Урарту - Андрей Евгеньевич Корбут
— Бедное дитя… — пробормотал Син-аххе-риб, отворачиваясь от лекаря, чтобы скрыть от него выступившие слезы. Царь и сам их стыдился. К лицу ли было ему, владыке мира, проявлять подобную слабость… Он забывал обо всем, когда был рядом с Ашхен: о своих страхах, о горестных раздумьях, о стремительно приближающейся старости, об одиночестве, которое давно иссушало его изнутри.
«Маленький комочек счастья, бессмертие моей души, единственная радость и последняя надежда, — думал о своей внучке царь. — Да как же такое возможно, что ее отберут у меня… За что?! Разве я мало молился? Мало жертв принес всесильным богам? Был недостаточно почтителен перед ними?..»
И он посмотрел на Адад-шум-уцура так, будто вина за все это лежала на нем одном, отчего почтенный жрец содрогнулся до глубины души и почувствовал холод смерти за спиной.
— Продолжай…
— Мой повелитель, высоко в горах Ашхен станет легче, и тогда, если боги явят к твоей внучке благосклонность, болезнь отступит. Лучше всего отправить ее на север Урарту, в город Ордаклоу.
— Когда ей надо ехать?
— Любое промедление причинит принцессе лишние страдания и отсрочит ее выздоровление. Тянуть с решением нельзя.
— Хорошо, — обреченно согласился Син-аххе-риб. — Ты поедешь с ней. Сопровождать тебя будет Хава. Охранять — Ашшур-ахи-кар с тысячей воинов. То, что Ашхен приходится родственницей царю Русе, нам на руку. Свою просьбу я передам ему через Мар-Зайю, моего мар-шипри-ша-шарри, который сейчас находится в Урарту… Два дня даю на сборы — и выезжайте… А теперь иди и позови мне Мардук-нацира…
Министр двора, предусмотрительно явившийся к царю в сопровождении писца, пробыл у повелителя больше часа, а когда вышел, послал гонцов к Арад-бел-иту, Нерияху, Ашшур-ахи-кару, а также к Хаве.
Адад-шум-уцур, покинув царя, вместо того чтобы немедленно начать сборы в дорогу, отправился к Ашшур-дур-пании. Кравчий нашелся на винном складе.
— Да на тебе лица нет, — усмешкой встретил он жреца.
— Так и есть, как будто сам Нергал хотел выпотрошить меня наизнанку.
— А что ты хотел? Ашхен его любимица, а ты недоглядел, значит, и виноват.
— О чем ты? — холодно ответил Адад-шум-уцур. — Меня не было в Ниневии почти восемь месяцев. Казнить надо тех лекарей, что присматривали за принцессой в мое отсутствие.
— А-а-а-а, — протянул Ашшур-дур-пания, — значит, ты еще не знаешь.
— О чем? Я только что с дороги.
— Уже казнили. Трое лекарей поплатились головой за то, что не оправдали возложенных на них надежд… Ну да ладно, не будем о грустном… Подожди-ка, — Ашшур-дур-пания отвлекся на слугу, принимавшего товар, дал указания: — Пересчитаешь амфоры, проверишь, чтобы все были запечатаны, и поставишь их на нижнем стеллаже, у стены справа… Пойдем, мой друг.
Жрец и кравчий вышли из склада, тихо беседуя; один рассказал о миссии, которая ему предстояла, второй поделился мыслями о том, какие возможности перед ними открывались в связи с этой поездкой.
— Это очень хорошо, что ты едешь. Люди Арад-бел-ита перекрыли все пути в Урарту, взяли царя Руса в настоящую осаду, не подступиться. Вот почему это путешествие на север так важно для нас.
Адад-шум-уцур усомнился в себе:
— Найду ли я слова, чтобы убедить его стать союзником Ашшур-аха-иддину?
Кравчий задумался.
— Ты прав. Переговорщик из тебя скверный. Кто еще едет вместе с тобой в Урарту?
— Хава, Ашшур-ахи-кар…
— Хава? — переспросил Ашшур-дур-пания. — Превосходно… Мар-Априм — вот кто отправится вместе с тобой, чтобы говорить с царем Русой.
* * *
Через три месяца после начала восстания в Табале, в середине лета, Мар-Априм потерял вторую сестру и остался совсем один, близких родственников у него больше не было.
Молодую жизнь оборвал несчастный случай. Сестра раббилума тайно ото всех отправилась купаться на реку, переоценила свои силы и стала тонуть. Служанка побежала за помощью, но к тому времени, как утопленницу вытащили из воды, бедняжка уже захлебнулась. Так и умерла в неполные восемнадцать лет.
Мар-Априм был безутешен. Осунулся, потух, оделся в траур, больше не улыбался, стал намного набожнее, чем раньше, — беспрестанно молился, доверился Набу-аххе-рибу и даже пожертвовал храму бога Нинурты часть своих земель. Хава пыталась поддержать суженого, но тот отдалялся от нее с каждым днем. О возможном браке между молодыми людьми в Ниневии вспоминали все реже и реже. Сначала этому помешала смерть новорожденного сына Арад-бел-ита, затем — гибель сестры Мар-Априма. Стали поговаривать о том, что сами боги не хотят этого союза. В результате так оно и вышло. Хава, первое время не хотевшая этого разрыва, к зиме настолько устала от постного лица жениха, что больше не могла его видеть. Отец решением дочери был недоволен.
— Свадьба перенесена на год, а не отменена. Ты хочешь пойти против воли деда? Как ты собираешься это устроить? После той длительной связи, что между вами была, Син-аххе-риб безо всяких обвинений отправит нашего дорогого раббилума в каменный мешок и оставит там до конца дней…
— Он будто сам умер вместе со своей сестрой, — вынуждена была оправдываться Хава.
— Влияние Мар-Априма при дворе растет, — ответил на это Арад-бел-ит. — К его мнению прислушивается царь, с Мар-Апримом советуется Таб-цили-Мардук, к тому же раббилум дружен со всеми наместниками Ассирии. Умение не наживать себе врагов, наверное, лучшее его качество. А ты хочешь одним махом лишить меня такого сильного союзника?!
— Отец, наш брак не будет прочным. А если он не будет прочным, то зачем тебе союзник, на которого ты не можешь положиться в трудную минуту?
— Не тебе, девчонке, судить о том, каким будет ваш брак! — окончательно рассердился Арад-бел-ит.
Хава вспыхнула: никогда раньше отец не разговаривал с ней подобным образом.
— А если я скажу, что Мар-Априм немощен в постели! Ты хочешь, чтобы наша семья стала посмешищем?! Мало нам разговоров о твоем бессилии, о том, что ты не способен оставить после себя наследника?!
Хлесткая пощечина сбила Хаву с ног.
Но вместо того, чтобы наброситься на испуганную дочь, Арад-бел-ит вдруг сказал совершенно спокойно:
— Я поговорю с Мар-Апримом. Ты — с дедом. Но чтобы ни один волос не упал с головы раббилума! Летом готовься выйти замуж. Тебе скоро исполнится восемнадцать. А переспелое яблоко дорого не продашь…
Арад-бел-ит принял у себя во дворце Мар-Априма на следующий день.
— Мой добрый друг, — начал принц, —
