Паулина Гейдж - Дворец грез

Я хотела подняться, хотела, чтобы мне достало гордости противостоять этому невозможно прекрасному, этому крайне самодовольному царевичу, который прежде казался таким чудесным и милостивым ко мне и который предал меня в конце концов, как и все остальные, но мои ноги отказывались повиноваться. Я знала, что выгляжу ужасно: платье было грязным и прилипало к вспотевшему телу, влажные волосы разметались по шее, ноги покрыты серой пылью этой мерзкой каморки. Несмотря на то что все пятеро мужчин благоухали ароматными маслами, они не могли не чувствовать исходившего от меня запаха страха. Мне было стыдно, но я не была еще полностью запугана и нашла в себе силы сказать:

— Я хочу говорить с фараоном. Разве я не имею права обратиться к нему? Или присутствовать на собственном суде?

— Ты можешь надиктовать прошение Великому, — ответил царевич. Он начал заворачивать банку, стараясь не коснуться ее. — Завтра я пришлю к тебе писца. Но ты знаешь египетские законы, Ту. Тебя могут судить и в твое отсутствие. Все доказательства будут заслушаны, и фараон желает, чтобы они были заслушаны должным образом. Ты можешь не беспокоиться на этот счет.

— Что с моим имуществом?

— Оно уже здесь за дверью.

— А Дисенк? Она тоже за дверью?

Она предала меня, но я еще надеялась, что это было связано со страхом слабого существа перед могуществом власти, и хотела, чтобы в этом ужасном месте мне прислуживали знакомые руки. Но царевич снова покачал головой:

— Она обратилась с прошением к Хранителю дверей позволить ей вернуться к прежней хозяйке, сестре прорицателя, госпоже Кавит. Ее просьба была удовлетворена.

— Итак, я потеряла все. — Я страшно хотела, чтобы он ушел, чтобы я смогла поплакать наедине с собой, но мне нужно было сказать кое-что еще. — Что, если я скажу тебе, мой господин, что меня использовали очень могущественные люди, которые желают видеть твоего отца мертвым, чтобы посадить на трон своего ставленника? Что, если я назову их?

Он заинтересовался:

— Так назови их имена, госпожа. Уже поздно, и я голоден. И ты можешь предоставить мне доказательства их предательских замыслов?

Я умолкла, сраженная наповал. Конечно, я не могла предоставить ему никаких доказательств! Они для этого были слишком осторожны.

Когда я оглядывалась назад, на месяцы, проведенные в гареме, в доме Гуи, когда вспоминала людей, с которыми я встречалась, их вопросы, уроки Кахи, рассказы Дисенк о ее жизни в доме верховного жреца и каким образом Гуи добился, чтобы фараон обратил на меня внимание, мое место во всех этих событиях стало вдруг совершенно ясным. Я посмотрела на все другими глазами. До этого я думала, что рука судьбы милостива. Я верила, что, случайно попав в поле зрения Гуи, и я постепенно стала играть все большую роль в его жизни благодаря его медленно расцветавшей любви ко мне, но на самом деле я изначально была приглашена на главную роль — роль ничего не подозревающей жертвы, на которую делалась ставка в процессе занявшего много сил и времени заговора.

Он провалился, следовательно, я стала не нужна. И от меня нужно было избавиться, чтобы заговорщики могли разработать лучший план. Как часто они повторяли свои попытки, всегда предусмотрительно заметая следы, чтобы обезопасить себя? Как часто они терпели неудачу? Они были изворотливыми, терпеливыми людьми и, похоже, не делали непоправимых ошибок. После того как они избавятся от меня, они начнут все сначала и с чистого листа.

Неудивительно, что Паибекаман сохранил банку! Для них было бы лучше, чтобы фараон умер, но даже в этом случае мне бы не удалось спастись, чтобы не стать угрозой для их будущего, в которое они всегда смотрели с безграничной предусмотрительностью.

— Я смогу назвать их, мой господин, — сказала я, — но я ничем не смогу подтвердить свои слова.

— Тогда я желаю тебе спокойной ночи. — Он прошагал к двери и резко окликнул стражника. Не взглянув в мою сторону, царевич вышел, и остальные последовали за ним, Каро мельком улыбнулся мне на прощание.

Едва они исчезли в сгущающемся сумраке, как вошла служанка с горящей лампой в руках. За ней несколько слуг сгибались под тяжестью моих сундуков и постельных принадлежностей. Им понадобилось какое-то время, чтобы сгрузить все на пол и удалиться, и еще время потребовалось девушке, чтобы постелить мне постель и разложить на моем столе косметические принадлежности, которые были лично моими, а не Дисенк, а также парики, лампу и другие мелочи. Я сразу заскучала по Пентауру. Хоть он любил меня. Он мой сын. Будут ли ему говорить обо мне с почтением, когда меня не станет, или станут отравлять память обо мне и он будет стыдиться своей матери? Грозящая мне смерть казалась совершенно нереальной, и я постаралась отогнать от себя эту мысль.

