Николай Задорнов - Капитан Невельской
— Ляшкин! — громко, но тонко выкрикнул Беломестнов.
Капитан сообразил, что речь идет о Вонлярлярском.
Невельской поговорил с казаками. Они, кажется, в самом деле охотно шли в экспедицию. Он слыхал, что эти люди отважные таежники, некоторые бывали проводниками экспедиций, прекрасно управлялись с лодками на море и на горных реках, хотя по их наивно-детским взорам, по тоненьким голосам, по всему их невзрачному виду в это трудно было поверить. Но и при этой невзрачности было в них что-то удалое, лихое — и в их манере шапку носить набекрень, и в бойких ответах.
Казаки тоже были довольны. Капитан не орал, как Вонлярлярский, к морде не лез, «выше рыло!» не кричал, поговорил даже про одежду, спросил про сапоги, не промокнут ли на новых местах, и не надо было ему врать, хвалить казенные харчи, отвечая на вопрос: «Маслено ли едите», который при начальстве любил, бывало, задавать «Ляшкин».
— Если сыро на Амуре, так, однако, промокнем! — бойко говорил Беломестнов.
Все видели, что капитан молодой, с этим можно пошутить, взор у него острый, веселый. Невельской уехал.
— Неужто он открыл? — говорили казаки после смотра.
Говорили, что «проштой» и «славный капитан», «смотрел оружие и портянки», хотя Невельской делал то же, что обычно на таких смотрах, но казаки восторгались: «Везде прошел!», «Ушами не хлопает!», «Вошел в Амур и открыл!»
Невельской, уехав с «Охотска», думал: «Кажется, я шел сюда, чтобы покончить раз и навсегда, а я так огорчился! Значит, у меня была надежда? Я ничего не сделаю, если так будет продолжаться. Я должен все забыть, найти в себе силы…»
Крепостной его Евлампий, заболевший и отставший под Якутском, когда капитан ехал сюда весной, ныне прибыл из Аян. Невельской сказал ему, что надо перебираться на «Охотск» и привести там в порядок капитанскую каюту.
Гиляков на «Байкале» уже не было. Кузьмин сказал, что их тут встречали с большим почетом.
Завойко послал к гилякам своего помощника Лохвицкого. Тот привел их с судна к себе домой, поместил каждого в отдельной комнате и приставил им в услужение двух казаков.
На другой день гиляки были в церкви. После обедни Лохвицкий представил их Завойко и преосвященному. Все было необычно для гиляков.
— Да что же понравилось вам у нас? — ласково улыбаясь, спрашивал Завойко.
— Мне понравились лошади! — сказал Питкен. — Я сегодня их видел.
— Понравилась служба в церкви! — сказал Позь, знавший лучше, что надо отвечать в таких случаях.
Лохвицкий про лошадей не стал писать. Он записал, что понравилась служба в церкви.
Старый миссионер смотрел на гиляков зорким взглядом, как на богатство, у которого еще нет хозяина и в котором надо разобраться хорошенько. Он проверял, верно ли гиляки отвечают на те вопросы, что не раз задавались старым миссионером по им самим изобретенной уже давно системе, — так ли, как в других местах. Ведь писать об этой встрече придется в синод и ответы должны быть удобны для представления их в отчете, значит, на них надо наводить.
— Ну, а чья же там у вас земля? — ласково и хитро спросил он, уверенный, что гиляки ответят как надо.
— Там живут гиляки, — отвечал Позь.
Завойко и Иннокентий переглянулись, как счастливые родители, когда дитя подает надежды и отвечает, что и взрослому впору.
— Как чья земля? — переспросил у товарища Питкен.
— Да, чья у вас земля? — спросил обрадованный епископ, но в голосе его послышалось понуждение отвечать поверней.
Питкен впервые в жизни услыхал такой вопрос и недоумевал. Он потрогал брови, поморщил лоб, но никак не мог сообразить, чего от него хотят, о какой земле речь, о песке?
— Да, да! Чья у вас земля? — с ласковой назойливостью повторил Иннокентий.
Завойко постарался растолковать вопрос, переглядываясь с епископом и изредка щуря в его сторону глаз, как бы показывая, что сейчас дело пойдет, ответят как надо!
— Вода, земля — одинаково, — ответил Питкен.
«Еще совсем дикари! — подумал епископ. — Сожаления заслуживают! — Но сердце его сжалось от восторга. — Не отличают своей земли от воды! Еще все у них ничье!» Даже островитяне Тихого океана, самые дикие, и те знали, какой остров свой, какой чужой.
— Кто же живет на той земле? — попытался подойти Завойко другим путем.
— На той земле живем мы. Больше никто не живет, — отвечали оба гиляка.
— Там земля наша! — сказал наконец Позь.
Завойко и епископ опять радостно переглянулись.
