Сыновья Беки - Боков Ахмед Хамиевич

– Куда? – удивился Хасан.

– Туда. На съезд. Коли брат стоит у входа, возможно, мы оба и пройдем. Сам все услышишь. И Кирова увидишь…

– Эх, если бы это удалось! – Хасан ударил себя по коленям.

Едва перекусив, они заторопились. В дверях столкнулись со стариком.

– Куда ты его уводишь? – спросил он.

– Не сидеть же ему здесь. Заскучает.

– Не до веселья сейчас. Сами говорите, опасность большая. И его подведешь, и сам, не ровен час, беду наживешь!

– Ничего, отец, – успокоил Митя. – Мы и не из такого пекла выходили целехонькими.

Мать, не говоря ни слова, глядела вслед сыну и все крестилась, а он тем временем объяснял Хасану, как надеется попасть на съезд.

– Если нам не удастся вместе пройти, ты подождешь на улице и я вынесу тебе мандат.

– Какой мандат?

– Бумага такая. По ней проходят те, кому там быть следует, на съезде. У кого только мне его взять? У Федора, что ли, попросить? Лучше бы, конечно, у какого-нибудь осетина. Ты за осетина вполне сойдешь. У меня там есть один знакомый… А ты язык-то ихний знаешь?

– Ни слова, – покачал головой Хасан.

– Ну ладно! Спрашивать станут – скажи: кабардинец.

На этом и порешили.

5

Улица, на которой расположен театр «Палас», довольно широкая сравнительно с другими. Дома тут добротные, иные даже двухэтажные, но Хасан на все это особого внимания не обращал. Он всякого навидался, его теперь не удивишь никакими городами. Хасан вглядывался в людей, что толпились около двух-трех домов, словно знакомых искал.

– Видишь вон тот дом? – толкнув его локтем, Митя кивнул в сторону двухэтажного дома возле театра. – Говорят, Киров там живет. А в театре этом съезд идет, – добавил Митя. – Народ весь туда пришел. Начала ждут.

– А Киров? – спросил Хасан. – Он здесь пройдет?

– И через двор может пройти. Там тоже дверь есть. А вон и Илюха! – шепнул Митя. – Брат мой. С ним тебе надо поосторожнее. Я пока один пойду, а ты побудь здесь, подожди меня. У нас с ним наперекосяк пошло, с Илюхой-то. Он все к офицерью прибивается. А мне они вот где! – Митя провел ладонью по горлу и зашагал к парадной двери.

Там по обе стороны стояли два казака с саблями на боку, с патронташами на поясе и короткими винтовками за спиной. Тут же были два офицера. У этих винтовок не было, на поясах, туго стягивавших черкески, болтались наганы в сафьяновых кобурах. Оба они о чем-то говорили и весело похихикивали. Часовые молчали и были какие-то мрачные.

Митя не возвращался. Хасан стал злиться. «Хоть бы вышел и сказал, что ничего не получается», – подумал он. Дважды прогарцевали мимо конные казаки, проходили и пешие, а Хасан все стоял, как мишень.

Время было уже за полдень, когда наконец отворились двери и народ повалил из театра. Чуть ли не первым выскочил Митя.

Хасан, сцепив зубы, ждал, что друг начнет оправдываться и объяснять, что произошло, но Митя, даже не заикнувшись о том, почему он не вышел, спросил:

– К тебе никто не подходил, нн о чем не спрашивал?

Хасан зло сверкнул глазами и отрицательно покачал головой.

– Кпров будет выступать вечером. В шесть часов, – зашептал ему на ухо Митя. – Тогда я тебя и проведу. Плюха поможет. А он не подсобит – так я уже там отыскал осетина одного. Обещал дать свой мандат. Только бы никто не прознал, что ты ингуш. Особенпо Илюха. От него живым не уйдешь. Там на съезде большевик один выступал, с Кировым, говорят, приехал. Грузин он, Буачидзе его фамилия. Он сказал, что казаки им заявили: на мировую с вами не пойдут и большевиков, мол, на части разорвут, коли будут на этом настаивать. «А мы, – сказал Буачидзе, – стояли и будем стоять за мир между казаками и горцами».

Некоторое время друзья шли молча. Митя заговорил первым:

– Теперь люди ждут, каким будет слово Кирова.

– Чье слово? – услышали они голос позади себя. Оба оглянулись.

– А-а, это ты, Илюха?… – смешался Митя.

