Юзеф Крашевский - Осада Ченстохова
Таким-то был пан мечник серадзский, который, живо сойдя с коня на дворе, оправившись и направив жену, слуг и сына к указанному помещению, сам быстрым шагом, среди шепота присутствующих, поспешил в монастырь. В коридоре его встретили ксендз Игнатий Мелецкий и Петр Ляссота и тут же сразу завязали оживленный разговор с ним, грозивший затянуться надолго, когда Петр Чарнецкий и ксендз-приор прервали его, подойдя к ним; они также шли навстречу мечнику.
Пан Замойский не мог упустить такого удобного случая и, поцеловав руку достойного приора, уже приготовился разразиться длиннейшей речью, как ксендз Кордецкий, видя, к чему клонится дело, сразу обнял его, заговорил с ним и познакомил с паном Чарнецким. Это знакомство едва не вызвало нового потока красноречия, так как пан мечник хотел достойно приветствовать брата славного киевского каштеляна и уже начал:
— Кого видит мой счастливый взор?..
Но ему не дали докончить: вмешались присутствующие и, прекратив на минуту скучный поток красноречия, отвели его в приорскую келью, где уже был приготовлен легкий ужин. Тут собрались не все гости, только несколько знатнейших, а остальные, как отец подприор и другие, угощались в трапезной, где было проще и для них самих приятней; хотя все они и были шляхтичи, но Замойский и Чарнецкий импонировали им, если не речами, то, по крайней мере, именами.
VII
Как, мечтая о ночлеге, Вейхард стучит в ворота монастыря, но монахи отказывают ему в этом
День восьмого ноября прошел в обычных молитвах и хлопотах по монастырю. Уже не было ни малейшего сомнения, что шведы не минуют Ченстохов, который лежал у них на пути, и не оставят его незанятым; знали также, что нападение неизбежно.
Гонец, прибывший к приору днем раньше, принес вести, что шведы уже на пути к Ченстохову. Письмо, написанное неизвестным другом, объясняло подробно, что Виттемберг поручил занять Ясную-Гору, вероятнее всего, ради монастырского серебра, из которого хотел выбить при помощи готового Казимирового штампа монету для уплаты нанятому им польскому войску. Для занятия монастыря был назначен близкий родственник шведского вождя, генерал-лейтенант Бурхард Миллер; но так как среди шведов не ожидали, чтобы монахи даже подумали о защите, то предварительно из Велюня был выслан передовой отряд во главе с графом Яном-Вейхардом Вжещевичем, чехом по происхождению и католиком, и с Северином Калинским, старостой брацлавским и полковником польским. Они как католики должны были легче проникнуть в монастырь и открыть дорогу для шведов. Вейхард вел с собой около двух тысяч человек и несколько небольших полевых орудий, которые с трудом тащились по осенним, покрытым грязью, дорогам.
Шведы, выступая из Велюня, рассчитывали, предполагая, что об их намерениях не было ничего известно в Ченстохове, ночью подойти к его стенам, напасть, напугать и не дать опомниться; с одной стороны, действовать запугиванием, а с другой — постараться войти в Ясную-Гору под видом приятелей католиков, с помощью обещаний, и потом открыть ворота Миллеру. Что касается несдержанных обещаний, то эти католики рассчитывали все свалить потом на Миллера и, как бы сожалея о печальном случае, легко самим улизнуть.
Но фальшивый расчет обманул шведов, так как седьмого ноября ксендз Кордецкий уже имел подробные сведения не только о силе, какая вышла из Велюня, и намерениях ее вождей, но даже более того, и о часе, когда могут придти шведы в Ченстохов; знал об их передвижении вдоль границ Силезии, об остановке в Кшепицах и о прибытии в Клобуцк.
Монастырь, казалось, спал, огни были погашены, и только на высокой колокольне мерцал огонек, как вечерняя звезда на пасмурном небе. Тьма окутывала гору, обитель и местечко, нигде не было слышно людской речи и не было видно приготовлений: ни часового на стенах, ни стражи вокруг монастыря; казалось, что монахи не ожидали посещения врага. Но внутри все, что жило, было на ногах; приор молился в своей келье, Замойский размещал людей у ворот, на которые было обращено особое внимание, Чарнецкий обходил стены с маленьким фонариком, всюду заглядывая и все высматривая. Было запрещено шуметь, ходить с огнем и даже громко разговаривать. Шляхта, скрывавшаяся внутри монастыря, в которой не нуждались еще, ничего не знала. Густой мрак покрывал окрестности; тишина царила над долинами и холмами, лишь изредка нарушаемая осенним вихрем. Ни звука, ни голоса, но, прислушавшись внимательнее, только подойдя ближе, ухо улавливало то слабое бряцанье доспехов, то шаги одетых в латы воинов, то глухой лязг оружия.
