Анна Антоновская - Базалетский бой
Каким-то путем в Ананури проникла весть о намерении Моурави овладеть замком Эристави. Страх обуял ананурцев. В смятении они ожидали неотвратимых бедствий, обвалов камней, что запрудят Арагви, а вышедшая из берегов река затопит замок до верхушки креста храма. Предсказательницы рвали свои седые космы и на разные лады вещали о том, что зеленая змея вырвалась из когтей черного медведя и ужалила его в дымящееся сердце.
Княгиня Нато надменно вскинула голову, отчего под двойным подбородком качнулись в кровавых отсветах рубины подвесок:
— Моурави не нападет на Ананури!
И к Саакадзе поскакал старый монах.
«…Знай, Георгий, — писала Нато, — только через мой труп ты ворвешься в замок Ананури, где покоится прах доблестного Нугзара Эристави…»
«Барсы» даже забыли о ливне, они рычали, хрипели, метались вокруг Саакадзе, напоминая тех, чье имя они носили. Они требовали немедленно нападения на замок. «Не считаясь ни с чем!» — неистовствовали они.
Но Саакадзе на Ананури не пошел…
«Почему у Базалети все идет вразрез с моим замыслом? — тяжело размышлял Моурави. — Почему? Не потому ли, что опираться следует только на свой народ? А если его мало? Даже великие цари ищут выгодных союзников. Конечно, таких, которые приходят вовремя, а если приглашают к свадьбе, а неторопливый поспевает к крестинам… Царь Имерети способствует провалу достойного плана… Уж лучше бы сразу отказал — тогда было время думать… А сейчас?.. Упущен случай захватить сильнейших князей, уничтожить Зураба Эристави, изгнать Теймураза и… Как близоруки цари! Неужели не прельщает имеретинского царевича корона трех царств? Безусловно прельщает, но преподнести ее должен неторопливому глупый народ во главе с глупым Моурави… жаждущим расцвета любезной родины…»
Накануне «барсы» лично провели рекогносцировку. Многолетний опыт помог им и в клубящихся туманах правильно представить боевое расположение вражьих сил.
Сопровождаемый сотнями Асламаза и Гуния, Моурави направился к Берта-мта — горе Монахов, высящейся южнее Душети. Вновь на какой-то миг разошлись туманы, показалось озеро в камышах. Сердитые волны устремлялись на пустынный берег, высоко вздымая вспененные гребни. Все озеро охватывалось одним взглядом, но какая-то мрачная сила глубин пронизывала тяжелые, словно налитые свинцом, воды. «Не гигант ли зачерпнул ладонями частицу Черного моря, — подумал Саакадзе, — и выплеснул высоко в горы? Пусть же не рассчитывают карлики стреножить на этих берегах судьбу Картли!»
Вынужденный выбрать для битвы западный берег Базалетского озера, Саакадзе всесторонне оценивал раскинувшуюся перед ним местность, учитывая малочисленность азнаурской конницы. Невысокие отроги, идущие от главного хребта, покрытые мелким лесом и ветвисто расходящиеся между притоками Куры Ксани и Арагви, — по замыслу Саакадзе, представляли наиболее выгодные позиции, давая возможность наносить короткие, но увесистые удары на правом и левом краю.
Приказав Асламазу стягивать дружины к линии Берта-мта — горе Монахов и к Нацара — горе Зола, Саакадзе назначил ночлег на покатых отрогах, выставив впереди цепь дозорных. Разбивались легкие шатры из веток кустарника, на которые сверху стекали мутные потоки, и дружинники в беспросветном мраке укрывали под бурками шашки и копья.
В шатре Саакадзе расположились «барсы», подложив под головы седла или камни, покрытые промокшими башлыками. Скрывая волнение, теснившее им грудь, они с нарочитой беспечностью выслушивали — в который раз! — рассказ Гиви о боярском пире. Особенно потешало друзей то выражение беспомощности, которое отражалось на лице Гиви, когда он вновь тщетно силился припомнить названия всех московских супов и неизменно сбивался со счета.
Ростом, потуже затягивая пояс, деловито осведомился, под каким соусом подавалось во дворце русийского воеводы мясо. Элизбара интересовала начинка пирогов, а Пануша — приправы к рыбе. Пояснения Гиви уточнял Дато, и на голодных «барсов» то и дело обрушивались воображаемые куски жирной снеди. Наконец Димитрий не выдержал и, пожелав Зурабу полтора черта на закуску, пригрозил, что проглотит в сыром виде седло по-азнаурски, если не кончится пытка воспоминанием о еде, давно проглоченной. Такую пытку и «лев Ирана» постеснялся бы применять.
Упоминание о «льве Ирана» вернуло «барсов» к мыслям о «коршуне Арагви». Они вышли из неустойчивого шатра и принялись распределять свои дружины по тем направлениям, которые указал им Саакадзе.