Хасан исподлобья глянул на Илюху, когда тот поравнялся с ними. «Похож на Митю, – подумал он. – Только нос у него не такой. Тоненький, как щипцами зажатый, и под носом темные усики пучочком. У Мити их нет».

– Это кто с тобой? – глянув на Хасапа, спросил у брата Илюха.

– Тот, о ком я тебе говорил… Кабардинец… Это он меня в Ростове от смерти спас.

– Ты вроде рассказывал, что он ингуш? – насторожился Илюха.

– Ошибся я. Он кабардинец! – ответил Митя чуточку растерянно.

– Кабардинец, значит? Так-так…

– Будь он ингуш – не пришел бы сюда, – выкручивался Митя.

– Это ты о нем просил сегодня? Чтобы в театр пропустил?…

– Нет. То я о казаке одном. Из Ищёр.

– Берегись, братуха, – сказал он наконец, погрозив Мите пальцем, и свернул в узкую улочку, что вела к его дому.

Проголодался, видно, с утра, не до расспросов ему было.

Вечером, когда Митя и Хасан вернулись к театру, фонари освещали всю улицу – было светло. У входа стоял незнакомый усатый казак. Илюхи не было.

Оставив Хасана опять одного на улице, Митя стал протискиваться сквозь толпу к двери. И снова Хасан в ожидании ходил взад и вперед. Хотя ночь и холодная, зато на душе спокойнее – как-никак вечером легче избежать любопытных взглядов прохожих.

– Ага, ты тут? – услышал Хасан за собой чей-то голос.

Обернувшись, он увидел Федора, с ним было несколько человек. Это оказались рабочие с чугунолитейного завода братьев Рязанцевых. Узнав, что на съезде будет выступать Киров, они попросили своих делегатов провести их в театр.

Хасан хотел объяснить, что ждет Митю, но Федор не дал ему открыть рта.

– Забирайся к нам в середину и не зырь по сторонам.

Хасан так и сделал и оказался внутри здания. Он с любопытством стал рассматривать росписи на стенах. Но вот откуда ни возьмись прибежал Митя.

– О, ты уже… Пошли, пошли, – заторопил он Хасана.

Хасан последовал за Митей вверх по узкой железной лестнице, а сам все оглядывался, не мог глаз оторвать от нарисованного на стене человека, наступившего на шею поваленного льва. «Неужто и в жизни бывают такие богатыри?» – подумал Хасан.

Но вот они оба прошли на балкон. Он забит людьми. В лицо пахнуло духотой. Хасан посмотрел вниз и ахнул: там тоже яблоку негде было упасть. Зал был похож на большущий длинный вагон.

У противоположной стены, прямо напротив балкона, на возвышении, за длинным столом сидели человек десять. А чуть поодаль, стоя за чем-то вроде ящика (только много позже Хасан узнал, что это называется трибуной), говорил речь коренастый человек среднего роста.

– Киров! – толкнул Хасана в бок Митя.

«Совсем обыкновенный человек, – подумал Хасан, – похож на рабочего». Но вот до Хасана стал доходить смысл слов Кирова.

– …Большевики за власть народа. Для укрепления этой власти необходимо единение людей всех национальностей, населяющих ваш край. Здесь высказывали мысль, что, дескать, советскую власть казаки признать готовы, но лишь после того, как разобьют ингушей и чеченцев. – Киров покашлял в кулак и продолжал: – Если стоять на такой позиции, то ведь и горцы могут, взявшись за оружие, начать войну с казаками, но при этом заявить, что, мол, советская власть нам годится, только без казаков хотим в ней жить. Нет, товарищи, так дело не пойдет…

Хасан торжествующе посмотрел вокруг.

– …Настало время, – продолжал оратор, – когда весь наш народ получил право строить новую жизнь. Мы царя сбросили, неужто же не сможем добиться, чтобы люди всех наций собрались вместе и порешили свою судьбу в мире и согласии, будь то казак, ингуш, чеченец или осетин?… Мы начинаем понимать друг друга. Мы продолжим нашу работу дальше, и я надеюсь, что тогда с нами будут истинные представители других народностей. И мы в более спокойной обстановке…

– Чтобы мы сговаривались с этими дикарями? – раздалось из зала. – Не бывать этому!

– С ними только оружием можно говорить! – выкрикнул другой голос.

Киров тотчас отпарировал.

– Не слушайте этих горлопанов, товарищи, – спокойно произнес он. – Такое может сказать только враг советской власти!..