Юрий Никитин - Князь Владимир
Тавр вышел из заднего помещения озабоченный, нахмуренный. Зыркнул из-под насупленных бровей, голос был холодный.
– Ну, робята, скоро войдем в Киев. Что скажете?
Кремень видел понурившиеся головы. Покон велит, что беглых холопов надо вернуть хозяину. Здесь даже князь не защита. Особенно ежели хочет ладить со знатными мужами города.
– Мы верим своему князю, – сказал Кремень, видя, что остальные молчат. – Он не даст нас в обиду.
Тавр покачал головой:
– Самим тоже думать надо… Ладно, князь уже подумал. Часть бояр убежала с Ярополком в Родень. Другие остались в Киеве. Еще непонятно? Подберите каждый трех-четырех дружков, которым доверяете. Ваши бояре не должны уйти. Ясно? Но и в полон брать их нельзя.
От его слов повеяло холодом. Кое-кто отвел взгляд, уставился в пол, но Кремень смотрел в лицо молодого боярина с надеждой. Тот протянул руку помощи. Нет, спасения! Ведь в полоне ни один боярин не останется, тут же откупится. Когда бояре дерутся, чубы трещат у простого люда.
– Сделаем, – сказал он твердо. – За всех говорю!
Тавр сказал уже другим тоном, деловым, словно в лавке отмерял сукно:
– Под шумок отправьте в вирий побольше родовитых. Потом будет нельзя, смекаете? Наш князь сам будет рубить головы за грабежи. А в первый день в пылу брани можно зарубить и того, кто руки поднял. Только успейте как можно быстрее. Ищите в подполах, клетях, сараях, сеновалах. Если не отыщете их вы, потом они отыщут вас!
Когда они уходили, вжимая головы в плечи, Тавр был уверен, что не останется даже жен и детей хозяйских. Изгои из-под земли достанут их с мечами и топорами в руках, чтобы те завтра не отыскали их с плетями и каленым железом.
А раз так, то бесхозное имущество пополнит княжью казну. Теперь уже понятно, что – великокняжескую!
Утром в Киеве протрубили на городских воротах звонкие медные голоса. На стены высыпал киевский люд, много было баб и детишек. В стане новгородцев увидели, как медленно отворяются главные ворота. Выехали верховые, без оружия, стали по обочине дороги. Следом медленно вышла толпа старцев в белых одеждах, с белыми бородами и головами, будто осыпанные снегом.
Владимир верхом двинулся навстречу. За ним мерно стучали копыта коней его воевод. Сердце билось мощно и радостно. Он едва не подпрыгивал в седле, с трудом сдерживал щенячью радость. На лице держал величавое благодушное выражение. Русский князь должен быть добр, ленив, туп и благостен, тогда он понятен и любим простым народом. Да и боярами тоже.
Впереди толпы киян двигался старец, чье лицо Владимиру показалось знакомым. Он держал на вытянутых руках каравай хлеба на вышитом рушнике. Его поддерживали под локти еще двое седовласых. Вряд ли помоложе, зато им не приходилось держать тяжелый хлеб.
Старик остановился перед восседающим на коне грозным князем, поклонился, дрожащими руками протянул каравай.
– Стольный град приветствует тебя, – сказал он дребезжащим, но еще сильным голосом человека, который привык говорить для большого стечения народа. – Прими от нас хлеб-соль! Будь милостив к городу и людям… Не разоряй город, где родился, не мсти людям, чья вина лишь в том, что живут в Киеве!
Все ожидали, что Владимир нагнется и примет хлеб, но он неожиданно спрыгнул с коня, засмеялся:
– Разорять город, который я люблю больше всего на свете? Мстить людям, которые ждали меня? Ты шутишь, старик… либо совсем не знаешь меня, своего великого князя!
Он бережно взял хлеб, отломил щепотку, обмакнул в соль, торжественно съел. Только сейчас ощутил, что голоден как волк, съел бы этот каравай в одиночку. За все дни осады почти не ел и не спал по-людски.
Тавр принял у него каравай, а Владимир сказал торжественно:
– Этим хлебом клянусь, что городу не причиню вреда! Клянусь, что не обижу даже тех, кто шел в дружине Ярополка супротив меня! Былое быльем поросло.
Он обнял старика, трижды расцеловал и вернулся к коню. Толпа радостно кричала вслед, он ехал высокий и стройный на белом жеребце, красный плащ трепетал за спиной под порывами легкого ветерка. Булатные доспехи на груди разбрасывали веселые солнечные зайчики. Он был красив, молодой и уже опаленный солнцем и ветрами, с двумя шрамами на лице, веселый, с огнем в глазах, полный ярой жизни.
