Время умирать. Рязань, год 1237 - Баранов Николай Александрович
Невольники тем временем уже расшатали и выдернули несколько бревен. Видимо, за час с первой линией надолбов они должны будут управиться. Потом еще час на вторую. А что потом? Нет Гунчака рядом, не у кого спросить.
Стих грохот бьющих в стену камней. И тут же, словно эхом, откликнулся грохот, раздавшийся со стороны Южных ворот. Князь обернулся назад, прислушался, сказал чуть дрогнувшим голосом:
– И там начали…
– Похоже на то, – отозвался Ратислав.
– Своих людей туда поставил?
– Епископских воев послал.
– Хорошо, – кивнул Юрий. Потом сжал судорожно в кулак бороду, повторил глухо: – Хорошо. – Помолчал, выглянул снова в бойницу. Покачал головой, буркнул негромко: – Что делают, песьи дети, что делают… – Еще помолчал, потом сказал: – Ладно, пошли отсюда, Ратьша. Ближние час-два ничего тут не случится. Иди, поешь, людей своих покорми. Когда начнется, не до того будет. Пошли… – Приобнял Ратислава за плечо, подтолкнул к лестнице.
Ратьша прошел несколько шагов, приостановился, пропуская князя впереди себя. Тот кобениться не стал, прошел к лестнице первым, спустился не спеша. Внизу его подхватили под руки свитские, помогли взобраться на коня, вскочили в седла сами, окружили Юрия Ингоревича и легкой рысью двинулись к центру Стольного города.
Ратьша прислушался к себе. Есть не хотелось, но князь был прав: если не поснедать сейчас, потом времени может и не оказаться. К нему подошли Годеня, Первуша и Гунчак. Подбежал княжич в сопровождении своих меченош, спросил нетерпеливо:
– Ну, что там, за стенами?
– Стену рушат, слышишь же, – не слишком ласково отозвался Ратислав. И, уже обращаясь к остальным, добавил: – Татары полон к стенам пригнали. Надолбы разбирают. Первую линию.
– Вона как… – протянул Годеня.
– Провозятся с этим часа два, – продолжил Ратьша. – Князь приказал пойти поесть.
– Есть! – возмутился княжич Андрей. – Да надо же…
– Что? – вкрадчиво спросил Ратислав.
– Ну, не знаю… – сбился Андрей. Оправился, выпалил: – На вылазку. Отобьем полон, отгоним татар от стен. Может, до пороков доберемся, пожжем, посечем.
Ратьша с трудом сдержал усмешку. Но потом, вспомнив, чем закончилась ночная вылазка, помрачнел, хотел отчитать глупого мальчишку, но сдержался: не дело прилюдно учить уму-разуму будущего великого князя, невместно. Сказал только:
– Великий князь, твой отец, приказал всем идти трапезничать. Будем выполнять приказ.
Андрей дернул головой, словно норовистый жеребец, заалел румянцем, но больше ничего не сказал, отвернулся. Что ж, слово сказано: трапезничать – значит трапезничать. Хотя отходить от стены не хотелось до ломоты зубовной. Казалось, стоит уйти, и здесь случится что-то страшное: стена вдруг рухнет, татары кинутся на приступ, и некому будет приказать воинам занять стены, да мало ли что еще может произойти.
Ратьша стиснул зубы, пересилил себя и зашагал в сторону коновязи, где вчера оставили коней. Оказалось, кто-то заботливо накрыл коняшек попонами. Уселись в седла, поехали шагом ко двору, где остановились воины под началом Дарко.
И здесь о них позаботились: в печи ждал завтрак. Вернее, не съеденный, припасенный с вечера ужин. Дарко с сотниками тоже сели за стол, но есть не стали: видно, уже насытились. Только прикладывались к кружкам со сбитнем, в тревожном нетерпении поглядывая на жующих Ратьшу, княжича и их присных, без слов спрашивая: что там снаружи стен, что со стенами, что делать им, сидящим здесь, в усадьбе? Повинуясь приказу, Дарко и сам оставался на месте, ожидая своего воеводу, и людей держал под рукой, никуда не пуская, потому о том, что делают татары, мог только догадываться.
По крепостной стене загрохотали камни нового залпа вражьих камнеметов. Все, кто ел, перестали жевать, подняли головы от мисок, переглянулись, снова принялись за еду. Поели. Ратислав кратенько обсказал Дарко и сотникам, что творится за стенами. Велел продолжать сидеть на месте и держать всех людей под рукой. Никому их не давать без личного приказа его, Ратьши, или, на крайний случай, великого князя.
