Клеймо дьявола - Вольф Серно

ВОЛЬФ СЕРНО

КЛЕЙМО ДЬЯВОЛА

Горе тем, которые зло называют добром,

и добро — злом,

тьму почитают светом,

и свет тьмою…

Исаия 5, 20

«Ты огнем сжигаешь род».

«Я гашу похоть непорочности».

«Ты несешь боль».

«Я изгоняю нечистоту…»

Ульрих фон Гуттен[1] в диалоге со своим сифилисом

Моей команде:

Микки, Фидлеру, Зумо, Бушману и Эдди, датчанину.

Пролог

Кровь брызнула, когда Первый сын дьявола протянул нож Второму сыну дьявола. Третий сын дьявола улыбался с остановившимся взглядом. И его кровь сейчас потечет. Она заструится в железный горшок у их ног и соединится с кровью двух других братьев. Но пока что они не будут ее пить.

Сначала следует воздать должное ритуалу. Люцифера надо ублажить, если хочешь предаться высшему наслаждению.

Транс, в котором пребывал Третий сын дьявола, избавил от ощущения боли, когда нож вонзился в его руку. Он все еще улыбался. Так весело, когда брызжет кровь. И она будет приятной на вкус. Ведь туда добавится еще и другая кровь. Скоро, очень скоро.

Первый сын дьявола снял со стены факел и высоко поднял его перед собой.

— Люцифер! — воззвал он громовым голосом. — Твои сыны здесь, чтобы преклониться пред тобой!

Он принялся вращать факелом и пустился в дикий пляс вокруг огня.

Второй и Третий сыны дьявола последовали его примеру, потому что особая связь, которая установилась между ними и Первым сыном дьявола, требовала этого.

Глухое мычание становилось все громче, вырываясь из трех глоток. Тела задвигались быстрее, маски прыгали в ритме ро́спева. Он звучал все ритмичнее. Тела следовали этому ритму. Пот ручьями струился со всех троих. В воздухе витал тяжелый дух фимиама. Наконец Первый сын дьявола завершил песнопение пронзительным гортанным криком, упал на землю и начал ревностную молитву:

Люцифер! Ослепительный!

Ты Единственный, Единственным был,

Единственным будешь!

Снизойди на нас

твоя мощь и мужская сила!

Ибо мы возлюбили тебя,

как свою жизнь!

Вовеки!

— Вовеки! — завопили Второй и Третий сыны дьявола.

Скоро, скоро четвертая кровь соединится с их кровью.

Второй и Третий сыны дьявола теперь улыбались с блестящими глазами. Потому что то, что наступит прежде, было на вкус еще приятнее, чем кровь. Они полакомятся женщиной. Они вопьются в нее своей мужской силой. И Люцифер осияет это.

Первый сын дьявола поднялся и покинул ритуальное место. Он ступал, держа перед грудью железный горшок.

— Будьте готовы! Люцифер требует свою дань! — крикнул он звучным голосом. — Будьте готовы принять в себя!

Но на том месте, где прежде лежала женщина, был лишь пустой камень. Жертва Люцифера исчезла.

Радость Второго и Третьего сынов дьявола оставалась неизменной. Они мало что понимали в происходящем.

Первый сын дьявола был единственным, кто мог оценить далеко идущие последствия этого происшествия. Он поставил горшок с кровью на землю и сорвал с себя маску. Его лицо было искажено бешенством.

— За это она сгорит! — прошипел он.

ДНЕМ РАНЬШЕ

Человек, называвший себя Лапидиусом[2], стоял на коленях в своей лаборатории и подбрасывал буковые поленья в пузатую печь из красного кирпича.

— Огонь в атаноре[3] должен гореть непрерывно, — бормотал он, — непрерывно, поскольку чем больше он сравняется с вечным огнем, тем успешнее будет результат.

Он пронаблюдал, как пламя мгновенно охватило дерево. Убедившись, что поленья хорошо прогорят, он поднялся и отошел на три шага к лабораторному столу, поверхность которого была заставлена керамическими тиглями и стеклянными колбами. Придвинув к себе журнал, он открыл его и склонился над своими записями. Это были данные серии предыдущих опытов, которые он проводил днем раньше: данные о веществах, объемах жидкостей, об изменениях цвета, о температурных и временных показателях. Ему пришлось сощуриться, чтобы разобрать записи. Он долгое время читал. То, что он проделал вчера, имело смысл. Чувство удовлетворения прокатилось по нему теплой волной. И все-таки до цели еще придется потрудиться. Терпение и острота ума — вот основы алхимии. Жаль, что глаза сдают. Прискорбный факт. Ему скоро сорок, и с каждым годом глаза все больше слабеют. Особенно плохо видят вблизи. Он вздохнул, взялся за изящный перочинный ножичек и заточил гусиное перо. Окунув перо в чернильницу, он заполнил аккуратным почерком новую страницу:

Pagina 19

по-прежнему: амальгирование с целью получения золота и серебра при помощи ртути.

Variatio VII, понедельник, 11 апреля AD 1547

Он снова прищурился. Если так пойдет и дальше, придется обзавестись оптическим средством. Он снова окунул перо в чернильницу. В дверь постучали.

— В чем дело? — крикнул он не особенно вежливо.

Как правило, он был очень обходительный человек, только вот терпеть не мог, когда его отрывали от работы.

Дверь резко распахнулась, и на пороге появилась Марта, его служанка. Она была крепкой бабенкой двадцати семи лет, с румяными щеками, голубыми глазами и хорошо подвешенным языком.

— Хозяин, знам, вы не больно жалуете, как вам помехи делают, дак я не больно-то и хотела. Токо там начальник стражи, чёй-то у него спешно.

— И что ему от меня нужно? — Лапидиус посыпал песком лист.

— В этой, как ее, камере пыток женщина, они там ее мурыжат, дак она скопытилась, вот они дальше и не могут.

Лапидиус не намеревался лишать себя покоя.

— То, что здесь, в Кирхроде, применяют пытки, довольно гадко. Но я не имею к этому никакого отношения. Это в компетенции городского медикуса. У него есть допуск к этой практике, в отличие от меня.

Лапидиус снова склонился над описанием опыта, но Марта не отставала:

— Дак начальник стражи говорит, медикус-та заболел.

— Хорошо, есть еще цирюльник. Пусть он поможет женщине.

— Дак цирюльник говорит, рука на привязи. Со вчерась. Повредил, бедолага. Потому начальник-та стражи и туточки.

Лапидиус нахмурился, но предался своей судьбе. Видно, она так распорядилась, что не сидеть ему сегодня в тишине и покое за экспериментаторским столом.

— Потерявшая сознание находится в камере пыток, говоришь?

— Дак да, в подвале ратуши, а вам бы поспешать надость.

— Ладно.

Теперь, когда его все равно оторвали от работы, Лапидиус действовал быстро. Он распрямился в свой полный высокий рост и приказал:

— Скажи начальнику стражи, пусть идет. Я следом.

— Да, хозяин, щас, о Боже, Боже! Ну и переполох! — Марта