Сердце едва не выпрыгивало, трепыхалось как пойманная птица. Вот оно, сердце мира! Отсюда правили всей древней Куявией, страной преданий, затем – Киевской Русью. Здесь сидели великие князья, где их стол назывался уже не стол, а престол, откуда раздавались прочие столы в других городах на кормление.
Город разросся за эти годы. Хибарки да землянки остались только на Оболони, а по всему Подолу уже выросли добротные терема, дворища, большие дома с клетями и подклетями. Вдоль Почайны теперь тянулись тоже терема, сараи, и все сгрудилось так плотно, что улицы, огороженные высокими частоколами, стали совсем узкими.
В предградье высились высокие и просторные каменные терема. Когда покидал Киев, тут был всего один каменный терем, княгини Ольги. Тот занимал весь двор и потому назывался дворцом, а теперь при Ярополке таких успели настроить видимо-невидимо, они спихивали хибарки простого люда еще ниже, забирали их места, плодились как муравьи.
Он ощутил укол ревнивой зависти. К Ярополку из Германии наехали мастера, по их рисункам строят невиданные терема, по их наущению в красном углу вместо русских святынь ставят иконы с чужим богом. Чужим-то чужим, но если сделано или нарисовано красиво, то славянской душе устоять трудно…
Улицы были пусты, только в окнах он видел испуганные белые лица. Они сразу исчезали, а большинство окон вовсе были закрыты, как на ночь, тяжелыми ставнями.
Когда кони вынесли их на южный край, из-за высоких заборов неожиданно полетели стрелы, камни. Одна ударила Владимира по шлему, чуть ниже – выбила бы глаз. Войдан закричал зло:
– Ляшский конец! Здесь живут одни латиняне!
Впереди улица была перегорожена бревнами вперемешку с дубовыми лавками, столами. Кое-где торчали наспех вбитые в землю колья. Из-за укрытия по новгородцам били стрелами, там блистали наконечники копий, виднелись затаившиеся люди.
– Что будем делать? – крикнул Войдан. – Ты обещал не мстить…
– Это обещал я! – крикнул Владимир.
Войдан прикрылся щитом, заорал, перекрывая грохот камней по железному щиту:
– Варяги?
– Да! Пусти их вперед! Этот конец города ихний. Передай, что в полон никого не брать… Весь Ляшский конец града взять на копье!
Новгородские конники дождались подхода варягов, пропустили вперед. Те, осатанев от долгого ждания, бросились на препятствие, врывались во дворы, в дома, рубили всех, кого встречали. Разбросав заслон, через два десятка саженей наткнулись на другой, еще выше, а защитников там было больше.
Кияне, принявшие веру Христа по латинскому обряду, сражались так ожесточенно, что Владимир дрогнул при одной только мысли, что это дерется одна улица, от силы две-три, а если бы он не расколол Киев, не столкнул бы стороны в драку между собой, не склонил Блуда и многих бояр на свою сторону, не переманил черный люд?
Даже из окон домов летели стрелы. Из-за заборов метали дротики. Падал то один, то другой варяг, пораженный уже вроде бы после полной победы. Ингельд, на ходу утирая кровь с разбитой брови, пробежал мимо. С меча срывались капли крови.
Владимир крикнул ему бешено:
– Жечь дома! Чтобы ни одна падаль не смогла укрыться! Убивать всех, чтобы и на племя не осталось!
Ингельд оскалил зубы как волк, подозвал двух немолодых соратников, отдал приказы.
Пока продвигались по дуге к центру, из окон на варягов и новгородцев швыряли горшки с цветами и нечистотами, бросали камни. Один из воинов рухнул под ноги коня Владимира. Ручка кувшинчика, сброшенного из окна светлицы, рассекла голову словно топором.
Рядом воин вскинул лук, но заколебался. В окне виднелась девушка с золотой косой, красивая и разгневанная. Она что-то подтаскивала тяжелое.
– Что застыл? – рявкнул Владимир. – Стреляй!
Воин вздрогнул, оттянул тетиву. Звонко щелкнуло, по воздуху чиркнула стрела. Девушка в окне вскинула руки, словно взметнулось облачко тумана под ударом злого северного ветра.
Владимир, придерживая коня, оглянулся. Она лежала лицом на подоконнике, тугая коса свешивалась вниз, ветер уже расплетал золотые пряди.
– Красивая была, – услышал он сожалеющий голос.
– Не иначе, дочь хозяина…
– А раз так, – сказал Владимир в тон, – дом разграбить и сжечь! Завтра убивать уже будет нельзя, город под моей защитой, но сейчас – пока этот край города еще Ярополков – убивайте, убивайте, убивайте! Перед богами я за всех в ответе. Не только тех, кто с мечом, но и кто бросит враждебный взгляд, скажет дурное слово… Если не сумеете убить всех, то хотя бы убейте на Ляшской улице как можно больше. Сегодня можно все!
Глава 13
