Сплетение судеб - Александр Владимирович Чиненков
Нага целыми днями бродил по базару Менового двора. С наступлением вечера он возвращался в свою конуру, сколоченную кем-то из досок за конюшней. Оставшись наедине со своими кожаными мешками, он начинал рыдать. Ему казалось, будто он попадает в пустоту, его охватывал ужас перед этой пустотой, ужас, что она поглотит его, и испытывал жгучую боль в груди. Все на базаре, знавшие его прежде, сначала ненавидели Нагу. Затем его стали жалеть и подкармливать кто чем. Но с каждым следующим днём он всё глубже и глубже скатывался в пропасть.
Как только наступало утро, Нага выбирался из своей конуры, вытягивал из неё свои мешки и, взяв их в руки, брёл к торговым рядам. Сгибаясь от непомерной тяжести своей ноши, он медленно прохаживался мимо торговых точек. В эти часы он казался людям каким-то потусторонним, невесомым, оглушённым, утерявшим за ночь слух, память и зрение. Если его до полудня хоть кто-нибудь не покормит, то он слабел, садился на свои мешки и впадал в забытьё. В такие минуты он уже не выглядел невесомым и оглушённым.
Тело наливалось невыносимой тяжестью, Нага слабел и впадал в оцепенение. Он как будто тонул в жутком, дурно пахнущем болоте и не мог выбраться из него.
Затем, придя в себя, Нага снова вставал на ноги, брал в руки мешки и продолжал своё шествие по базару. Но к вечеру он уже выбивался из сил. У него болели руки, и он едва волочил ноги. Руки кровоточили, но он ни на минуту не выпускал мешков…
Торговец Абдулла, сумевший неплохо нажиться во время пугачёвского бунта, стоял у торговых рядов и важно разговаривал с купцом из Бухары Уразом.
– Хвала Всевышнему, что твой караван благополучно добрался до Оренбурга! – говорил он, глядя на собеседника хитрыми узкими глазками. – Как твои жёны, уважаемый Ураз, как дети?
– Четверых старших поженил, – ответил купец, – троим младшим сделали обрезание. Жёны тоже здоровы. А что им будет в тишине и покое!
– И то хорошо, – вздохнул Абдулла. – А вот здесь что творилось… О Аллах, думал, не выживу! День и ночь просил помощи и защиты у Всевышнего!
– Вижу, он тебе помог, – улыбнулся Ураз. – Наверное, ты на хорошем счету на небесах.
Увидев Нагу, бредущего с отсутствующим видом мимо и сгибающегося под тяжестью своей непосильной ноши, Ураз тронул кончиками пальцев лоб, помолчал и посмотрел на Абдуллу.
– Кто этот несчастный? – спросил он. – И почему он носит в руках такую тяжесть?
– О-о-о, это длинная история, – ответил Абдулла. – Когда-нибудь я рассказу её вам за чашкой чая!
– Слушая вас, уважаемый, можно предположить, что нам придётся выпить много чая, пока вы перескажете его историю до конца?
– Вы и сейчас правы, уважаемый Ураз. Пока этот байгуш не сошёл с ума, он был отъявленным негодяем и главарём степных сабарманов. Все называли его Албасты!
Купец удивился, почмокал в раздумье губами, после чего сказал:
– Я много наслышан о похождениях Албасты. Говорят, он был величайшим сабараном?
– Самым кровожадным и жестоким из них, – добавил Абдулла.
– Так что же с ним случилось сейчас? Почему он бродит нищим по базару и что носит в этих огромных и тяжёлых мешках?
– Албасты сошёл с ума, – ответил Абдулла. – Как это случилось, никто не знает. Но с недавнего времени он объявился на базаре в таком виде, в каком вы видите его сейчас, уважаемый Ураз. А мешки, с которыми он не расстаётся ни на минуту, несчастный принёс с собой.
– Так что же в них ценного? – ещё больше удивился купец.
– Ничего. Они набиты свинцовыми бляшками, из которых катают дробь и пули. Этот спятивший негодяй почему-то думает, что мешки набиты не свинцом, а золотом, вот и не расстаётся с ними!
– Аллах ему судья, – вздохнул Ураз и потерял к грязному сумасшедшему бродяге интерес. – Я сейчас схожу и прослежу за разгрузкой, уважаемый Абдулла. А потом…
– Я жду вас у себя, уважаемый Ураз, – улыбнулся тот ему. – Как раз сготовят плов, и мы сытно поужинаем!
* * *
Наступил день отъезда семьи Артемьевых из Сакмарского городка. Лошади были запряжены в карету.
Граф Артемьев сердечно поблагодарил Мариулу за её трогательную заботу о его сыне и невестке. Также граф простился со всеми казаками и казачками Секмарска, пришедших их проводить к дому ведуньи.
Архип с раннего утра казался бодрым и весёлым. Но когда он в последний раз прижал к груди Мариулу – очень серьёзную в минуты прощания, весёлость покинула его.
– Бог даст, снова свидимся! Прощайте! – произнёс он сердечно.
Карета отъехала от ворот, и дом Мариулы сразу же опустел, точно из него всё вынесли. В избе стало тихо и тоскливо.
– Будто померло жилище моё, – вздохнула она, усаживаясь на крыльцо. – Скорее бы внучики сюды переехали.
– Ничего, обвыкните, – сказала ей Авдотья Комлева, присаживаясь рядом.
Девушка выпроводила Демьяна со двора, а сама осталась с Мариулой, чтобы утешить её.
– У меня на душе эдак, будто самые близкие мои нынче съехали, – прослезилась старая женщина. – Много людей я знавала в своей жизни, но этих полюбила больше всех.
– А внуки где ваши? – полюбопытствовала девушка.
– Да в Берду за семьями и пожитками уехали. Возвращаться обратно в Сакмарск хотят.
– А Радочка? Она-то хде?
При упоминании имени девочки Мариула улыбнулась.
– Завтра привезти мне её должны. Спозаранку прямо.
– Вот и ладненько, – улыбнулась ей Авдотья. – Я же говорю, что скоро всё сладится. Там и свадьба наша с Демьяном не за горами. Он покуда избу не отстроил, к вам на постой хотит проситься!
– Ко мне? Да милости просим! – Мариула даже привстала с крыльца, обрадовавшись хорошей новости. – А когда он заходить собирается?
– Сёдня, наверное. Как толь с матушкой своей и братцем покалякает.
– Ой, радость-то какая. – Мариула посмотрела в счастливое лицо девушки. – Айда-ка в избу, душа-девица. Чайку попьём да языки почешем. Я тебе много чего пообскажу, чтоб свадебка гладко прошла, а главное жизнь чтоб удачно сложилася.
Обнявшись, они вошли в избу.
Пока карета выезжала из Сакмарского городка, граф Артемьев и Архип всё махали Даниле Донскому, его жене Степаниде и другим казакам, провожавшим их на конях с криками и гиканьем.
– Навещайте нас, не забывайте! – орал атаман сакмарских казаков.
– Всенепременно, Данила! – отвечал ему граф.
– Архипушка, дитя народится, тоже к нам везите! – кричал поп Серафим, пришпоривая свою лошадь. – Окрестим в церкви, где и вы венчались!
– Бог даст, свидимся! – улыбался ему
