, причиненный христианству в некоторых странах неожиданным приходом татар; и тем более вспоминаем со слезами о том, что, невзирая на возраст и пол людей, многие христиане приняли смерть от тех татар. Но хотя их отход и дал вам некоторое время для отдыха от беды, однако, пока они есть у самых ворот христиан, вы не должны позволять себе забывать об опасности. Недавно от дражайшего нашего сына во Христе, светлого короля Руси, которого близость мест часто делает участником его тайн, узнали мы, что вышеупомянутые татары вознамерились уничтожить тех, кого благодать Божия во многих местах бегством освободила милостиво из их рук. От вас зависит, ибо вы первыми стоите на пути врага, чтобы не пустить татар, разбить их алчность, Чтобы не укреплялась их упрямая гордыня… Итак, пусть каждый правоверный поднимет свой крест, идя в сверкании оружия Господня, как стяг славы высочайшего царя, на уничтожение пятна того позора, который вам приписывается, что вы позорно уступили перед неверными. А дабы вовсе ничто не препятствовало достижению душеспасительного дела, всем, кто пойдет против татар и примет знак креста, признаем то отпущение их грехов и те привилегии, которые даются идущим на помощь святой земле. Дано в Ассизе 14 мая, в десятый год нашего понтификата».
Даниил положил буллу на стол и спросил у легата:
— А что еще поручил Папа своему послу?
Опизо склонился, встревоженный.
— Князь прочел, в булле все написано. Святейший отец обращается с буллой к христианам Польши, Чехии, Сербии и Поморья, призывая к крестовому походу на татар. Мне, своему слуге, он велел проповедовать сей крестовый поход. И поручил мне сказать князю Даниилу, что ему будет оказана всяческая помощь в борьбе против татар.
После небольшой паузы Даниил ответил:
— Благодарю Папу и буду надеяться, что Папа сдержит свое слово. — И через мгновение добавил: — Крестовый поход! Грехи отпускает!
Опизо вспыхнул. Как понимать эти слова — насмехается князь или переспрашивает?
— Князь русский сомневается? Нас учили не так относиться к святому слову святейшего отца!.
— Но я не учился у вас, да простит меня легат.
— Но ведь князь Даниил в предыдущей своей грамоте не возражал принять от святого отца королевскую корону?
— Я писал Папе, просил помощи против татар. Посол Папы, монах Карпини, ездил к татарам, видел, что они угрожают Европе. Внимательно ли выслушал Папа своего посла Карпини?
Опизо побледнел, ноздри его раздулись.
— Я не был у Папы, когда он разговаривал с Плано Карпини, и не знаю, что Карпини говорил Папе. Мне о том ничего не ведомо. Я делаю то, что мне повелел святейший отец.
— Разве легат Опизо не встречался с доминиканцем Плано Карпини? Или легат забыл про то?
Этот князь слишком дерзко ведет себя! Разговаривает, как с подвластным ему монахом! Опизо ни от кого не слыхал таких слов. Ни один король с ним так не обращался. Перед папским послом короли всегда заискивали. Опизо дрожал от возмущения, но внешне соблюдал спокойствие, сдерживал себя.
— Я прошу великого князя не спрашивать меня о том, чего я не знаю, — еле выдавил слова папский посол.
— Я спрашиваю легата только про то, что он знает. Про татар не токмо папский легат, но и простой монах в Риме вельми хорошо ведает. Если легат не осознал всего ужаса татарской угрозы, так пусть он поедет в русский город Киев и увидит, что натворили там татары. А был тот город не меньше Рима. — Даниил окинул гостя взглядом, который так обескураживал Опизо и по которому никак невозможно было разгадать, что кроется у князя в душе.
— Легат, видно, не желал бы, чтобы Рим был разрушен и чтобы Папа убегал куда-нибудь, а вслед за ним и все вы. Легату надлежало бы знать, кто силу татарскую остановил. — Даниил мельком взглянул в окно и снова повернулся к гостю, горячий, неистовый. — Русские силу ту подкосили! Татары, как волна в бурю, на нас хлынули, а мы, как скала, стоим все-таки… Рязань стояла, не покорилась… Киев стоял… все города русские стояли… Словно скала каменная, стояли русские… Татарская волна не могла сломить эту скалу, обошла ее, к Венгрии доползла и, обессиленная, потекла назад. — Острым взглядом Даниил впился в глаза растерявшегося гостя. — У вас там все от этой бури дрожали. Не забывайте, кто бурю эту обуздал, чьими руками враг задержан! Широкая спина у русских, спряталась за этой спиной ваша Европа, и Папа спрятался. Говорят ли про это у вас в Риме? Успокоились ли уже в Париже и в Лондоне? Может, легат и о том, какой там был перепуг, не знает? — Едва заметная едкая улыбка скользнула по лицу Даниила, и он слегка склонил голову, извиняясь перед гостем: — Да простит меня легат за такие откровенные слова. Хоть и неприятные они, да правдивые.
Опизо вспотел, будто он тепло одетый прошелся по Риму в жаркий день. И еще раз подумал: еще ни один герцог или король не встречал его так. А как изъясняется этот русский князь, будто всю жизнь прожил при папском дворе — так хорошо знает, когда какое слово вставить и каким словом на словесный удар ответить. Искусен и в обращении с послами. А эти его последние вопросы — колющие, как острые иглы. Бежать, скорее бежать отсюда!