После завтрака Ратислав решил съездить к Южным воротам, откуда тоже доносились удары камней в стены, посмотреть, что там и как, проверить Прозора и его воев. Выехали верхами. С ними увязался Дарко, оставив за себя полусотника. Улочками и переулками выбрались на Великую улицу, двинулись по ней в южную часть Столичного града.
День, как и ожидалось, выдался ясным. Солнце, по-зимнему низко висящее над стеной города, потеряло свою утреннюю зловещую красноту, светило теперь ярким золотом. Иней, покрывающий стены домов и заборы, посверкивал мелкими алмазами, радующими глаз. Морозило крепко, но ветра не было. Хорошо! Было бы… Коль бы не грохот камней, бьющих в стены и ворота города.
Народу на улицах мало. Выходили, видно, только по необходимости. И только мужчины. Женщин нет совсем. Мужики собираются кучками, переговариваются о чем-то негромко. Многие оружны. При грохоте очередного залпа татарских пороков замолкают, всматриваются, вытягивая шеи, в сторону городских стен.
С Великой улицы свернули налево, на Успенскую. Бревенчатая мостовая пошла под уклон, местность понижалась к устью Черного оврага. Чем дальше, тем круче. Миновали Успенский собор. Невольно залюбовались его белоснежными стенами и золотом некрупных изящных куполов. Княжич с меченошами закрестились. Нехотя перекрестился и Ратислав. Глядя на него, Первуша. Годеня креститься не стал. До сих пор поклоняется старым богам? Таких, знал Ратьша, встречалось еще немало. Ратиславу было все равно: те же люди, не хуже принявших крещение, а кто-то и получше. Во всяком случае, как воины.
Золоченые створки главного входа в храм распахнуты настежь. Изнутри слышны церковные песнопения. У входа толпится народ. Те, кому не хватило места в молитвенном зале. В основном женщины и дети. Да еще убогие, живущие церковной милостыней. Молятся о спасении города… Ратислав отвернулся. На сердце сделалось тоскливо.
Добрались до пересечения с Большой Успенской улицей. Здесь жилья не было, не застроили пока это место внутри городских стен. Вольно лежали сугробы, рассеченные кое-где расчищенными дорожками, сделанными по разной необходимости.
– Где Прозор с людьми остановился? – поинтересовался у Дарко Ратислав. – Присылал, чаю, гонцов. Обсказал?
– Присылал, – кивнул сотник. – Сказывал.
– Ну и где? – подбодрил замолчавшего Дарко, прислушивающегося к грохоту очередного, совсем близкого залпа камнеметов.
– А? – встрепенулся тот. – Да вот в этом постоялом дворе.
Он ткнул пальцем в большое строение, огороженное высоким частоколом, до которого оставалось меньше сотни саженей. Двустворчатые крепкие ворота оказались открытыми. Въехали в просторный двор с многочисленными надворными постройками. У трех немаленьких коновязей стояло с сотню покрытых попонами лошадей. Ржание раздавалось и из вместительной конюшни.
Навстречу выскочил человек в распахнутом овчинном полушубке. Крупный, краснолицый, черноволосый, с черной косматой бородищей. Должно, хозяин постоялого двора. Так и оказалось. Безошибочно опознав в Ратиславе старшего, он подхватил его коня под уздцы, поклонился. Потом отдал поклон княжичу Андрею – этого, наверное, узнал в лицо.
Спешились, двинулись к большой гостевой избе-пятистенке, стоящей на каменной подклети. С высокого крыльца не мешкая, но и без подобострастия, спустился Прозор. В броне, с непокрытой головой. Отдал легкий поклон Ратьше, потом – княжичу, сделал приглашающий жест в сторону входа. Вошли в избу.
Миновав сени, оказались в большой столовой комнате. Здесь было жарко и душно. Немудрено: за столами расположились не менее семи десятков Прозоровых воинов. Кто-то цедил из кружек сбитень, кто-то лениво жевал заедки, расставленные по столам в глубоких мисках. Большинство же, видно, давно наевшись и напившись, негромко разговаривали. Пьяных и даже выпивших не было. Проследил за этим Прозор. Молодец. Да и невместно вроде это дело инокам. А все они, судя по черным одеждам, принадлежали к иноческому сану.
