Агент влияния - Александр Анатольевич Айзенберг
Крестоносцы, заполучившие в своё распоряжение Иерусалим, вот-вот передерутся между собой.
Дерутся поляки и русские, жолнежи и казаки, верноподданные государственной регулярности, – для евреев в 1648 году это оборачивается безбашенными погромами. И бегут евреи с Украины аж в Нидерланды, чтобы потом бежать обратно на Украину, утешаясь в этой драме абсурда лишь тем, что в Нидерландах спасался и великий умник Спиноза.
Талейран и Меттерних, умники Венского конгресса, пытаются выстроить будущее Европы по какой-то новой логике (справедливые законы и проч.), а Бонапарт требует оставить всё так, как практически сложилось… А сложилось так, что век спустя Европа обрушится в мировую войну…
Правда-справедливость зависит от того, кто кому накостыляет в очередной «последней» драке. Кто поставит победный камень. То ли на западе, то ли на востоке.
И не говорите ничего про загадки российского западничества: Петр Первый никаким «западником» не был, а просто действовал так, чтобы одолеть противников и укрепить монолит государственности.
Славянство – никакой не монолит. «Славянофильство» – термин столь же изменчивый, как «западничество». Хотя оба термина бывают целесообразны в хаосе истории.
Так что же такое этот хаос?
Так сказано же: это нечто, очерчивающее ничто.
Это вот «ничто» и заполняется.
«Кофе по-венски… замечательные штрудели… венки… токайское… чешская кухня… венгерская кухня… венки… сливки… много взбитых сливок… венки… музыка уже совершенно чудная… Венки под музыку Вены!.. Чудесно!.. Талейран чувствовал себя в Вене превосходно».
А Меттерних?
«Меттерних взял яблоко. Почему-то у него возникла перед глазами Галиция. Яблоко… Парис… Афродита, Троя… нет, ранее: яблоко с надписью «Прекраснейшей»… Яблоко из сада Гесперид… Яблоко, принесенное Эридой… А-а, яблоко раздора. Галиция. Да-а, если бы тогда Понятовскому удалось отнять у Австрии Галицию, то поляки, наверное, потребовали бы свои провинции у России. И… А на службу Понятовскому уже поступили добровольцы из Подолии и Волыни. Яблоко раздора… Связующая нить…»
Что только не нанизывается на эту нить в невменяемой реальности!
«Шпоры… сабли… мчащиеся бешено кони… Мазурка!..
Серебряные кубки с мёдом… Кривые клинки… Кунтуши панства…
И море, и свобода, и солнце…
Мчат чёрные кони… сверкают глаза… эти матовые глаза, ах!
Мы сегодня выбираем среди дивных сеньор…
– Frau Welt! Dreimal! Hoch!
– Эту, эту – беленькую!
– Рыженькую!
– Можно и черненькую!»
Чтобы устоять в этой оргии соблазнов, достаточно мобилизовать в себе мужскую неприступность, неотделимую от человеческого достоинства. Но достоинство шире мужской неприступности; прелести красавиц не обнимают собой всего многообразия мира, а лишь встраиваются в его многоцветие.
Ледяная холодность разума помогает сопротивляться горячечному бреду, голографически неотличимому от реальности.
«Скала – каменеющая душа праведника».
Камень! Один только камень! Только один камень…
Серая неприступность – в противовес миражной всезахватанности.
Сколь богаты цвета этой мнимой реальности! Зелёная травка. Чёрная кровь, капающая с ножа сине-чёрно-грязного железа. Красная кровь и чёрная кровь чернеют вместе в смертельном объятии. Чёрный ужас! Красный огонь! Серебряные трубы в небе. На земле – красные, оранжевые и жёлтые листья. Зелёные, апельсиновые, гранатовые. Червонные матовые листья… Красная бумага. Обыкновенная бумага. Просто красная. А на ней чёрные буквы. Буквы – слова – буквы…
В этом миражном кружении всё обретает мгновенный смысл. Смысл этот может перейти в символику. Даже случайное имя… Камень, залетевший в ономастику.
Эйнштейн!
Случайно ли? Айн Штайн – один камень.
Единственно надёжный камень в качающемся фундаменте.
Заразившись этой образной логикой, я спрашиваю: что означает фамилия творца этой прозы?
Айзенберг – с идиша – железный рудник. Железо среди руды. Железная гора.
Ледяная гора среди горячих миражей.
Лев Аннинский