— Я все приготовила, госпожа Ту, — робко сказала девушка. — Принести тебе еду?

— Нет. — Я ничего не ела с самого утра, но сама мысль о том, чтобы заставить себя проглотить что-нибудь, была невыносимой. — Ты можешь идти. Придешь утром.

Она покорно постучалась, ее выпустили, и, как только я осталась одна, я бросилась к подушке, в которой хранился секретный свиток царевича. Она была разорвана и зашита заново. Я прощупала ее всю. В ней больше ничего не было, кроме набивки.

Я проверила свою врачебную сумку. Все было на месте, кроме фиала, в котором Гуи дал мне мышьяк. Отодвинув ее, я взяла подаренную отцом шкатулку, вынула фигурку Вепвавета и поставила ее на стол.

— Ты тоже предал меня, бог войны, — обратилась я к нему. — У меня никого больше не осталось. — Но потом я схватила его, неистово прижала к груди и села на край кровати. Свежее белье, что постелила девушка, пахло моим счастьем, моим Пентауру, шафраном и миррой, и из глаз моментально хлынули слезы. Я отдалась своему горю, чувствуя себя совершенно потерянной и обреченной.

Я не думала, что мне удастся заснуть, но сильные переживания минувшего дня измучили меня, и я наконец забылась тяжелым сном. Когда я проснулась на рассвете и поняла, где нахожусь и что происходит, я снова залилась слезами и прорыдала весь день. Я не могла остановить слез. Лишенная всего, всеми покинутая, я в глубине своего сердца еще не верила, что стремительные события последних двух дней происходили на самом деле; долгие часы в моей голове сплетались в странные фантазии. Конечно же, я просто сильно заболела и была при смерти. Или во время посещения Гуи вверг меня в транс, из которого я скоро выйду, сяду в свой чудесный маленький скиф и вернусь в гарем.

Но на эти иллюзии плотным покровом наслаивалась глухая боль. Гуи, Гунро, Дисенк — все они были моими врагами. Я никогда ничего не значила для них. Притворяясь, что восхищаются мной и уважают меня, они использовали доверчивую маленькую крестьянку из Асвата и теперь, когда она стала не нужна им, забыли о ней и устремились к более привлекательным целям. Она была для них обломком крушения, выброшенным на берег, бесполезным треснувшим горшком, рваной тряпкой, объедками, хлебными крошками или кожурой от фруктов, что остаются на тарелке после трапезы.

Долгое время спустя ко мне впустили девушку, за ней шел раб с огромной чашей теплой воды, он поставил ее на пол и удалился. Я поблагодарила их обоих, отметив, как они скользнули взглядом по моему лицу и быстро отвели глаза. Следы моих страданий были слишком очевидны. Я благодарно стояла, пока девушка мыла меня, и потом спокойно сидела, пока она изо всех сил старалась убрать мои влажные волосы и наложить краску на лицо. У нее не было уверенных движений опытной Дисенк, но я предпочитала сейчас чувствовать на себе ее неловкие, старательные руки, которые не желали мне зла.

Когда она втирала мне в шею шафранное масло и успокаивающий аромат, который я так любила, начал наполнять комнату, дверь отворилась. Мне принесли еду, и я обнаружила, что проголодалась. Девушка одела меня в мое желтое платье, обула в украшенные бусинами сандалии, надела на руки золотые браслеты и продела в уши яшмовые серьги.

Я начала приходить в себя. Время от времени на меня накатывали волны неверия и тоски, но я уже могла справляться с подступавшими слезами и держаться. Несмотря ни на что, я была госпожа Ту. Я смогу скрыть свое страдание. Я уже вырыла ямку, в которую сброшу его, укрою сверху своей жизнестойкостью, забью его своей способностью если не прощать, то, забывать. Казалось невероятным, что судьи признают виновной меня, когда я была всего лишь фишкой на игральной доске, а не игроком, что передвигает фишки, — я искренне верила в это! Глядя на меня, слушая меня, как они это делали вчера, разве они не разглядели истину?

Закончив прислуживать мне, девушка ушла. Я попыталась отвлечься чтением своих бесчисленных свитков, но, по ошибке развернув старое письмо от брата, пришла в такое отчаяние, что едва удержалась, чтобы не закричать; тогда я закрыла сундук и легла на кровать, уставившись в потолок. Глаза жгло от пролитых слез и усталости. В каморке становилось жарко. Я хотела подойти к двери и заговорить со стражниками, но от слабости не могла даже сесть.