Атаман всея гулевой Руси - Николай Алексеевич Полотнянко
– Это Барятинский! – воскликнул Милославский. – Пришёл-таки окольничий на выручку Синбирска! Молись, Глеб Иванович, чтобы Бог был на его стороне и вор нашёл свою погибель!
Полковник лучше Милославского понимал, какое тяжёлое испытание предстоит вынести войску окольничего.
– Князь строит полки, – промолвил он. – Но пока ни он, ни Стенька друг друга не видят.
Полковник угадал: разинское войско по трём наплавным мостам переходило через Свиягу, совсем не видя государевых воинских людей. Из туманных сумерек до них лишь доносились гулкие удары тулумбасов. Сберегая казаков, Разин пустил вперёд мужиков, и они, притопив мосты своей тяжестью, бесстрашно шли на левый берег, черпая лаптями студёную воду и крепко сжимая в руках оружие. Мосты устояли на плаву, и по ним пошли казаки, которые вели своих коней в поводу, а рейтарские тулумбасы продолжали сотрясать воздух, призывая рейтар к битве.
Одно войско стояло против другого, и все ждали, пока развиднеется. Но вот тьма начала понемногу рассеиваться, и Разин, сопровождаемый Бумбой, выехал вперёд мужицких толп, которые чёрными роями клубились вокруг своих атаманов. Почти ни у кого из этих людей Степан Тимофеевич не знал имени, за месяц осады перед ним прошли десятки крестьянских вожаков, и он не мог их всех упомнить, но все они боготворили Разина, и сейчас, медленно проезжая перед ними, он вызывал в людях такое неудержимое ликование, что никто не мог удержаться, чтобы не завопить во всё горло, приветствуя великого атаман всея гулевой Руси.
Объехав мужицкие ватаги и взбодрив их своим появлением, Разин вернулся к есаулам, которые стояли впереди своих казаков. Все притихли, и атаман понял, что от него ждут слова.
– Сегодня наш день, побратимы! – вскричал, обращаясь ко всему казацкому войску, Степан Тимофеевич. – Побьём Юшку Барятинского, и Синбирск будет наш, и Нижний Новгород! На рейтар идите, когда они растратят пули на пехоту, а в сабельном бою рейтар казаку не соперник. Встретим рейтар пищальным боем и сразу навалимся на них со всех сторон. Знайте, что я буду с вами с начала и до конца сечи!
Когда Разин закончил речь и вложил свою дамасской выделки саблю в ножны, Фрол недовольно произнёс:
– Не атаманское это дело, Степан, рубиться наравне с простыми казаками. Не дай Бог, случится с тобой худо, и войско останется без головы.
– Не накаркивай беду, Фролка! – отмахнулся от предостережения брата Степан Тимофеевич. – Дай и мне повеселиться боем, всем нутром чую, что сегодня мой день.
Разин сказал правду, он и на самом деле предчувствовал, что сегодня с ним случится такое, что бесповоротно переломит его судьбу. Устав томиться неизвестностью своего будущего, бесповоротно покинутый своим покровителем Горинычем, атаман решил поставить на кон сражения свою жизнь.
– Если со мной в бою случится лихо, то вашим атаманом пусть будет Корень.
И дивно, что есаулы не возразили своему предводителю, а лишь потупились и завздыхали, им показалось, что он сказал это не зря. Многие из них уже замечали, что Разин стал чудить больше обычного и задумываться, а это по воровскому и казачьему поверью не сулило ему добра.
Внезапно удары боевых барабанов смолкли. Государево войско построилось в боевые ряды, и князь Барятинский в мглистых утренних сумерках стал объезжать пехоту. Приказ стрельцов и с полтысячи безлошадных дворян стояли в пятнадцать рядов в версте от Свияги. Вооружённая бердышами и пищалями, пехота выглядела грозной силой, но опытный воевода знал, что люди не выспались и замёрзли. Ещё он сомневался, что они выполнят задуманный им отход к пушечной засаде.
– Все ли стрельцы и дворяне знают, что им надлежит делать? – спросил Барятинский стрелецкого голову.
– Твоё повеление, князь, доведено до каждого полуголовы, сотника, полусотника и десятника, – сказал Юдин. – Но есть нужда в том, чтобы было кому их опамятовать, если у стрельцов и дворян от страха помутится разум.
– Дельно мыслишь, – сказал Барятинский и оборотился к сопровождавшему его полковнику Зыкову. – Поставь роту рейтар, чтобы они охолодили пехоту, если она побежит. Но не саблями, а плетями!
Когда окольничий подъехал к полку Чубарова, уже развиднелось. Рейтары сидели на боевых конях, все в ратной сбруе, железные нагрудники и шапки поблёскивали от осевшей на них туманной мороси. Рейтары выглядели свежее пехоты: они выспались рядом со своими конями, где им было тепло и покойно, и теперь, каждый со своей думой, ждали начала сечи.
– На мужиков, Андрей, не лезь, – сказал князь своему любимцу Чубарову, – зря растратишь на них пули, а вор только этого и поджидает. Враз навалится на тебя казачьим войском.
– Я уже учён Стенькой и его повадки ведаю.
– Зыков, ты пойдёшь вслед за Чубаровым, – распорядился Барятинский. – И глядите в оба за вором, у него навычка лезть в сечу. Будет такая удача, возьмите его живым; достанете только голову – бранить не стану.
От полка Чубарова окольничий отъехал на невысокий взгорок, где два знаменщика держали полковые знамёна, стояли тулумбасы и находились с десяток рейтар, которых князь мог использовать на посылки в полки и приказы. Солнце ещё не вылезло из-за Синбирской горы, но было уже светло, и Барятинскому были хорошо видны великие мужицкие толпы, затопившие берег Свияги, но они его ничуть не устрашили, он высматривал казаков и, наконец, увидел их за большими осокорями у самого края воды, сбившихся в плотные ряды, на своих неказистых, но крепких конях.
Разин не спешил начинать битву, и князь решил его поторопить: велел недолго пробить в тулумбасы. Боевые барабаны пробудили Стеньку, он увидел своего кровного врага сидящим на коне под сенью полковых знамён, и возжёгся яростью. По мановению атамана мужицкие ватаги ощетинились косами и копьями и медленно стали двигаться на государеву пехоту. Врагов отделяли друг от друга сначала с полверсты, потом счёт пошёл на сотни саженей. Стрельцы и дворяне стали спешно готовиться к пищальному бою: первый ряд встал на одно колено, второй целился стоя, пехота из третьего ряда заполнила промежутки между строями и тоже была готова открыть прицельный огонь.
Мужики ещё не знали силы кучного пищального боя и пёрли на пехоту с удалью, как будто спешили сразиться с ней на кулачках. Загремели выстрелы, извергая из пищалей клубы дыма, передние ряды мужицких ватаг были выбиты, но живые не дрогнули и, переступая через павших, вонзили свои косы и копья в передние ряды пехоты. Теперь солоно пришлось стрельцам и дворянам,
