Ирвинг Стоун - Бессмертная жена, или Джесси и Джон Фремонт
Однако эти неприятности показались мелкими по сравнению с первым серьезным ударом. Генерал Лайон, опасаясь, что его оказавшаяся в трудном положении армия будет дезорганизована и уничтожена при отступлении, предпринял героическую атаку против превосходящих сил Маккуллока у Уилсон-Крик. Его войска потерпели поражение. Генерал Лайон был ранен в грудь и скончался.
Штаб-квартира была ошеломлена известием; во время войны люди умирают в сражениях, но Джон отдал приказ генералу Лайону не вступать в бой. Союзу нужны были генералы, особенно генералы, обладающие таким же опытом, как Лайон. Союзу нужны были победы, а не поражения. И теперь Джон будет отвечать за новую серьезную военную неудачу.
Когда прошел первый шок, Джесси спросила:
— Может быть, генерал Лайон не получил твоего приказа?
— Он получил его, — спокойно ответил Джон. — Но он думал, что я заблуждаюсь. Он считал, что нельзя сдавать конфедератам эту часть Миссури; он полагал, что, сидя здесь, в штаб-квартире, я не учитываю всех факторов.
— Но на войне вправе ли любой офицер принимать свое собственное решение? Разве он не обязан выполнять приказы ради осуществления общего плана?
— Ты и я не имеем права ставить так вопрос, Джесси, — уныло сказал Джон. — Помнишь историю с лордом Нельсоном и его слепым глазом? С нашей точки зрения, здесь, в штаб-квартире, где разрабатывается общая стратегия, Лайон ошибался; с его точки зрения, требование отступить с поля боя было ошибочным; генерал Лайон полагал, что он прав, не выполняя приказа. Не будем больше говорить об этом.
— Но по меньшей мере страна не станет обвинять тебя в смерти Лайона. Ты же приказал ему отступать.
— Никто не захочет знать об этом.
— Что ты имеешь в виду?
— Лайон умер как герой. Ничего не должно быть сказано или сделано, что умаляло бы его героизм.
— Но ты знаешь, что скажут пресса, военный департамент…
— Ничто не должно умалять героическую смерть генерала Лайона.
Джесси покинула кабинет мужа, чтобы подготовить веранду для прощания с покойным, вывесить флаги и поставить цветы.
Она распорядилась поставить деревянный гроб с телом Лайона в центре комнаты и накрыла его полковыми знаменами.
На следующий день в пять часов утра, когда она и Джон, сидевший за своим письменным столом, пили кофе, ординарец объявил, что внизу дожидается Фрэнк Блэр. Джесси и Джон быстро спустились на веранду. Вошел Фрэнк с бледным от горя лицом. Он подошел к гробу и долго стоял, смотря в лицо своему другу. После паузы он посмотрел вверх, увидел цветы и флаги и сказал Джесси:
— Спасибо за такое внимание к моему другу.
Джесси промолчала. Она стояла, не вымолвив ни слова, в то время как Фрэнк и Джон смотрели друг на друга.
— Он был хорошим генералом и другом, — тихо прошептал Фрэнк. — Трагедия в том, что он умер, так и не получив возможности принять участие в главной кампании.
В его голосе не было упрека, звучало лишь горе. Джон сказал:
— Сожалею, Фрэнк. Я сделал что мог, но было так мало времени…
— Это не твоя вина, Джон. Я лишь хочу сказать, что в конечном счете было бы лучше потерять Каиро, чем Лайона. Мы можем вновь занять Каиро, но мы не найдем другого генерала Лайона.
Джон положил свою руку на плечо Фрэнка:
— Я знаю, что ты потерял одного из самых дорогих тебе друзей, Фрэнк, но и я потерял самого способного офицера. Нам его будет не хватать, но ты увидишь: его героическая смерть встряхнет и объединит Север.
Фрэнк ничего не ответил. Джон извинился и пошел в свой кабинет.
Фрэнк последний раз взглянул на лицо друга, потом, склонив голову, вышел с веранды.
Через два дня после полудня он приехал с другом, которого представил как изготовителя одежды, уверяя Джона, что его продукция добротная, и после таких заверений вытащил из кармана контракт, положив бумагу ему на стол для подписи. Джона уже несколько раз порицали за то, что он подписывал контракты, не читая и не уяснив себе их содержания. Однажды он объяснил Джесси, что может либо читать юридические контракты, либо вести войну, но делать и то и другое одновременно он не в состоянии. В то время как он смотрел на плотно исписанные листы, Джесси спокойно спросила:
— Какое количество имеется в виду, Фрэнк?
— Сорок тысяч.
Все еще пытаясь прочитать контракт, Джон удивился:
— Сорок тысяч? Да во всем Миссури не наберется и десяти тысяч солдат!
Лицо Фрэнка покраснело.
— Конечно, — холодно заметил он, — если ты предпочитаешь давать контракты своим калифорнийским друзьям… Ныне только им разрешается снабжать армию. Все в Миссури, воевавшие до того, как ты появился здесь, теперь недостойны получать контракты!
