Камила - Станислава Радецкая
В тот вечер после того, как я помогла Йоханнесу, вскрывавшему гнойник на пальце у ругавшегося на чем свет стоит грузчика, и убралась в его кабинете, к нему явился поздний гость. Я была занята на кухне, и дверь отворял Мартин; оттого, кто именно к нам явился, осталось для меня тайной. В последнее время мне нравилось чистить и убирать, словно чистота вокруг отмывала и душу, упорядочивала мысли, да и время текло быстрей. Петер грыз прошлогодние тыквенные семечки, задумчиво зажимая каждое в лапе, прежде чем расколоть его крепким черным клювом, и кидал шелуху прямо под стол. Я думала прогнать его, чтобы не мешался, но всякий раз, как я грозно приближалась к нему, он опасливо приседал, пятился, умильно топорща перья, и принимал вид безобидный и милый, словно был не вороном, а горлицей.
— Значит, ты – девушка, которая прибирает за мертвыми, — утвердительно прозвучало за моей спиной, пока я протирала стол. Гость вошел бесшумно, и по моей спине отчего-то побежали мурашки.
— Да, господин, — я обернулась и, не поднимая глаз, присела, тайком вытерев руки о тряпку. Меня не удивило его появление — иной раз меня звали помочь усопшим и на улице, и на ярмарке.
— Посмотри на меня, — приказал он.
Я послушалась. Меня встретил холодный, оценивающий взгляд серых глаз, и он точно завораживал: я не могла, не смела отвернуться. Это был человек из комиссариата капитана, который вернул мне чепчик. Тот самый, чей обрывок кружева я нашла на месте преступления. У меня мелькнула мысль, что он пришел меня убить, но я не могла выдавить из себя ни слова.
Удовлетворившись моим видом, гость сделал мне знак отмереть, и я попятилась назад.
— Чего вы хотите? — язык слушался меня плохо.
— Не дрожи, — велел он и отряхнул треуголку. Этот жест успокоил меня больше, чем любые его слова. — Ты прибирала в доме убитой шлюхи.
Я кивнула.
— Что ты видела там?
— Все, как обычно, господин. Мертвая женщина. Кровь. Мухи.
— Ты очень хорошо прибираешь, — с намеком сказал он.
— Благодарю, господин.
Мы опять замолчали. Мне казалось, он думал, что я буду его шантажировать, вымогать деньги своей находкой, но я не собиралась даже заикаться о ней. Пусть лучше считает меня дурочкой. Хрустнула тыквенная семечка, и я вздрогнула.
— Что сделает девица, если найдет ценную вещь? — буднично и неожиданно спросил мой гость.
— Если глупа, то оставит себе и будет ей хвалиться, — ответила я, цепляясь за передник, как утопающий — за соломинку. — В другом случае — найдет хозяина, и они полюбовно договорятся.
— А если это вещь тайная?
— Сохранит эту тайну, — без запинки сказала я и наконец-то смело поглядела на гостя. Край его рта дрогнул, будто в усмешке, и он надел треуголку на голову, выпустив облачко пудры от волос. Из кармана он достал маленький кошелек-колбаску, набитый монетами, и бросил его на стол. Петер испуганно шарахнулся в сторону и закаркал.
— Если что-то узнаешь об убийстве, расскажешь, — велел гость. — Передашь, что у тебя есть новости, хозяину мудрой совы.
Мне хотелось спросить его, отчего он думает, что меня интересует это убийство, и, видно, эти мысли отразились на моем лице, потому что гость добавил:
— Ты не умеешь скрываться в толпе, когда пытаешься следить. Не женское это дело.
Я покраснела до жара в щеках и не нашла достойного ответа. Гостю он, впрочем, был и не нужен — он преспокойно прошел мимо меня и вышел с черного хода во внутренний двор дома.
В кошельке лежала такая сумма, которую я могла заработать за месяц, и то, если бы трудилась днями и ночами. Я пересчитала монеты дважды, а потом спрятала, чтобы не пускаться в объяснения, откуда у меня деньги. Хозяин мудрой совы тоже вызвал у меня немало вопросов, но потом я догадалась, что таинственный гость подразумевал владельца кабака «Зерцало познания», на вывеске у которого красовалась сова, глядевшая в зеркало. Другое дело, что говорить мне ему было нечего, и, положа руку на сердце, я никак не могла взять в толк, какое ему дело до всей этой истории.
Я стала вести себя осторожней, насколько могла, но моего стремления к справедливости это происшествие не умалило. Толстый латинский словарь с грамматикой и расхожими выражениями мне все-таки пришлось купить, якобы для моего хозяина, чтобы не вызывать лишних подозрений у книгопродавца, но он все равно удивился и то и дело ехидно переспрашивал, точно ли мне нужна именно эта книга и не путаю ли я ее со сборником рецептов? Понятное дело, девица в книжной лавке похожа на белую ворону, но его успокоили деньги — почти два флорина, которых не могло быть у служанки, и лишь меньшую часть из них я скопила сама. Я придумала, что если кто из домашних найдет у меня книгу, то надо сказать, будто это подарок доктору Мельсбаху на именины, и она продавалась с уценкой, но, на мое счастье, мне искусно удавалось ее спрятать, и госпожа Тишлер ничего не заподозрила. Читала я по ночам, при тусклом свете очага — трату дров и угля мне было объяснить проще, чем причину, по которой свечи кончаются так быстро, — и в течении недели смогла перевести все, что переписала у доктора. Кроме безобидных пилюль от поноса и лихорадки, в шкафчике у него стояла настойка красавки, о которой он говорил, как о яде, и я запомнила ее название так сильно, будто кто-то высек его в моей душе. Вот оно, мое возмездие, в маленькой темной бутылке. Но как подобраться к Штауфелю?
