Сын Яздона - Юзеф Игнаций Крашевский
– Меня же считаете самым закоренелым грешником? – быстро добросил Павел с насмешкой.
– А кто бы из нас посмел быть Психостатой, кроме того, который в страшный судный день будет держать весы правосудия? – печально сказал отец Серафин. – Не знаю, очень ли ты грешен, Павел, но как человек ты грешен, а как грешник должен покаяться. Бог милостив к тому, которого помазал на епископа, – даст время отмыться. Перед тобой ещё семь лет…
Услышав во второй раз об этих семи годах, ксендз Павел вздрогнул. Вскоре, однако, гордость вернулась. Он поднял голову.
– Что ты мне говоришь? – спросил он. – Ты разговаривал с Господом Богом?
– Да, – сказал холодно отец Серафин. – Моя душа ежедневно разговаривает с Ним на молитве. Я малюсенький и грешный… но маленьких милостивый Христос допускает к себе. Когда я молился за твою душу, как за нашего пастыря, я слышал голос сверху: «Семь лет дано ему на искупление!»
Смиренный монах рос и крепчал, говоря.
– Семь лет! – прибавил он, вдохновлённый. – Используй их не на поджёг городов, не на месть и кровопролитие, но на мольбу Богу, на очищение себя.
Он замолчал, епископ тщетно хотел сделать лицо и тон пренебрежительные, задумался… Пользуясь результатом, отец Серафин сказал:
– Бог не хочет погибели грешника, а к тебе милостив, потому что ты сан занимал в костёле и поставил тебя на видное место. И Он хочет, чтобы этот светоч, что сиял миру, пламенем взлетел к небу.
Не имея силы отвечать ему, епископ, которого всё сильнее возмущала смелость монаха, гордо показал на дверь.
Отец Серафин склонил голову, сложил на груди руки… и вышел. Окно комнаты было закрыто, епископ резко отворил его. Вместо свежего утреннего воздуха в него влетели гарь и дым.
В хорах пели монахи, дальше, на пепелище были слышны крики солдат, костёльные колокола смешивали свои звуки с шумом оружия и цокотом коней.
– Я ещё раз побеждён! – воскликнул про себя Павел. – И ещё раз унижен!
С упрёком и жалобой он посмотрел на небо… покрытое синим дымом.
IX
Ключник Серадзкого замка, старый Врзос, с седой, коротко постриженной колючей бородой, который в некотором порядке поддерживал его пустые комнаты, иногда от нечего делать прохаживался по ним, размышляя о прошлых временах, которые там прожил. Это были единственные дни жизни, по которым остались у него воспоминания.
Он смотрел там на двор и своеобразную жизнь Лешека с Грифиной, которую фамильярно называл Русинкой, а не очень её любил; два раза сторожил привезённого сюда епископа, который требовал разных удобств, но их ему не хватало. Из некоторых соображений он вызывал у него уважение как духовный пастырь, как князь и капеллан одновременно, с другой стороны вызывал сильное любопытство и некоторое отвращение оттого, что мог совершить проступки, за которые даже в заключение попал.
Для простого человека, каким был Врзос, этот епископ, похожий на солдата, крикливый, повелительный, совсем не набожный, был неразрешимой загадкой. Он знал о том, что его сюда посадили за какое-то преступление, а потом его пришлось выпустить, платя за пленение. Это не могло уместиться в его голове – ни что совершил епископ, ни, если был виновным, почему не вынесли ему приговор и были вынуждены простить?
Старый Врзос, когда только мог, любил рассказывать о епископе, о Лешеке и Грифине людям гарнизона и временным жителям замка. Этот Взрос был уже старым, раньше был немного солдатом, но когда ему прусс или литвин повредил копьём ногу и он стал прихрамывать, ему милостиво дали приют в Серадзе, откуда был родом. Остался служить в замке, а так как был верным, ему была доверена внутренняя охрана.
Сейчас здесь сторожить было некого и нечего, комнаты стояли пустыми, кое-где в них насыпали зерно, даже внизу в опустевших комнатах складывали сено и солому. В других располагался гарнизон, складывали своё оружие, узелки и запасы для жизни.
Лучшие комнаты, называемые панскими, которые занимала княжна, а позже епископ, были покрыты пылью, в них на какой-нибудь день селились, оказавшиеся там проездом, воевода или каштелян.
По традиции, которая долго потом бытовала в подобных замках, меблировка их была очень простой: столы из топора, у стен лавки, только на некоторых дверях были щеколды, не на всех окнах было некое подобие стекла, никаких украшений, разве что где-нибудь на верху полка для какой-нибудь поклажи, и крючки, дабы что-нибудь повесить.
А так как окна не всегда были прикрыты, во многих комнатах рядом с фрамугами налепили гнезда ласточки и воробьи залетали на привал. Врзос знал, что на чердаках есть совы, но тем он ничего не делал, по страшным взглядам подозревая, что могли бы отомстить ему. Так же гостеприимно каждый год он принимал аиста, который на одной из башен постелил себе огромное гнездо и своим прилётом предсказывал весну.
Холостому, одинокому Врзосу было не с кем жить, всем его развлечением было пройтись до постоялого двора в посаде, где сходились мещане и люди из окрестностей, прибывшие на ярмарку. Там, попивая пиво, старик рассказывал, что слышал, что видел, как Чёрный сбежал от жены, как Грифина за ним гонялась, и о том епископе, который бранился, как простой слуга, а порой собственной рукой за дверь выталкивал.
Врзосу теперь или было скучно, потому что делать было нечего и спал долго, или был завал работы, когда кто-нибудь приезжал в замок, так, что отдыхать ему не давали. Он также сетовал, что ему вовремя не выдавали зерно, муку, крупу, пиво и соль, выдавали скудно, обвешивали и не лучшего качества.
Он сам себе готовил еду, в чём ему обычно помогала одна из замковых сторожих, которые еженедельно приходили на службу из предместья.
Иногда, в отсутствие другого занятия, Врзос выстругивал ложки из липы и был убеждён, что более красивых, чем у него, никто на свете делать не умел.
Однажды вечером, когда Врзос сидел на ступенях у ворот и рассказывал двум слугам из гарнизона о тех давних временах, когда там бывало людно, и в своём рассказе очень разгорячился, – застучало, загремело и пять всадников влетело на двор замка, а один из них прямо к нему, спрашивая, кто был ключник.
Врзос встал, стягивая рваную меховую шапку (потому что была уже осень и уши мёрзли).
– Привести в порядок комнаты! Разжечь огонь! – кричал прибывший. – С минуты на минуту к вам прибудет гость.
Смотрите!
Взрос осмелился спросить, какой должен прибыть гость, потому что приём измерялся значимостью.
– Э, старик! – отпарировал всадник. – Если вы тут не с сегодняшнего дня,