— Ой, Фрэнк! — взмолилась Джесси. — Джон ничего подобного не говорил. Он лишь сказал, что количество слишком велико…
— Составь контракт на десять тысяч, Фрэнк, — сказал Джон, — столько нам потребуется в данный момент, и мне придется немало потрудиться, чтобы наскрести денег даже для такого количества.
Джон встал, извинился, сославшись на срочные дела, и вышел из кабинета. Претендент на контракт вышел вслед за ним. Джесси посмотрела в лицо Фрэнку, чтобы убедиться, не смягчил ли его предложенный компромисс, но молодой человек выпалил яростную тираду, повторив все обвинения, какие раздавались в адрес Джона со времени их приезда в Сент-Луис. Сдерживая себя, она ответила:
— Фрэнк, ты прекрасно знаешь, почему он вынужден поступать так. Ты и Джон не должны ссориться: вам предстоит сделать важные дела вместе.
— Так не думает высокий и могущественный генерал! — кричал Фрэнк. — Он думает, что я ему больше не нужен, после того как я обеспечил ему его пост. Он хочет освободиться от меня и всех моих друзей, которые месяцами боролись, чтобы удержать Миссури в рамках Союза. Когда он избавится от нас, не останется никого, способного оспаривать его власть. Тогда он сможет проводить военные парады и красоваться в городе в своих европейских мундирах…
Опечаленная Джесси ответила:
— Ты говоришь сгоряча, Фрэнк. Ты не сказал бы этого, если бы не гибель Натаниэля Лайона. Ты не должен допустить, чтобы смерть Лайона затмила твой рассудок.
— Смерть Лайона! — воскликнул Фрэнк. — Ты хочешь сказать: убийство Лайона! У твоего мужа было достаточно солдат и оружия, он мог в любой момент послать подкрепления Лайону, если бы захотел, но он боялся Лайона, боялся, что Лайон добьется блестящей победы, и тогда прощай командование Джона Фремонта!
В ответ на эти чудовищные обвинения Джесси смогла лишь воскликнуть:
— Фрэнк, ты не должен говорить такие ужасные вещи! Ты причинишь всем страшный вред. Я запрещаю тебе распространять такие слухи.
— Запрещаешь, — фыркнул Фрэнк с искаженным от ярости лицом. — Генерал Джесси запрещает! Разве ты не понимаешь, в какое посмешище ты превращаешь себя? Разве тебе не известно, что все недовольны твоим вмешательством и хотят, чтобы ты отправилась домой и не влезала в войну между мужчинами? Разве ты не понимаешь, каким смешным ты выставляешь мужа, когда люди говорят, что в семье ты носишь звезды на плечах, а муж исполняет приказы?
Она с трудом выдавила:
— Пожалуйста, убирайся. Ты все сказал.
Фрэнк Блэр ответил:
— Почти все, но не совсем. До приезда Джона я был политическим лидером штата. Но твой муж решил, что Миссури слишком мал для двух командующих, что одного из нас надо убрать. Таким должен стать я, полагал он, но ошибся. Он будет изгнан отсюда, и именно я осуществлю эту операцию.
Джесси вышла из кабинета и медленно поднялась по узкой лестнице в свою спальню. Через крохотное оконце она смотрела на крыши Сент-Луиса, ничего не видя, остро переживая тяжелый момент. Совершила ли она ошибку, поехав с Джоном в Сент-Луис? Прав ли Фрэнк Блэр, обвиняя ее в том, что она сделала посмешищем себя и своего мужа в глазах общества? Не переоценивала ли она свои заслуги и не нанесла ли больше вреда, чем пользы, своим присутствием здесь? Как Джон станет реагировать на обвинение, будто не он, а она носит на плечах звезды?
Впервые она поняла, что на войне не бывает быстрого и легкого успеха. Прежде чем придет победа, будет еще немало поражений, возникнут страшные раздоры; все втянутые в борьбу будут страдать, вести две войны вместо одной.
Если она сейчас вернется домой, откажется от работы и ответственности, тогда, что бы ни случилось на войне и в Западном регионе, это не будет ее ошибкой и не расшатает ее брака с Джоном. Однажды она поняла, что самая хорошая жена та, которая меньше всего выступает как жена. Здесь же она вмешалась в дела, не входящие в круг деятельности женщины. Она почувствовала по выпадам Фрэнка, какая интенсивная кампания развернулась против нее, и понимала, что, работая в обстановке неразберихи, неизбежно допускала промахи и ошибки. А что, если их последствия серьезны? Не повредят ли они ее мужу, его положению, его статусу, его командованию? Не обратит ли он это против нее, не подвергнет ли это испытанию их супружество? Однажды она почти погубила его своим вмешательством. Она знала, что склонна действовать импульсивно, может оказывать влияние на других, питает неприязнь к власти и ограничениям. Не сделала ли она что-нибудь, могущее вновь привести к отставке Джона, к военно-полевому суду? Теперь они старше и не в состоянии пережить те неприятности, какие смогли пережить в молодом возрасте. Не разумнее ли уехать, быть может, в Вашингтон, как первоначально рекомендовал Фрэнсис Блэр, и позволить мужу вести войну без нее?
