Ирвинг Стоун - Те, кто любит. Книги 1-7
— Я увидела новую сторону Франции, — прошептала Абигейл в карете, отъезжавшей от городского дома Лафайета. Неужели она, Абигейл, была несправедлива к французам?
Через несколько дней Адриенна де Лафайет нанесла ответный визит. Нэб и Джонни уехали в Париж посмотреть и послушать новую сенсацию — «Фигаро». Джон заперся в кабинете, где изливал свое раздражение в замечаниях на полях книги английского священника доктора Ричарда Прайса «Заметки о значении Американской революции». Горячий сторонник Соединенных Штатов, доктор Прайс, к сожалению, включил в свой памфлет письмо, написанное ему бывшим французским министром финансов Тюрго,[44] в котором тот нападал на конституции американских штатов как на недееспособные ввиду разделения властей. Благодаря доктору Прайсу письмо циркулировало по всей Европе, подрывая доверие к способности американцев управлять самими собой.
На следующий обед с участием нескольких послов с женами Абигейл пригласила маркизу Лафайет. Маркиза приняла приглашение, сообщив об этом через посыльного.
Во время обеда жена одного американца прошептала Абигейл:
— Ох, дорогая! Это маркиза де Лафайет? Как скромно она одета и без украшений. Среди всех этих сверкающих бриллиантов.
Абигейл прошептала в ответ:
— Достоинство леди ставит ее выше всех условностей.
Сидя за столом в окружении величественных иностранных мундиров и роскошных платьев, Абигейл подумала: «Как далеко я продвинулась в осознании достоинства французского общества».
Главной проблемой для Абигейл в Париже, как и дома, оставались деньги. Она никак не могла свести концы с концами. Ей мало кто сочувствовал, некоторые соседи в Новой Англии, узнав, что семья Адамс живет в замке с восемью слугами, думали, что она подражает наследственным аристократам. Континентальный конгресс выражал недовольство по поводу того, что приходится держать в Европе посланников, срезал их оклад и субсидии на две тысячи двести пятьдесят долларов. Оклад комиссаров держался на уровне девяти тысяч долларов в год. Как ни старалась Абигейл экономить, она принимала гостей, посещала оперу и театр лишь раз в неделю; подсчеты старшего сына Джонни по оплате счетов в конце каждого месяца показывали, что они тратят больше, чем получает Джон. Их доходы в Америке от собственной фермы и фермы, находившейся в совместном владении с семьей Шоу в Медфорде, едва покрывали уплату налогов, обслуживание и ремонт дома, расходы Чарли и Томми в Хаверхилле. Она сократила закупку продовольствия и других товаров для дома, но вскоре узнала, что ее высмеивают прислуга и соседи.
Комиссары не могли выколотить из Конгресса ни одного дополнительного доллара. Все расходы американских официальных лиц в Париже и проценты по французским долгам покрывались Джоном за счет займа, о котором он договорился. Франклин, публично нападавший на Джона Адамса, когда тот отправился в Голландию разведать, «можно ли что-либо сделать, дабы уменьшить нашу зависимость от Франции», сам оплачивал свое пребывание во Франции за счет кредита Джона Адамса в голландских банках. Джон был удовлетворен этой невинной местью: теперь он работал в согласии с Франклином. Однако он еще не знал о том, что написал год назад Франклин государственному секретарю Роберту Ливингстону и что отрицательно аукнется для него в будущем: «Он полон добрых намерений по отношению к стране, всегда честен, зачастую разумен, но иногда кое в чем безрассуден».
Их материальное положение было подобно стоянию с протянутой рукой. В Новой Англии чаевых не давали. Во Франции же они должны были подавать на чай слугам в каждом доме, куда приходили на обед или чай; служителям в лавках и на рынках, в театре, опере, балете, ресторане; доставлявшим пакеты или оказывавшим какую-либо услугу по дому. Нельзя было сделать и шагу, не имея в кошельке мелких монет.
По праздникам, и особенно в Рождество, каждому нанятому работнику полагалось выплачивать годовое вознаграждение, даже если семья не видела его в глаза. Такая практика была настолько закреплена обычаями, что если выдавалась меньшая сумма, то с возмущением требовали «положенного». Лакеи в Версале определяли сумму, какую должны получить к Новому году повара, заваривавшие кофе, носильщики, ливрейные лакеи, камердинеры. К постоянной раздаче чаевых добавлялись непредусмотренные расходы, исчисляемые многими сотнями долларов.