Несмотря на преклонный возраст, епископ Иннокентий всегда впадал в радостное возбуждение, когда встречал племена, у которых миссионеры еще не были и которых можно впервые просвещать и вразумлять. Культурных и образованных по-своему китайцев они, видно, не знали, раз не понимают таких простых вещей, как собственность на землю.
«Вот куда сына-то, сына-то Гаврилу — на Амур! — думал епископ Иннокентий. — Вот поле ему будет! Пусть катится все само, ком растет, а Гаврила съездит в Москву, женится, да и за дело! Приход ему тем временем поспеет!»
— А платите ли вы дань? — спросил Завойко.
— Мы? Нет! Никакой дани не даем!
— Города, села китайские есть у вас?
— Нету!
— А были?
— Выше были. Далеко-о… Теперь нету. Все ушли. Города большого, как Аян, не было. Загородка была и фанзы в ней.
А епископ радовался за Гаврилу. Он был взволнован, как старатель, нашедший богатую россыпь. И хотя по старости сам уж не мог мыть это золото, как надо бы, но сыну пригодится… И конечно, нельзя оставлять такое богатство непромытым!
Гиляки сказали, что они терпят насилия от пришельцев, что они хотели бы жить спокойно, что от русских они плохого еще не видели и поэтому просят, чтобы Орлов и Невельской со своими людьми остались у них и защищали их. И что это не только они говорят от себя, но и все гиляки хотят того же.
Теперь Иннокентий нахмурил брови и присматривался к гилякам сурово, как бы вглядываясь прямо в их души.
— Ну, а скажите, — спросил он строго, — кто подучил вас сказать все это?
— Кто подучил? — переспросил Позь. На этот раз он сморщил лоб. — Никто не подучил! У нас ум один, и мы все так думаем, — весело улыбаясь, сказал гиляк.
— Дмитрий нам советовал, — сказал Питкен.
— Как? — встревожился епископ. «Неосторожность! — подумал он. — Как можно посылать послов, а хорошо не объяснить, что можно говорить, а что нельзя».
— Да он все звал, съездите посмотреть юрты наши на Аяне, — продолжал Питкен.
— А капитан подговаривал?
— Подарки давал? — спросил Завойко.
— Подарки давал! — ответил Питкен. — Но не подговаривал.
— Нет, нет, он не подговаривал, — подтвердил Позь.
— А первый это придумал один парень с Амура, он все говорил: вот бы поехать на Аян… А потом говорил Дмитрию об этом, потом Позю и нам, поезжайте и просите, а то у Дмитрия силы мало, пусть большой начальник на Аяне еще даст силы и царю напишет.
— Верно ли это?
— Верно! Конечно! — отвечали оба гиляка спокойно.
— А капитан пойдет на Амур? — спросил Питкен тревожно.
— Вот тут все записано, что вы говорили, — кладя ладонь на бумаги, наклоняясь и как бы стараясь быть поближе к гилякам, громко, как с глухими, заговорил Завойко. — Все это мы пошлем царю. Он прочтет и узнает, о чем гиляки просят. А пока Невельской пойдет к вам. Я разрешаю ему!
— А сколько до царя езды? — спросил Питкен. — Если быстро ехать?
— Три месяца, — ответил Завойко.
— А теперь я тебя спрошу, — заговорил Питкен, обращаясь к Иннокентию.
— Спроси! — настораживаясь, с достоинством и улыбкой ответил епископ.
— Кто тебе сказал, что будто нас подучили?
— Никто не говорил, — ответил он.
— А зачем же ты тогда спрашиваешь? Разве мы тебя обманули когда-нибудь, что ты нам не поверил? Зачем придумываешь?
«Ну какие дикари, какие дикари!» — подумал священник, опять приходя в хорошее настроение.
— Хотел узнать я, не подучил ли вас кто плохому, верно ли вы от себя все это говорите, — ласково сказал Иннокентий.
— Да кто подучит? У нас были Дмитрий Иванович и капитан! Разве они учат обманывать? — сказал Питкен, глядя с недоверием на русского шамана.
— Теперь я еще хочу спросить, — заговорил Позь.
— Пожалуйста, спрашивай, — ответил епископ.
— Русские придут к нам, и будут жить, но они не будут теснить нас и прогонять с тех мест, где мы живем? Старики слыхали, что русские приходят, а потом обижают… Капитан обещал, что мы будем жить вольно. Правда это?
— Конечно правда! — поспешил ответить Завойко.
— Да, это правда, — спокойно и твердо ответил епископ.
Гиляки улыбнулись и стали кланяться. Завойко пригласил их на обед. Присутствовали епископ, аянский поп, Лохвицкий, Невельской, офицеры всех судов и чиновники, едущие на Камчатку. После обеда Лохвицкий водил гиляков по амбарам.
