Юрий Щеглов - Бенкендорф. Сиятельный жандарм
Дела в России шли, конечно, не очень гладко. Семеновской истории предшествовали волнения на Дону. Восстание перебросилось на Миусский округ. Глухо рокотала Екатеринославская губерния. Не успел генерал-адъютант Чернышев привести в соответствие мятежников картечью, как взбунтовались рабочие на казенном Березовском золотопромывательном заводе. По Петербургу поползли слухи о надвигающихся восстаниях крепостных крестьян в разных концах империи. Казанские суконщики на фабрике Осокина вновь отказались повиноваться. Меры военного понуждения теперь едва ли не усиливали сопротивление.
Революции в Неаполе, Португалии и Гишпании заставили доброго и великодушного спасителя Европы на конгрессе Священного союза в Троппау принять решение о «праве интервенции». Кровь в Европе лилась рекой. Того и гляди, пробьет русло в Россию. Семеновская история послужила как бы водоразделом между относительно спокойным прошлым и тревожным и неясным будущим. Слухи о заговоре офицеров будоражили неустойчивые умы. В середине 1822 года император запретил тайные общества и врекратил существование масонских лож.
Более десяти губерний в несчастном 1820 году было охвачено беспокойством. То там, то здесь крестьяне пускали «красного петуха». Белоруссия и смоленские земли охватил исподволь подобравшийся голод. На уральских заводах княгини Белосельской-Белозерской вспыхнули беспорядки. Херсонский военный губернатор Ланжерон сообщал о выступлении крепостных крестьян, которых поддержало малороссийское казачество.
Весь 1821 год прошел под знаком возвращения государя в Россию и семеновской истории. В начале 1822 года генерал Орлов отдал под суд за жестокое обращение с солдатами троих офицеров шестнадцатой дивизии, расквартированной в Кишиневе, — майора Вержейского, капитана Гимбута и прапорщика Панаревского. В феврале Аракчеев приказал арестовать близкого к Михаилу Орлову человека — майора Владимира Раевского. Генерала Пущина прочили в русские Квироги. На всю Россию прогремели события в Камчатском полку орловской дивизии. На орловщине было беспокойно. Нескольких солдат засекли до смерти.
Император Александр чаще уединялся и горячо молился. О чем он думал, никто не знал. Императрица хворала, и врачи советовали изменить климат. Но император, раньше столь легкий на подъем, не хотел покидать Петербург.
Бенкендорф понимал, что заговорщики, о которых писал Грибовский, не угомонились. Несомненно, они готовятся к вооруженному выступлению. Опять прольется кровь. Военные поселения могут двинуть полки на Петербург. Горячие головы там есть. Реформы, конечно, нужны. Но государь, уповая неизвестно на что, слушает только Алексея Андреевича и никому не доверяет. Попытки Бенкендорфа что-то сказать пресекались резко и неоднократно. Государь не проронил ни слова о поданной ему в мае 1821 года записке. Должно было случиться какое-нибудь несчастье, чтобы побудить правительство действовать. Консервация общественной жизни пагубно влияла на обстановку. Важнейшие дела были отданы таким личностям, как граф Витт или генерал Сабанеев. Но разве шпионы могли когда-нибудь и где-нибудь предотвратить бунт? Только открыто действующая на законном основании полиция способна удержать страну от пагубных волнений.
Разгневанная стихия часто предшествует ужасным общественным событиям. История человечества наполнена подобными примерами. Недаром древние считали извержения вулканов, землетрясения и бури неблагоприятными предвестниками. Но и эти предвестники сами являлись как бы промежуточным итогом. Не так весело жилось в России в годы перед наводнением, грозившим уничтожить столицу великой империи. Что ждет примолкший народ?
Сплетни и слухи самого различного рода расползались по петербургским салонам. Выдумывали всякие небылицы. Говорили, что государь откажется от престола и пострижется в монахи, что его опоили дурным напитком и что он со дня на день исчезнет, сев в лодку в темноте и полном одиночестве. Когда император через год действительно отойдет в мир иной, эти слухи возобновятся с новой силой. Дикие фантазии отражали состояние людских умов.
Читая поэму Пушкина через десять лет, Бенкендорф вспоминал тот день, когда взбунтовавшаяся водная стихия внезапно вышла из предназначенных природой и укрепленных человеком берегов. Кумир на бронзовом коне горделиво возвышался среди несущихся обломков и своей простертой рукой пытался как бы осадить и погасить взметнувшиеся волны. Ноябрьский день накануне был страшно дождливым. Пронизывающий, по-северному острый ветер бросал пригоршни воды в лицо прохожим и чуть ли не сбивал с ног. Во второй половине дня небо стало темнее, и с ветром, дующим с запада, не удавалось справиться ни людям, ни лошадям, которые то и дело застывали посреди улицы.
