Крестоносец - Бен Кейн
После этого разговора я сразу направился к шатру короля, добившись посредством уговоров и угроз, чтобы караульные меня пропустили. Услышав новость, Ричард досадливо отмахнулся.
— Единственное, что переменилось с тех пор, как мы в декабре стояли перед воротами Иерусалима, — это погода, — сказал он. — У нас по-прежнему слишком мало людей, чтобы обложить город, а наши пути снабжения опасно растянуты.
— Об этих обстоятельствах герцог Гуго не обмолвился, сир.
— Еще бы этот мошенник упомянул о них. — Ричард стукнул кулаком по столу. — Даже если они чудом возьмут Иерусалим, у них слишком мало воинов, чтобы удерживать город в течение года. Саладину нужно будет просто постучать в ворота и войти. С какой стати мне лишаться своего королевства, помогая заранее обреченному предприятию?
К моей радости, наша короткая встреча взбодрила короля, и на следующий день меня по крайней мере однажды звали в его шатер. Но собранный герцогом Гуго совет не помог государю определиться. Он медлил еще несколько дней, пока войско двигалось к Аскалону и шли приготовления к походу на Иерусалим. Ричард говорил, а я слушал, надеясь, что это поможет ему принять решение.
Уехав, сказал Ричард, он станет таким же, как Филипп: отступником, нарушителем клятвы. Еще он бросит своего племянника Генриха Блуаского, которому только что помог взойти на трон Иерусалима. Существовал также немалый риск того, что в случае его отъезда войско распадется. Но, оставаясь, он рисковал еще больше. Нападение на Иерусалим могло закончиться полным провалом, а Джон тем временем сеял хаос в Англии и строил козни с Филиппом, готовившимся вторгнуться в Нормандию.
Не раз слышал я, как король бормочет:
— Неужели я должен потерять свой трон ради того, чтобы сохранить трон за Генрихом?
Дьявольски трудный выбор стоял перед ним, и я радовался, что делать его предстоит не мне.
Спустя несколько дней Ричард вынырнул из мрачных раздумий, решив остаться в Утремере до Пасхи следующего года. Король выглядел осунувшимся и похудевшим, но был бодр.
— Не могу поступиться совестью, Руфус, — сказал он мне. — Я не позволю себе уехать, не предприняв еще одну попытку победить в этой проклятой войне.
Известие о том, что он остается с войском, было встречено всеобщим ликованием. Я сомневался насчет искренности герцога Гуго, но пока это не имело значения. Шестого июня мы с воодушевлением двинулись на Иерусалим. Всего через пять дней мы были в Байт-Нубе — зимой этот переход занял у нас два месяца. Сарацины не показывались; наши потери составили всего несколько человек, пострадавших от змеиных укусов. Тем не менее Генрих отправился в Акру — собирать все доступные подкрепления, а также вытаскивать «лежебок» из кабаков и борделей.
Я был с Ричардом на следующий день, когда мы подкараулили шайку турок, собиравшихся устроить засаду. Наш отряд, человек тридцать рыцарей двора, перебил многих, а остальных погнал от источников Эммауса. До самых холмов, образующих защитный пояс вокруг Иерусалима, преследовали мы их. С вершины одного из холмов нам открылся вид, побудивший нас, как по наитию, натянуть поводья.
— Господи Иисусе! — воскликнул Торн.
В изумлении взирал я на раскинувшийся вдалеке город в окружении могучей стены. Не возникало вопроса, что это за город и где мы находимся.
— Это Монжуа, — сказал я.
— Гора, с которой первые крестоносцы увидели Священный город сто лет назад, — благоговейно проговорил Ричард. — Вот он стоит, меньше чем в пяти милях от нас.
Сердце забилось чаще. Я представлял, как мы захватываем город и воочию зрим церковь Гроба Господня, самую сокровенную из всех христианских святынь. Целиком исполнив епитимью, наложенную архиепископом Вальтером, побывав в этом священном месте и покаявшись в убийстве Генри, я получу полное отпущение за совершенное преступление.
«Чтобы полностью очиститься, ты должен сожалеть, что убил его, — нашептывал чертенок у меня в голове. — А ты не сожалеешь».
Я проклял чертенка и сказал себе, что ни один христианин не может сделать больше для искупления грехов.
— Чудесное зрелище, правда? — задумчиво спросил Ричард. — Удастся ли нам подобраться к нему еще ближе?
Погруженный в собственные заботы, я не ответил.
Глава 30
Акра, конец июля 1192 года
Был конец дня, самое неуютное время суток — жаром веяло не только с небес, но и от каждого здания и даже от булыжников мостовой. Некогда я ненавидел этот страшный, как в печи, зной, но здесь, в Акре, часы, когда он продолжался, стали самыми моими любимыми: они предназначались для наших с Джоанной встреч в той же самой гостинице, в глубине генуэзского квартала. Пока я сидел на стуле в комнате и ждал, Рис, как всегда, нес дозор снаружи.
Почти шесть недель прошло с той поры, как мы с Ричардом стояли на вершине Монжуа. Я вздыхал, вспоминая об этом, ибо то был единственный раз, когда мы видели Иерусалим, и, похоже, последний. Предстояло довольствоваться тем искуплением, какое мне довелось понести. Переговоры с Саладином возобновились, и владение Священным городом на них не обсуждалось. Христианам разрешалось посещать его, но он оставался в руках турок.
Я погрузился в мрачные раздумья. Наши надежды рухнули вскоре после двадцать девятого июня, когда Генрих Блуаский, теперь некоронованный король Иерусалимский, подошел с подкреплениями из Байт-Нубы. Собрав на следующий день совет, Ричард поставил вопрос о выборе наилучшего образа действий. Надо было или брать Священный город, или отсрочить попытку, предприняв вместо этого удар на Египет. Голосовали двадцать человек: пять пуленов, пять тамплиеров, пять госпитальеров и пять французов. Большинство их хорошо знало, что такое война в пустыне. Решение оказалось ожидаемым: пятнадцать против пяти высказались за отход от Иерусалима. Все пятеро несогласных были французами.
После совета Гуго и его сторонники откололись от нас. Для французов имело смысл лишь одно — взятие Иерусалима. Им не было дела до того, что нападение на Египет или занятие Бейрута — таков был последний замысел Ричарда — значительно ослабит Саладина, увеличив вероятность овладения Священным городом. Отделившись, Гуго и его люди тем не менее шли вместе с нами от Байт-Нубы до Яппы, а от нее — до Акры. Герцог, епископ Бове и другие знатные французы размещались теперь в нескольких улицах от гостиницы, а большая часть их войска стояла лагерем вне крепостных стен, отдельно от остальных.
Негромкий стук. Я подошел к двери и отпер. На пороге стояла Джоанна, щеки ее слегка разрумянились от жары. Для моих глаз она выглядела божественной. Я низко поклонился, как при
