Клеймо дьявола - Серно Вольф

Вот и вчера вечером тоже. Но пришло время, и Панкрац, хозяин, сказал:

— Уже поздно, Хольм. Не пора ли тебе податься к себе в лес? У меня будут неприятности с ночным дозором, если я сейчас не закроюсь. Эй, парни, и вы все давайте по домам!

Недовольно переругиваясь, гуляки потянулись к двери. Только Хольм остался. С упрямством пьяницы он уцепился за стойку и не спешил покидать «Квершлаг».

— Па… Панкрац, — заплетающимся языком клянчил он, — ну еще кружку пива!

— Все-все, хватит.

— Ну, вот ткую, млюсенькую.

— Нет, исчезни.

— Всп… вспомни, я тв… твоей струхе две шк… шкурки ласок пр…пртащил…

Панкрац, по натуре человек незлобливый, упер палец в грудь качающегося Хольма:

— Это было полгода назад, и ты за это уже получил пива в десять раз больше. Как минимум.

— Ну, Панкрац, еще кружчку. Ну, пжалста…

— Ладно, Бога ради, — вздохнул добросердечный Панкрац. — Но это в последний раз за те шкурки, слышишь?

Он пошел к бочке и нацедил кружку с верхом:

— На, держи. Нет, нет, даже и не думай садиться! Бери с собой. Где ты будешь пить, не мое дело, только поставь потом кружку мне под дверь, да не попадись ночной страже!

— Ты ннастъящий друг…

— Ладно, ладно, дуй отсюда.

Легонько подталкивая, Панкрац выставил старого Хольма за дверь.

Неподалеку от «Квершлага» старик заснул прямо сидя, крепко зажав кружку в кулаке и на удивление ровно держа ее, при его-то состоянии. Так он пару часов спустя и проснулся. Сладко зевнув, огляделся; провел языком по зубам и небу, во рту была сушь несусветная. События вчерашнего вечера пришли ему на ум.

Слава богу, кружка, по-прежнему полная, была у него в руке. Изрядный глоток пива пошел на пользу. Горького похмелья как не бывало. Он расслышал шум. Видно, торговцы начали устанавливать свои лотки и палатки.

Еще хороший глоток, и Хольм пораскинул мозгами, что ему делать. Здесь оставаться нельзя. Начальник-то стражи не больно-то церемонился с пьянчужками, болтающимися ночью по улицам.

К себе в лес ему сейчас тоже не дотащиться. И тут его озарила спасительная идея: еще темно, и никто не заметит, если он проспится под какой-нибудь телегой на рыночной площади. Точно! Он, кряхтя, встал на ноги, не выпуская кружку из рук, и поплелся воплощать идею в жизнь. В конце дальнего ряда одна из повозок показалась ему подходящей. Под ней он и приземлился, незамеченный суетящимся торговым людом.

Но, собравшись прилечь, он обнаружил, что под ней уже кто-то спит.

— Подвиньсь-ка, прьятель, — пробормотал он, укладываясь. — Хошь глотнуть? Стрина Хольм, ик, не какая-то тебе жадина. — Он протянул кружку компаньону, но тот не шевельнулся. — Чё, брезгуешь моим, ик, пивком? Ну и Бог с тобой.

Хольм дернул кружку к себе и тут же почувствовал, что под ним сыро.

— Черт побери, ткое славное пивко, — пробормотал он и попытался пригоршней зачерпнуть пролитое пиво, чтобы вернуть его на место, в кружку. С первой попытки не удалось. Он попытался сызнова.

И в один момент старик Хольм стал трезв как стеклышко.

Жидкость была кровью.

Амальгирование — это процесс, ход которого требует множественных стадий. Лапидиус обладал различными образцами горных пород, о которых знал, что они содержат золото и серебро. Искусство заключалось только в том, чтобы высвободить с помощью ртути оба благородных металла, что было легче сказать, чем сделать. При этом количественные соотношения и температура пламени играли большую роль, так ему казалось. И еще он вроде бы установил, что золото и серебро извлекаются из различной руды с разной степенью сложности, и в это утро он еще раз посокрушался, что хотя у него и были весы для определение массы, а вот прибора для установления нужной температуры плавления не было. Само собой разумеется, алхимия давала способ определения температуры тела при лихорадке, температуры навоза и тепла, необходимого для вылупления яиц, а также градуса полуденного зноя, жара в очаге и золы, однако все это достаточно приблизительно.

