Стивен Сейлор - Рим. Роман о древнем городе
– И… поговаривают, будто на тех, кто намечал на местности границы поселения, напали волки.
– Все это вымыслы, распространяемые моими врагами! – вспылил Гай. Он закрыл глаза и набрал воздуху. – Где мой Лициний с его трубой, чтобы успокоить меня? Главное ведь в том, что, несмотря на все препятствия, Карфаген возрождается в качестве колонии Рима.
Он улыбнулся.
– Для тебя там найдется очень много работы, Луций, если ты сможешь отвлечься от работ по прокладке дорог в Италии. Кстати, как у тебя шли дела в мое отсутствие?
Луций, довольный сменой темы, задумался над ответом и неожиданно громко рассмеялся.
– Если у тебя есть над чем посмеяться, – промолвил Гай, – то, заклинаю Геркулесом, поделись со мной.
– Ладно, слушай. Иду я несколько дней назад по Форуму Боариуму и вижу длиннющую очередь мужчин и женщин, желающих получить свою долю зерна из государственных закромов. Но смешно, конечно, не это. Знаешь, кого я увидел в той очереди? Эту старую жабу, Пизона Фругия.
– Пизона Фругия? Не могу поверить!
– Представь себе того самого сенатора, который наиболее рьяно возражал против зерновых субсидий. Некоторое время я таращился на него, разинув рот, пока наконец не спросил: «Как ты смеешь пользоваться плодами закона, принятию которого столь ожесточенно противодействовал?» Этот старый скряга заморгал, потом задрал нос и заявил следующее: «Если вор, Гай Гракх, украдет мою обувь и разделит между гражданами и единственный способ вернуть хоть одну сандалию будет заключаться в том, чтобы встать за ними в очередь вместе со всеми, я это сделаю из принципа. Он ограбил сокровищницу, а значит, и меня, чтобы купить зерно для своих приспешников. Ладно. Я готов постоять в этой очереди, поскольку твердо намерен вернуть себе хоть часть украденного».
Гай покачал головой:
– Невероятно. Ты обратил внимание, что именно те, кто громче всех поносит любое предложение, направленное на общее благо, потом ловчее других орудуют локтями, чтобы урвать кусок от общей лепешки?
– Я думал о том же самом.
– Что еще случилось в Риме, пока меня не было?
Вопрос был задан вроде бы между делом, но во взгляде Гая читалась глубокая озабоченность. А когда Луций замешкался с ответом, трибун раздраженно вздохнул:
– Да чего уж там, Луций, давай выкладывай худшее! Ливий Друз, да? Что еще устроил этот подлец?
Неприятности со вторым трибуном начались у Гая перед его отъездом в Африку, когда должно было состояться событие, венчающее его долгие усилия, – принятие Народным собранием закона о распространении римского гражданства на жителей союзных городов Италии. Однако в последний момент второй трибун Ливий Друз, до сих пор поддерживавший предложение Гая, неожиданно выступил против, взывая к эгоистичным инстинктам толпы.
– Вы и сейчас жалуетесь на то, как трудно найти хорошее место в цирке, – витийствовал он, – так представьте, что будет, когда вся Италия хлынет в Рим на наши праздники! Подумайте, какие очереди выстроятся за пропусками на общественные мероприятия или за зерном из государственных хранилищ! Понравится вам, когда все эти бывшие союзники начнут пролезать впереди вас? Неужели вы хотите лишиться привилегированного положения только ради того, чтобы Гай Гракх приобрел новых избирателей?
Когда Друз наложил вето на законопроект, он опирался на широкую поддержку. Для Гая это стало чувствительным поражением и ударом в спину, нанесенным как раз перед его отъездом.
– Да уж не сомневайся, Друз тут времени даром не терял, – признал Луций. – Он делал все возможное, чтобы лишить тебя поддержки и перетянуть людей на свою сторону. Люди говорят, что он стал «бóльшим Гракхом, чем Гай Гракх».
– Это как?
– Ну, прежде всего он предложил устраивать колонии для ветеранов на еще более щедрых условиях, чем ты. А тебя обвинил в эксплуатации бедных…
– Что?
– …поскольку ты предлагал взимать плату с людей, желающих возделывать государственную землю.
– Но ведь это сугубо символическая плата. Ее необходимо было установить, чтобы добиться широкой поддержки закона.
– Друз предложил закон, который разрешает бедным возделывать государственную землю бесплатно.
– А что говорят на это упертые реакционеры в сенате?