Потребовался месяц, чтобы Абигейл поняла, что ее на каждом шагу обманывают поставщики товаров и услуг. Способы вымогания денег были настолько остроумными, что Джонни с трудом обнаруживал их при проверке счетов. Им помогли французские друзья, рассказавшие об отработанных в ходе столетий методах, как нагреть руки за счет заказчика. Торговцы не обижались, когда их ловили с поличным: ведь стало традицией обманывать богатых, особенно иностранцев.
Джон переложил все бремя финансовых расходов на Абигейл. Она посетовала в ответ на его отказ изучить бухгалтерские книги:
— Мистер Полномочный Посланник, вы так долго были государственным деятелем, что я не могу уговорить вас подумать о домашних делах.
— Почему я должен, дорогая, когда ты так умело с ними справляешься?
— В таком случае могут притупиться и мои способности. Я занимаюсь сложением и вычитанием вот уже десять долгих лет.
— И всегда оберегаешь нашу платежеспособность! Мне бы твои таланты, и Соединенные Штаты уже давно заключили бы договоры о наибольшем благоприятствовании с шестнадцатью европейскими странами.
Абигейл не клюнула на лесть.
— Джон, я очень хочу освободить тебя от забот, но с моей стороны это скорее выглядит как желание уступить, чем поделить власть.
Почувствовав свою вину, Джон встал из-за письменного стола и положил руку на ее плечо.
— Справедливо. Принимаю критику. Могу ли я предложить прийти к согласию по этому вопросу?
— Нет. Ты поведешь дело так, что я вообще останусь без прав.
— Ну, моя дорогая. Я не столь уж ловок в переговорах. Договоримся, ты будешь командовать в замке и вести дела с Коттоном Тафтсом, сестрой Элизабет Шоу и другими. Через полгода-год мы вернемся в Брейнтри. После этого обещаю вести все наши дела.
Во время кризиса Абигейл прибегала к чрезвычайным мерам, идя наперекор советам отца и древним традициям Новой Англии. Она продала некоторые государственные бумаги и армейские сертификаты даже в убыток, использовала сбережения для покрытия текущих расходов.
Абигейл много писала родным домой, а получала от сестер лишь редкие весточки. Вечером 4 января 1785 года они сидели перед камином, Джон читал любимого Платона, а Абигейл на французском языке увиденную накануне пьесу Мольера «Смешные жеманницы», как вдруг вошел Брислер с двумя большими пакетами. Абигейл воскликнула:
— Из Америки! Знаю, из Америки!
Она взяла ножницы и вскрыла пакеты. Несколько писем Ройяла Тайлера предназначались Нэб. Абигейл отложила их в сторону. Она и Джон прочитали вслух остальные письма. Первым она прочла письмо Элизабет, желая узнать новости о сыновьях. Оно содержало много мелких подробностей, которые пролили бальзам на ее душу. Лето прошло для Чарли без обычной сенной лихорадки; оба мальчика успешно учатся в танцевальном классе; они чувствуют себя счастливыми в семье Шоу.
Мэри Кранч поведала о новостях Брейнтри. Коттон Тафтс, все еще сенатор Массачусетса, посетил дом Адамсов и убедился, что Феб и ее муж хорошо следят за ним: правда, некоторые шерстяные костюмы и платья Абигейл, убранные для хранения, пострадали от моли. Он уведомил, что большой дом и ферма Аллейн выставлены на продажу. Не захотят ли Адамсы приобрести их по возвращении?
В десять часов домой вернулась молодежь. Ветреной темной ночью на всем пути из Парижа вдоль Сены горели фонари. Залаяла собака, зазвонил колокольчик въездных ворот, предупреждая, что карета приехала. Нэб вошла первой, кутаясь в накидку цвета морской волны.
— Какую пьесу смотрели сегодня? — спросил Джон.
— Варьете из Пале-Руаяль. — Джонни высмеял некоторые названия пьес Мольера. — Мы видели «Мещанина во дворянстве», «Лекаря поневоле».
— Нэб, у меня есть новогодний подарок для тебя! — воскликнула Абигейл.
Она отдала дочери письма Ройяла Тайлера. Усевшись в кресло в дальнем углу комнаты, Нэб принялась читать, хихикая, краснея и вздыхая при этом. Джон смирился с тем, что Тайлер ухаживал за дочерью, и, по всей видимости, удовлетворился полученными им сведениями о молодом человеке.
Джона заинтересовало сообщение о поместье Аллейн, которое осталось в его памяти просторным домом, отвечающим его новому положению. Прожив семь-восемь лет в голландских особняках и во французском замке, он считал, что их коттедж в Брейнтри слишком тесен для семьи.
— Неужто дом уменьшился, а ты располнел? — спросила Абигейл.