В ход его мыслей вторглась Марта со своим извечным вопросом, не хочет ли он поесть.

— Что? Нет, спасибо. Пока не хочу. Фрея еще спит?

— Поди да, хозяин. Дак я поставлю вам тамось тарелочку каши, коды захотите и откушаете. — И прежде чем он успел воспротивиться, она уже приблизилась и сунула тарелку между колбами и тиглями. — Ой, скусна!

Она повернулась, чтобы снова отправиться к своим горшкам, и тут это случилось. Ее широкий зад задел небольшой аламбик. Стеклянный сосуд соскользнул по краю стола, упал на пол и разлетелся на тысячу мелких кусочков. С шипением наружу вырвался газ.

— Иисус, Мария и Святой Иосиф! — всплеснула Марта руками. — Я ненарошна, хозяин! Я хотела как лучше! Ой, простите!

Лапидиус поджал губы. Ему потребовалось напряжение всех сил, чтобы не наброситься на служанку и не вытрясти из нее душу. Она же знала, что он терпеть не может, когда ему мешают за работой, и каждый раз забывала.

— Ох-ох-ох! Ох-ох!

Она нагнулась, чтобы собрать осколки, но Лапидиус отодвинул ее в сторону.

— Оставь. Ни к чему тебе вдыхать эти испарения.

— Ага, хозяин! Дак как жа, хозяин! Ох, простите!

— Быстро на кухню!

— Да, хозяин. Ох, дак как жа энто я!

Марта, причитая, убежала.

Оставшись в одиночестве, Лапидиус постарался справиться со своим гневом. Аламбик, хоть и был мал, играл большую роль в его эксперименте. Без него нечего и думать продолжить Variatio VII. Надо раздобыть новый, пусть даже на время. Но где? Он пораскинул мозгами. Или у городского медикуса, или у аптекаря. И у того, и у другого он должен бы быть, ведь оба по роду своих занятий должны приготавливать лекарства. Даже скорее у аптекаря. Точно, к нему он и обратится, благо до его заведения ближе, чем до дома медикуса. Лапидиус решил немедленно браться за дело. Против обыкновения он вышел из дома, ни слова не сказав Марте. Пусть еще помучается своей оплошностью.

Его путь пролегал через Кройцхоф и Гемсвизер-Маркт. На рыночной площади, как обычно, царило оживление. Пожалуй, даже больше обычного, как ему показалось. В чем там дело? Вроде как все сгрудились в одном ряду. Люди истерично вопили друг другу, таращились на что-то лежащее на земле или просто стояли с застывшими лицами. Опрокинулась какая-то тележка с товаром, но на это никто даже не обращал внимания. Сушеные фрукты, каштаны, буковые орешки рассыпались по булыжнику мостовой. Лапидиусу приходилось балансировать, чтобы не разъехаться на них и не грохнуться, когда он направился в ту сторону. Благодаря своему росту он смог кинуть взгляд поверх голов, чтобы ухватить, что стало причиной сумятицы: труп в луже крови.

Женщина, как выдавали длинные светлые волосы, выбившиеся из-под полотна, укрывавшего тело.

Начальник стражи — Лапидиус подумал, что тот же самый, который принес ему вызов явиться в пыточную камеру — стоял подле мертвого тела и испытующе вглядывался в лица зевак.

— И что, никто из вас не знает погибшую? Не рассказывайте мне сказки!

Ветхая сморщенная старуха проскрипела:

— Бог мой, Крабиль, говорим же тебе. Никто и не думает морочить тебе голову.

— Хм, что ж, — покачал головой Крабиль, исполненный важности. — И все-таки чудно! Как это вы, торговый люд, что и муху мимо носа не пропустит, не знаете?

Лапидиус вмешался:

— Может быть, у убитой есть при себе что-то, по чему можно установить, кто она такая.

Страж порядка смерил его взглядом.

— Я уже обыскал тело и не нашел ничего, что бы выказало ее имя. Только две кровавые буквы, вырезанные на ее лбу. — Крабиль чуть-чуть отвернул полотнище. — Жуть! Я ничего такого в жизни не видел! Вроде бы «F» и «S».

Лапидиус тем временем подобрался ближе к убитой. Начальник стражи говорил правду. Кто-то вырезал у нее на лбу эти буквы. Скорее всего, ножом. Однако эти раны едва кровоточили, так что причиной смерти должны были стать другие, более тяжкие повреждения.