По дороге, которая вела от Клобуцка, размытой сильными дождями, медленно двигался отряд шведского войска, составленный из пехоты и конницы, который тащил за собою каждую минуту вязнувшие в грязи орудия. Во главе отряда ехали Вейхард и Калинский; первый — веселый и насмешливый, так как был полон ожиданий и вытекающих отсюда выгод, другой — слишком опытный придворный и исправный льстец, чтобы не поддерживать веселое настроение своего товарища. Перед ними на как будто прояснившемся небосклоне была видна уже чернеющая гора и высоко поднимавшаяся колокольня, на которой поблескивал свет. Монастырь и стены были погружены в темноту, казалось, что огни были погашены, ворота оставлены без стражи, и в окрестностях не было живой души.
— Посмотрите-ка, пан полковник, — отозвался Вейхард, смеясь и потирая руки, — сегодня еще переночуем в Ченстохове и напьемся старого меда паулинов; нигде не видно никаких приготовлений, тем лучше! Подъедем тихонько, потом внезапно нападем и с шумом и криком захватим ворота и обитель!
— Несомненно! — добавил Калинский. — Разве осмелятся монахи оказать сопротивление рассыпанным по всей Польше войскам Карла-Густава? Этого не может быть! Разве с ума спятят! "Святый Боже не поможе" — должны будут сдаться и впустить нас.
— А монастырь богатый, — сказал Вжещевич, — видел я его внутри, монахи живут как господа, упитанные, животы огромные, лица румяные, толстеют в достатке. Виттемберг поживится немало, — добавил тихо, — на то и война! А Богу серебро и золото не нужно.
— Да! — добавил Калинский, покашливая. — Это настоящая жертва, но Польша принесет ее охотно для своего избавителя, Карла-Густава; а в нем единственная наша надежда.
— Великий король! Великий воитель! Но тсс!.. Тише! Мы приближаемся… осторожность! Сейчас заиграет в уши монахам наша музыка, и разбудит их военный клич.
И, подозвав молодого офицера, отдал ему приказания, смеясь и в прекрасном настроении. Солдаты приблизились к стенам, отыскивая ворота, рассчитывая сразу открыть их в надежде, что ворота не заперты, а может быть, и совсем без охраны. Мысль об изумлении монахов, представление о переполохе, какой начнется в монастыре, об их унижении, с каким они примут победителей, быть может, с подарками, которыми они должны его будут почтить, разрумянили лицо Вейхарда, который в этой войне ничего еще сам не мог достигнуть. Это был бы его первый триумф; он рассчитывал на него так, как будто уже имел его в кармане, и, не ощущая ни дождя, который моросил, ни холода, ни вихря, который хлестал ему в лицо, спешил нетерпеливо к обители, понукая коня, храпевшего и неохотно взбиравшегося на гору.
— Ха! Ха! — сухо смеясь, сказал он, повернувшись к неотступному Калинскому. — Что за неожиданность будет для монахов!
В это время они приблизились к первым воротам и мосту среди глубокой тишины, среди торжественного молчания ночи; внезапно, как гром, раздался звук труб, бой барабанов, окрики солдат и выстрелы; конница стремительно кинулась было к мосту, но мост был поднят, ворота заперты.
Вейхард еще улыбался, покручивая усы, Калинский молчал.
— Ворота заперты! — подъехал сообщить начальник конницы.
— Как это? А мост?
— Поднят.
— А стража есть?
— Пока еще никакой не видно.
Тем временем шум, крик и выстрелы все сильнее разносились по ветру и, казалось, сотрясали молчавший монастырь. Вейхард ударил коня шпорами, желая выехать вперед, когда испуганная лошадь внезапно метнулась в сторону, храпя и насторожив уши; какая-то высокая фигура, худая, страшная, как привидение, поднялась и встала как бы из-под конских копыт.
— Что это? Кто там? Кто? Стой! Стой! — закричали ближайшие солдаты.
— Стой или смерть!
Один из них, наиболее смелый, приблизился и схватил привидение; уже достали огня, чтобы поближе разглядеть его.
Зажженный фонарь, когда его подняли кверху, осветил худую нищенку, которая, держась за бока, надрывалась от смеха.
— Хвала Иисусу Христу! — сказала она с поклоном. — А! Как же поживаете, ясновельможные панове? Жаль, что поздно уже в вечерне, ворота закрыты, костел также! Узнаю ясновельможных панов! Ей-Богу, узнаю! Вот это гетман, а то хорунжий. Откуда вас Бог несет? Дороги плохие! Дороги плохие! Дождь льет, а тут вдобавок и ворота заперты. Но это ничего, сейчас прикажем открыть и попросим вас войти…
