Валерий Язвицкий - Вольное царство. Государь всея Руси
К концу февраля, недели за полторы до нового года, дьяк Майко, делая доклады обоим государям, сообщил:
– Ныне паче прежнего умножаются переходы к нам тверичей. Доброхоты же наши сказывают, что князь-то Михайла с девятого сего месяца, с погребенья княгини своей Софьи Семеновны, совсем в малодушие впал. Бояре же, слабостью его пользуясь, так и прут к нам один за другим…
– Добре сие, – перебил дьяка Иван Васильевич, – токмо сам-то Михайла не к добру затаился, яко мышь в норе. Не нравится мне затаенность его и нарочитое смиренье. Глубже в сие вникать надобно.
Старый государь смолк и задумался. Молчали и дьяк, и молодой государь, боясь нарушить ход мыслей Ивана Васильевича.
– Нету с нами Федора Василича, – заговорил тихо старый государь, – трудно без него думу думать. – Дьяк Майко заволновался, хотел что-то сказать, но государь продолжал с едва заметной усмешкой: – Оба вы подумайте – все ли бояре и князи от Михайлы отсесть хотят? Нет ли иных, которые другие пути ищут? Не ходят ли они на тайную думу к своему князю?
– Непременно есть такие! – воскликнул Иван Иванович. – Даже среди наших удельных и других вотчинников такие есть, которые и к нам и от нас тянут.
– Будем, сынок, токмо о тверских думать, – резко остановил государь своего соправителя, – о наших же мы с тобой после побаим.
– Мыслю, государь, – осторожно заговорил дьяк Майко, – есть на Твери много людей за нас, но много и за Литву.
– Ну, слава Богу, – смягчился Иван Васильевич и, помолчав, добавил: – Значит, Тверь-то не одна решает дело. Есть круг нее и мы, и круль Казимир. Тверь-то доска, на ней нам с крулем в шахи играть, а может, и в ратную игру. Подумать нам надобно и о том, что ведает и мыслит сам круль польский, он же ведь и князь литовский. Ведает, мыслю, он и про псковские нестроенья со смердами, ведает и о злоумышленьях наших удельных, ведает и о распрях церковных, помнит о вражде нашей с ливонскими немцами и Ганзой, помнит, что Рым десятину с костелов ему давал на войну с Москвой. Ведает и о том, что хоша Орды нет, но есть еще остатки ее. Разумеете? Может, нам хотят новую Угру изделать?
– Разумеем, разумеем, государь, – ответили и сын и дьяк, но по-разному отнеслись к тому, что теперь поняли.
Иван Иванович стал мрачным и задумался, а дьяк Майко радостно засуетился.
– Государь, – заговорил он, – просветил ты мысли мои! Сватовство ведь в Твери идет. Баили доброхоты наши, что-де некой из бояр тверских, сносясь с Казимиром, спрашивали близких вельмож Казимировых, отдаст ли он внучку свою за князя Михайлу, ежели тот сватать будет ее. О сем ты ведаешь. Ныне ж яз не успел тобе довести еще новый слух, который до нас дошел. Бают, Казимир-то дал уж согласие на брак сей. Михаил-то мыслит, что ты будешь считаться с Казимиром и станешь меньше теснить Тверь…
– Добре, – перебил дьяка Иван Васильевич. – Ныне тобе два дела: одно – следи за Тверью, и как оженится Михайла, так пошлем поклоны и подарки молодым с Петром Федорычем Заболотским. Побай с ним, дабы разумел, что ему вызнать надобно. Глаза у него и уши на виденье и на слышанье.
– Пасха-то, государь, нонешний год апреля восемнадцатого, – заметил дьяк Майко, – значит, красная горка двадцать пятого, а с нее и свадьбы начнутся. Мыслю, известит о сем нас князь-то Михайла.
– Ну, значит, время у нас еще есть, – сказал Иван Васильевич. – Другое дело – пусть князь Василь Иваныч Ноздреватый собирается в Крым. Курицына из полона выручать надобно. Сие наиглавное. Да гляди, Андрей Федорыч, не токмо на тверских бояр, а и на московских да на князей наших удельных гляди. Снова Казимир-то захочет, дабы Тверь стала на Москву дверь. Разумеешь?
– Разумею, государь. Разреши в сие трудное время всяк день вести тобе доводить без зова твоего.
– Добре, приходи, а сей часец иди с Богом, Андрей Федорыч.
После ухода дьяка Иван Васильевич, ласково усмехнувшись, обернулся к сыну и спросил:
– Как здравие сношеньки?
– Лучше. Не так уж тошнит.
– Сие пройдет, сынок, вборзе, а осенью, Бог даст, внука мне подарит.
Иван Иванович просветлел на миг, но тотчас же лицо его снова померкло.