Продумывая всевозможные ходы предстоящей битвы, Саакадзе не переставал напряженно прислушиваться. Но за чепраками, накинутыми на кизиловые ветки, лишь булькала вода. Не слышалось ни звука труб, ни цокота копыт — царевич Александр не шел.
И в других шатрах не смыкали глаз. Это томительное ожидание вконец измучило азнаурских дружинников. Стихийно возникающие водопады, с грохотом влекущие за собой в темень обломки камней и стволы вывороченных деревьев, вселяли в дружинников беспокойство: «Может, правду говорят монахи, что меч, поднятый на «богоравного», неминуемо станет мягче воска?» Но тут же вспоминали, что их меч выкован из особой стали, что это меч Георгия Саакадзе, всегда помнящего о народе. А там, против них, на враждебной стороне, где злобно выстроены княжеские войска, сверкает пропитанный ядом меч ненавистного Зураба Эристави.
Мысли путались, трудно было разобраться, что лучше для народа. Где правильный путь? И все острее ощущалась тревога за завтрашний день Картли. Вмешательство же имеретинских Багратиони являлось для дружинников желанным знаком расположения неба к Моурави в его борьбе с ненавистными князьями.
Военачальники и дружинники, закаленные в сражениях витязи и безусые новички, лишь получающие боевое крещение, с одинаковым трепетом ждали подхода имеретин. Неужели ждать их до скончания века?
В густой мгле на гальку накатывались волны Базалетского озера, отсчитывая секунды, часы… В камышах шуршал ветер… Ни звука труб, ни цокота копыт!
Ветка кизила, спустившаяся с верха шатра, касалась щеки дремлющего Дато, и ему мерещилась улыбающаяся Хорешани, своими тонкими пальцами ласково проводящая по его лицу. Почему же она стала, подобно облаку, расплываться? Задвигались какие-то тени, упало железо. Дато вскочил, протирая глаза. Матарс поднимал с земли сетчатую кольчугу, «барсы» прикрепляли клинки, набрасывали бурки и устремлялись к выходу!
Точно водяной, перед ними возник разведчик, сбросив с себя набухший башлык.
— Моурави… ползут?
— Кто ползет?
— Они.
— Кто они? Полторы змеи тебе в…
— Лучше б так!
Из шатров высыпали дружинники. Кто-то засмеялся, кто-то выругался, кто-то фыркнул в кулак.
Саакадзе пристально вглядывался в разведчика.
— Тебя как зовут?
— Тариэлем крестили… лучше б совсем не родился!
— Вижу по башлыку, ты дружинник азнаура Асламаза.
— Иначе чей же?
— Так, значит, имеретины не спешат?
— Может, и спешили бы, только впереди черепаха мешает.
Дружинники чуть не повалились со смеху. Дато кусал губы. Гиви всхлипывал, даже Саакадзе улыбнулся. Лишь Димитрий свирепо крикнул:
— Скажешь, наконец, где находится голова имеретинского войска?
— Благородный азнаур, голова и хвост на одном камне поместились.
— Значит, мало их?
— Моурави, если бы впереди не блестел алмаз на папахе царевича, совсем бы не заметил.
Снова взрыв хохота потряс стоянку, даже дождь как-то притих. Автандил держался за плечо Даутбека, не в силах оборвать нахлынувший смех. Гиви, взвизгивая, выжимал платок — неизвестно, от дождя или от обилия веселых слез.
— Асламаз поскакал навстречу царевичу?
— Нет, Моурави. Послал азнаура Гуния.
— А сам почему не удостоил?
— Коня пожалел.
— А где сейчас имеретины?
— Переползают через зад Желтой ведьмы.
Дружинники гоготали, подталкивая друг друга. «Барсы» не знали, как сдержать гнев и неуместное веселье.
Саакадзе охватил трепет: «И этого осмеянного народом царевича я наметил в цари Картли! В цари трех царств! Кто же всерьез его примет?»
Но… Саакадзе подошел к гонцу и трижды облобызал его:
— Спасибо, Тариэль! Ты, как настоящий сын Картли, свалил с наших плеч половину огорчения. Видишь, вместо печали мы мужественно веселимся, а смех лучший спутник удачи. Джамбаза! Я сам выеду навстречу царевичу Александру, наследнику имеретинского престола!
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Тщетные надежды. Снова мутный рассвет, обволакивающий кряжи, опутывающий серой сетью озеро, угрожающий разразиться бесноватыми потоками.
Но наперекор злым духам ущелий, злорадно вздымающим гигантские каменные роги, полные клубящихся туч, помрачневшие «барсы» прорвались, словно сквозь рушившийся свод неба, к восточным отрогам горы Монахов.