Бенкендорф поехал во дворец. Он должен был дежурить седьмого и боялся, что не сумеет добраться до Зимнего. Он видел, как вода в реке поднялась и начала заливать набережную. Течение Невы внезапно остановилось, что произвело на Бенкендорфа чрезвычайное впечатление. Какой силой нужно обладать, чтобы задержать движение мощных невских струй, которые не изменяли направления тысячелетиями. Порывы ветра опрокидывали людей на землю. Но самое страшное обрушилось на город ночью. Дикие порывы ветра теперь задули с юго-восточной стороны. Крыши домов содрогались. Казалось, что в стекла домов кто-то стучит кулаком.
Флигель-адъютант Германн доложил, что в каналах поднимается вода. Она выплескивалась на тротуар, и перемещение по тротуарам и мостовым прекратилось. Однако к утру народ, преодолевая возмущенную воду, высыпал на улицы и двинулся к берегам Невы, любопытствуя и ужасаясь.
Государь вышел на балкон в сопровождении Бенкендорфа и генерал-губернатора Милорадовича и долго смотрел вдаль, будто желая предугадать судьбу. Волны с шумом разбивались о гранит, вздымая к небу мириады тяжелых брызг. С высоты открывался вид на бесконечное пространство, которое правильнее было бы назвать пучиной.
— Ваше величество, — обратился к императору Бенкендорф, — позвольте накинуть вам на плечи шинель.
Император ничего не ответил И обратился к Милорадовичу:
— Голубчик, поезжай к себе и постарайся выслать солдат гарнизона в наиболее опасные места. Начни с Васильевского… Пусть патрули дежурят на проспектах и линиях, предупреждая и помогая всем нуждающимся. Удали все живое из подвалов и первых этажей. Лодки и катера спусти на воду и вооружи кого можно баграми. Я полагаю, что обломки начнут разбивать окна, что причинит ужасный беспорядок и станет причиной гибели многих. Огражденные стенами, они не смогут вырваться наружу.
Голубые поблекшие глаза императора наполнились слезами.
— Я буду молиться за тебя, мой друг. Не оставляй меня в неведении и, как только сможешь, пришли весть.
Мелкие брызги образовывали над мятущейся пучиной туманное облако. Громадные волны венчала белая кружевная пена. Она украшала их, делала величественными, царственными и злыми. Набережная опустела. Любопытные толпы разбрелись. Люди, шли медленно, преодолевая упругие, тяжелые волны. Откуда ни возьмись появились доски, бревна, куски фанеры, разбитые рамы окон, бочки. Все это неслось и исчезало в пучине. Вода все прибывала и прибывала. Было видно, как вдалеке кто-то проваливался вниз и скрывался под водой. Император послал двух флигель-адъютантов поднять гвардейский экипаж, посадить в барки и катера и отправить на спасение утопающих, которые из проносящихся и пляшущих среди огромных валов лодок и утлых рыбацких суденышек молили о помощи. Разъяренные волны покрыли Дворцовую площадь.
Император и Бенкендорф молча смотрели на свирепую стихию. Вода на площади и в Неве сровнялась и устремлялась по Невскому проспекту в недра города, сметая все на своем пути. Зрелище было ужасным. Император круто повернулся и вышел наружу. Бенкендорф не отставал от него. Казалось, император готов был броситься в волны. Его катер стоял у Дворцовой площади. Это мощное судно С отлично вышколенной командой, которая прилагала страшные усилия, чтобы удержать катер на месте. Ими командовал молодой мичман Петр Беляев, недавно вернувшийся на линейном корабле «Эмгейтен» из Ростока. Его старший брат Александр Беляев, тоже мичман, совершал героическое плавание год назад на фрегате «Проворный» к Исландии и в Англию, а недавно возвратился из Гибралтара, побывав перед тем во Франции. Оба мичмана были решительными и молодыми людьми.
Вода достигала пятой или шестой ступени на каменной лестнице дворца. Бенкендорф настаивал, чтобы император вернулся. Но тот стоял неподвижно, следя таким же неподвижным взором за проносящимися мимо суденышками, которым не мог помочь. Но вот, сильно кренясь и странно приплясывая на месте, возникла перед ними сенная барка, на которой у борта сгрудилось несколько женщин и детей. Их мольбы о помощи доносились сквозь шум стихии.