– Вот приказал ты дьяку глядеть за нашими князьями да боярами, – заговорил он, – а яз через своих людей ведаю: грек из семьи Траханиотов, именем Петр Димитриев, приехал на службу из Венеции к молодому князю верейскому, к Василь Михайлычу. Женился он на дочери княжого человека по имени Яков и часто ездит из Вереи в Тверь, а из Твери в Литву. – Иван Васильевич нахмурился, а молодой государь продолжал: – Ведомо мне, что некоторые из греков, да и из наших бояр и боярских детей, тоже в Верею ездят. Мыслю яз, большое гнездо латыньское из Москвы через малое гнездо верейское нити свои во все концы тянет, ко всем нашим ворогам: своим и зарубежным…
Иван Иванович замолчал и вопросительно поглядел на отца. Тот, задумавшись, долго смотрел на морозные узоры слюдяных окон, сверкавшие в лучах утреннего солнца, а потом вдруг спросил:
– Ты со мной будешь обедать?
– Нет, государь-батюшка, Оленушка меня ждет.
– Ну, иди. Токмо о наших ратных приготовлениях против князя тверского добре поразмысли. После все подробно мне доложишь и подумаем вместе. Жаль, Федора Василича все нет. Тверь надобно нонешним летом покорить, яко Новгород, а Верею за Москву взять…
– Истинно так! – воскликнул Иван Иванович. – Дабы Казимир не успел на нас ополчиться…
После марта семнадцатого, когда с гор вода бежит, а рыба с зимовья трогается, спешно отъезжал в Крым воевода князь Василий Иванович Ноздреватый, и дорожный поезд его еще затемно стал у двора государевых хором, окруженный сопровождавшей его крепкой стражей из московских конников и Данияровых татар.
Светало, и ранняя заря багровила печной дым, обжигала огнем бегущие тучки, золотила кресты кремлевских церквей и высокие крыши княжих и боярских хором, смелей и смелей сверкая в слюдяных окнах светлиц и вышек, солнечный луч играл и вспыхивал на золоченых петушках и рыбках, вертящихся по ветру над башенками-смотрильнями.
Москва не спала, в церквах после утрени уже звонили к часам. В трапезной Ивана Васильевича токмо что накрыли стол для раннего завтрака. За столом сидели оба государя, воевода князь Василий Иванович Ноздреватый и дьяк Майко. Дворецкий, князь Петр Васильевич Великий, служивший государю еще в походах против Ахмата, распоряжался застольными слугами. Иван Васильевич был приветлив с князем Ноздреватым и милостиво из своих рук наливал вина в его чарку.
– Дай Бог тобе пути, Василь Иваныч, – говорил государь, чокаясь с князем Ноздреватым. – Впрочем, за сие яз не беспокоюсь и советов тобе не даю. Лучше меня Поле ведаешь. Помню походы твои, особливо к Сараю во время войны с Ахматом…
– Рад служить тобе, государь, и ныне, – отвечал Ноздреватый, – как ранее служил.
– Добре служил и как боярин, и как воевода, – сказал Иван Васильевич и, обратясь к дворецкому, продолжал: – Холодное-то все приели мы, прикажи-ка горячую уху подавать да и стерлядок горячих на противне. Василь Иваныча в путь-дорогу посытней покормить надобно. Да к медам и водкам добавь фряжского.
– Василь Иваныч, – заговорил молодой государь, – порадей ты в Крыму-то о Курицыне…
– Верно, – подтвердил Иван Васильевич, – мы о сем в грамотах не пишем Менглы-Гирею, но сие наиглавное. Потом тобе грамоту пришлем, когда более о полоне его ведать будем. – Иван Васильевич замолчал, о чем-то вспоминая, и потом продолжал: – О том же, что в грамоте царю Менглы-Гирею нами писано, ты и ему, и вельможам его в мыслях добре утверди. За великие услуги против царя Казимира, которому он клятву сложил и земли ворога моего воевал, яз дела Менглы-Гиреевы сам крепко берегу. Скажи ему от меня: брат, мол, твой Нурдовлат по ярлыку твоему и приказу хотел к тобе пойти. Яз же, тобя оберегаючи, не отпущаю его, как и прочих братьев. Убытки и трудности для земли своей чиню тобя ради, ибо худо от братьев тобе будет. Снова из-за царства с тобой воевать будут. По собе сие ведаю… – Иван Васильевич горько усмехнулся и смолк.
– Государь, – напомнил отцу Иван Иванович, – еще в грамоте есть о недаче подарков…
– Истинно, – поддержал дьяк Майко, – а грамоту Скарие евреину яз, государь, переписал начисто и принес листики злата и чекан, дабы печать свою привесить…
– Добре, – молвил Иван Васильевич и, обращаясь к Ноздреватому, добавил: – Еще, Василь Иваныч, уясни Менглы-Гирею, что Барашу, сыну князя Именека, за небрежение его к делам моим и к царевым яз подарков не шлю. Приказал Менглы-Гирей проводить моего боярина до Мерла, а Бараш, не хотя боярина проводить, пошел прочь. За то нонеча и подарка ему нет. Да еще скажи Менглы-Гирею: послал он ко мне своего человека Сарыку – без дела. Яз его на сей раз пожаловал тобя ради, а впредь бы ты ко мне бездельных людей не посылал…
