Атаман всея гулевой Руси - Николай Алексеевич Полотнянко
На Казанской стороне, где остался пребывать Милославский, бой был ещё более упорен и жесток: здесь на приступ пошли все казаки, что были у Корня, но на сей раз солдаты за пряслом отсиживаться не стали и встретили их на валу, и началась жёсткая сеча. Никто не хотел уступать ни пяди вала, долго было неясным, чья сила возьмёт верх, и полковник Зотов послал в пекло имевшиеся у него под рукой две сотни копейщиков. Их удар тесно сомкнутым строем был страшен и неотразим: половина казаков остались бездыханными на валу, живые бежали, а двоих донцов схватили и приволокли к Милославскому.
– Ты у них память не отшиб? – спросил воевода доставившего к нему языков верзилу сержанта.
– Должны быть в памяти: моргают и дышат.
– Я велел, Глеб Иванович, взять одного языка, а приволокли двух, – усмехнулся Милославский. – Что же мне теперь, вместо обещанного рубля давать два?
– Это как твоей милости будет угодно, – сказал полковник. – Семи гривенников за каждого будет достаточно.
Милославский был в радости и не поскупился: дал сержанту полтора рубля, а языков велел доставить к Борьке Харину в тюрьму, где для беседы с ним имелись пыточные снасти.
Палач встретил воровских казаков с превеликим удовольствием. Их появление сулило ему верный прибыток, и он кинулся разжигать огонь в очаге, чтобы поскорее приступить к делу. Милославский подзадержался и всё выглядывал Барятинского, надеясь переложить розыск на него, но князь запропал надолго. На валу вновь закипела сеча, казаков сменили мужики, которые с оглушительным ором полезли на прясла, швыряя в город горящее смольё. Милославский огляделся по сторонам: в крепости заполыхали пожары, но на загоревшиеся избы тотчас набрасывались вооружённые топорами и крючьями люди и скоро раскатывали их на брёвна, которые засыпали землёй и заливали водой.
В очаге уже скопились раскалённые угли, когда в пыточную избу вошёл Милославский. Он оглядел воровских казаков и одного ткнул пальцем:
– Этого взять на пытку первым!
Борька вытряхнул казака из кафтана и штанов и, подвесив над жаром, взял короткий тяжёлый кнут и вопрошающе поглядел на воеводу. Милославский показал Борьке три пальца. Палач, отступив на шаг, трижды ударил казака по голой спине. Из рубленых ран обильно пролилась кровь и зашипела на углях.
– Говори, вор, жив ли Разин, а если не сдох, то как ранен? – сказал Милославский и указал Борьке на раскаленные угли, и тот опустил казака ступнями на огонь. Казак взвыл, а его товарищ крикнул:
– Не молчи, Гришка! Атаман прошлой ночью пометался со своими ближними в струг и убёг на Низ, а ты за что муку терпишь?
Милославский велел поднять казака из огня и сказал:
– Стало быть, Разин плюнул на воровское братство и убёг?
– Врёт Алексашка! – прохрипел казак. – Степан Тимофеевич от раны обеспамятел, а то бы он от Синбирска не ушёл.
– Вот оно что! – радостно произнёс Милославский. – Значит, многие казаки поглядывают вору вслед и при случае готовы бежать за ним вдогон?
– Так и есть, – подтвердил догадку воеводы Алексашка. – Не стало среди казаков согласия.
Милославский проведенным розыском был крепко доволен и поспешил отыскать окольничего, чтобы объявить о важной новости.
– Раскол среди воровских казаков нам на руку, – сказал Барятинский. – Надо освобождать проездные ворота и ударить по бунташному войску всеми нашими силами.
– Не промахнуться бы, князь, – колебался Милославский.
– Последний приступ воров был недружен, у них нет прежней охоты лезть на прясла. Вот увидишь, они побегут!
– Добро бы так, а вдруг воры охрабреют, что тогда? – продолжал сомневаться Милославский, без возражений глядя на то, как окольничий подозвал Зыкова и велел ему опростать Крымские ворота от кулей с мукой и солью.
В этот час полковник Чубаров, стоящий за Свиягой со своим полком и обозом, приблизился к реке и велел бить в тулумбасы, а рейтарам проходить с большим шумом возле наплавного моста. В притихшем после очередного приступа Синбирске и вокруг него эти звуки были явственно слышны, но восприняты по-разному: государевыми людьми с надеждой, а бунташными людьми – с трепетом и страхом. Они враз все уверовали, что к Синбирску явился на выручку казанский воевода князь Урусов, и этого было достаточно для начала великого смятения. Повод к нему подали казаки, они бросились бежать в подгорье к стругам. За ними побежали и мужики, но не все: Мурза Кайко удержал под своим началом большую часть верных ему мордвы и чувашей и стал уходить от Синбирска по черте на Тагай.
В крепости Милославский и Барятинский спешно начали строить своих воинских людей для прорыва осады. Рейтары и две роты солдат под начальством полковника Зыкова и капитана Мигунова встали возле Крымских ворот, московские стрельцы, солдаты и пехота окольничего подступили к Казанским воротам, над ними начальствовал Зотов. Когда все были готовы, люди солдатского полковника по мостам перекинулись на земляной вал и обрушилась на бунташное войско, рейтары Зыкова устремились в открытые ворота, а Мигунов напал на острог, где его солдаты вырезали всех живых и раненых. Вскоре запылала острожная башня, загорелись избы, амбары и прясла.
Полковник Зотов разогнал всех бунташных людей на Казанской стороне, оставил пехоту Барятинского добивать раненых, а сам с тремя приказами московских стрельцов поспешил в подгорье, вслед за рейтарами Зыкова. Трёхтысячная толпа людей, сбившихся возле пристани, видела свою накатывающуюся на них с Синбирской горы смерть, и её обуял ужас. Стругов было немного, и за них началась смертельная схватка, казаки убивали друг друга, чтобы захватить место, бросившихся вслед за стругом людей успевшие в них залезть счастливцы рубили саблями и топили. И лишь две сотни оставшихся верными Корню казаков вслед за есаулом бросились на конях в Волгу, чтобы испытать напоследок свою судьбу.
Рейтары Зыкова врубились в толпу, и началось беспощадное избиение обезумевших от страха людей. Сопротивляющихся не было, земля стала мокрой от крови, которая ручьями стекала в Волгу. Однако запертых возле пристани мужиков было так много, что немалая их часть смогла прорваться сквозь рейтар, где их встретили московские стрельцы и погнали обратно. Государевых воинских людей обуяло небывалое ожесточение: рейтары-дворяне мстили бунтовщикам за разорение усадеб и убийства барских семейств, московские стрельцы – за ужасы испытанной ими синбирской осады и смерть товарищей.
Последними явились в подгорье Милославский и рота капитана Мигунова. Солдаты пришли не с пустыми руками, они принесли топоры и стали строить рели и заострять колья для казней. Оставшихся в живых бунтовщиков стрельцы сбили в кучу и подпёрли бердышами.
Казни начались