– Представь себе, во всем поддерживают Друза! Неужели ты еще не понял, что Друз – это их подставная фигура. Выставляя себя «бóльшим Гракхом», чем ты, он крадет у тебя поддержку. Твои враги готовы временно поступиться своими эгоистичными интересами и бросить беднякам несколько костей в расчете потом взять свое.
– То есть, нейтрализовав меня, они плюнут в лицо народу и вернут прежние порядки!
– Вот именно! К сожалению, рядовым гражданам трудно понять, что таит Друз под своей личиной. Он завлекает их, как вульгарный сводник.
Плечи Гая поникли. Он выглядел вконец измотанным.
– В мой первый трибунский год все шло хорошо. Во второй год все пошло не так. Только и остается надеяться, что третий год…
– Третий срок трибуна? Гай, это невозможно! Ты и на второй-то срок попал только благодаря юридической формальности, которую надеялся использовать Тиберий, – не набралось претендентов на все десять должностей. Но чтобы такая же ситуация сложилась снова, тебе необходимо договориться с людьми, которые являются твоими соперниками.
– И тем не менее в нынешнем году это произойдет, потому что того требует народ.
Луций думал иначе, но свои соображения предпочел оставить при себе.
121 год до Р. Х
– Они постоянно провоцируют меня на насилие. Хотят загнать в угол, извести клеветой, вывести из себя, чтобы я поддался на провокацию. Тогда они смогут уничтожить меня и заявить, что это было сделано ради спасения Рима.
Гай нервно расхаживал по дорожке под портиком перистиля своего дома в Субуре. После провала попытки в третий раз стать трибуном, его положение становилось все более ненадежным.
– Нынешние выборы были фарсом! – заявил он. – Нарушения стали обычным делом…
– Гай, все это в прошлом. Мы его уже много раз обсуждали. Что сделано, того не изменишь.
Луций, в отличие от друга, был неподвижен, как колонна, к которой он прислонялся. Нервничал не меньше, но держал это при себе.
Когда, наконец, Гай прекратит разговоры об этих якобы украденных выборах? Беда как раз в том и заключалась, что злостных нарушений не понадобилось, ибо ко дню голосования Гай в значительной мере растерял былую популярность. Подрывная стратегия его врагов сработала именно так, как они планировали. Но и после выборов, в последние дни пребывания на должности, влияние Гая продолжало падать. Он был в расстройстве, чреватом опрометчивыми поступками.
– Я признаю, что допустил ошибку…
– Критическую ошибку!
– …когда велел своим сторонникам разломать деревянные сиденья для зрителей гладиаторских боев. Но у меня были веские основания: платные места для богатых закрывали обзор, так что с мест для бедных не было ничего видно…
– Но ты прибегнул к насилию!
– Повреждено было только имущество. Никто не пострадал… во всяком случае серьезно.
– Гай, ты стал подстрекателем беспорядков и этим сыграл на руку своим врагам. Ссылаясь на этот случай, они ославили тебя смутьяном, разжигателем мятежа, опасным демагогом.
Луций вздохнул. Обо всем этом они говорили уже много раз.
Как только Гай лишился должности, его враги приступили к пересмотру и аннулированию принятых им законов, сводя на нет его достижения. Сегодня ему уготовили особенно болезненный удар: в сенате было намечено рассмотрение вопроса об отказе от устроения колонии Юнонии, которую Гай считал вечным памятником своей политике, связывающим его с великими предшественниками – дедом, победителем Ганнибала, и старшим братом, первым взошедшим на стены Карфагена.
Гай был огорчен и разъярен. Он был убежден, что его враги не удовлетворятся чем-либо меньшим, чем его жизнь.
– Это правда, что говорят люди о… благотворительной затее Корнелии?
– А что они говорят?
– Что твоя мать затеяла собрать в Риме безработных жнецов для поисков заработка.
– Ну, это каждому известно. И даже Пизон Фругий не возражал. Жнецы – это дешевая рабочая сила.
– Так-то оно так, но многие говорят, будто поиски заработка – это только предлог для того, чтобы собрать в городе как можно больше твоих сторонников – для другого дела.
– Какого «другого дела»?
– Насилия, к которому готовятся обе стороны.
Луций оглянулся через плечо. Некоторые из пресловутых жнецов толклись здесь, в доме Гая, с дрекольем и косами.
– Что затевается, Гай?
– Что бы ни случилось, ты к этому непричастен, Луций.
– Ты больше не делишься со мной своими планами. Отгородился от меня с самого возвращения из Юнонии. Проводишь встречи без моего участия. Принял решение разрушить эти скамьи для гладиаторских боев, не то что не посоветовавшись, но даже не поставив меня в известность. Да что там, меня даже не известили о замысле Корнелии помочь жнецам.
