Водолаз Его Величества - Яков Шехтер
Положа руку на сердце, Михл давно был готов отложить в сторону глубокое изучение таинств Учения и заняться тривиальной добычей хлеба насущного. Голодные глаза детей пронзали его сердце не хуже самого острого ножа. Кто же мешал ему это сделать, кто заставлял корпеть над открытой и закрытой частями Учения? Не кто иной, как его любимая супруга.
– Я выходила замуж за мудреца и намерена оставаться женой мудреца до последнего дня, – решительно отвечала Рохеле на очередное предложение мужа стать сапожником или хотя бы водовозом. – Если я мало зарабатываю, это значит, что ты плохо учишься. Приналяг на учебу, тогда и деньги в доме заведутся.
– Такая праведница, как ты, должна сносить лишения с радостью, а не бегать за утешением к ребе Аарону, – возражал Михл.
– А кому мне еще плакаться? Околоточному?!
Повороты мысли Рохеле каждый раз ставили Михла в тупик. Стоит ли говорить, что год шел за годом, а в укладе их семьи все оставалось по-прежнему. Вернее, по тому, как это видела и представляла любимая супруга мудреца.
– Рохеле, что случилось? – спросил Михл, когда его глаза привыкли к свету множества свечей. – Мы разбогатели, Рохеле?
Супруга мудреца раскрыла рот, дабы ответить подобающим ее статусу образом, как вдруг тишину нарушил тонкий голосок Дворы-Леи:
– Мама, а чем это так вкусно пахнет?
Она выбралась из постели и с восхищением разглядывала яства, украшающие стол.
– У тебя прошел насморк, доченька? – дрожащим голосом спросила Рохеле.
– Прошел, прошел, – Двора-Лея в доказательство раздула ноздри и глубоко вдохнула носиком. – А можно медового пряника?
– Можно, – отирая набежавшие слезы, ответила Рохеле. – Сейчас папа благословит вино, потом поешь бульон с галушками, а после пряник.
– Не-е-т, – захныкала Двора-Лея, – я хочу сначала пряник.
Яблоко праведника так и осталось в мешочке из плотной ткани, тщательно обернутое в вощеную бумагу. Его использовали как панацею от любой хвори, при первых же признаках недомогания укладывая под подушку заболевшего ребенка.
Два-три раза в год Рохеле осторожно разворачивала бумагу и рассматривала яблоко. Оно чудесным образом ссохлось, не потеряв форму и цвет. Годы шли и шли, а яблоко праведника действовало безотказно.
Двора-Лея обручилась в пятнадцать лет с Лейзером Шапиро, парнем, подобно ее отцу, посвятившим себя Учению. Ей тоже предстояло стать женой мудреца и тащить на себе нелегкое бремя семейных забот.
Помолвку отмечали в самом узком кругу, домик Рохеле и Михла мог вместить только семью жениха. Его родители жили более чем скромно, почти нищенствовали, но ведь и Двора-Лея была не из Ротшильдов. В самый разгар праздничного обеда в дверь постучали. Михл глянул в боковое окошко и оторопел. На пороге стоял околоточный, в праздничном мундире, с нафабренными, щегольски закрученными усами.
– Неужели он пришел нас поздравить? – удивился Михл.
– Вот еще! – фыркнула Рохеле. – Царь сегодня что-то празднует. Немедленно поднеси ему водки!
Михл наполнил до краев граненую рюмку, вместе с кусочком черного хлеба положил на поднос и отворил дверь.
– Наши доблестные войска взяли Плевну, – сообщил околоточный. Он залпом осушил рюмку, занюхал хлебом и перевел на Михла вопрошающий взгляд.
– Поздравляем, поздравляем, Егор Хрисанфович! – вскричала Рохеле, кладя на поднос серебряный полтинник.
– Да благословит Господь святое православное воинство! – ответил околоточный. Он сгреб толстыми пальцами полтинник, повернулся спиной к хозяевам и нетвердой походкой двинул с крыльца.
Со свадьбой затянулось. Планировали сыграть ее через год, быстрее собрать деньги на празднование не получалось. Но через одиннадцать месяцев умер отец Лейзера, потом сам Лейзер уехал сдавать экзамены на раввина и застрял почти на год, а когда вернулся, пожар уничтожил улицу с его домом.
Лишь спустя три года все сложилось: назначили день свадьбы, пригласили гостей, наготовили еду, заказали музыкантов и.… За два дня до назначенного срока в Петербурге убили царя Александра. Империя погрузилась в траур, ни о каком веселье речи не могло идти. Свадьбу сыграли, но без музыкантов и очень тихо.
«Почему так все неудачно складывается? – думала Двора-Лея, стоя под свадебным балдахином. – Неужели Всевышний не хочет нашей свадьбы? Столько дурных предзнаменований, столько препятствий… Почему? Нет-нет, я буду молчать, не хочу никому портить настроения. Обещаю, слова не скажу!»
Но утром, не сдержав данного самой себе обещания, Двора-Лея поделилась сомнениями с молодым мужем-раввином. Тот объяснил это совсем по-другому.
– Видишь ли, Дворале, неправильное и пагубное всегда дается легко. Так устроен мир. Всевышний послал сюда наши души для работы – отбирать хорошее у плохого. Хорошее приходится добывать трудом и слезами. Если дело идет со скрипом, это верный знак, что ты на правильном пути.
– Какой же ты у меня умный! – искренне восхитилась Двора-Лея и успокоилась. Правда, ненадолго. Вскоре ее вновь начали терзать сомнения и одолевали до того самого дня, когда мрачные предчувствия подтвердились.
Первые несколько лет все складывалось как нельзя лучше. Двора-Лея пошла по стопам матери, тоже занявшись торговлей фруктами и овощами. Дело она поставила на более широкую ногу, сначала открыв одну лавку, затем другую, а после сделавшись оптовой перекупщицей. Лейзер не стал искать место раввина, хоть и сдал экзамены самым блестящим образом. Быть главой общины – хлопотное и беспокойное занятие, ему больше нравилось сидеть в синагоге над книгами.
– И сиди себе на здоровье, – поддерживала его жена. – На жизнь я заработаю, а ты учись, приноси в дом благословение. Может, потом сам станешь книги писать.
Все шло прекрасно и замечательно, кроме главного – детей. Год уходил за годом, а сухой колодец так и не наполнялся водой, не колосилась нива, не завязывались плоды. Вот тогда-то мрачные предчувствия начали овладевать сердцем Дворы-Леи.
Девять долгих лет длилась пора ненастья, девять безрадостных весен, одиноких зим с удручающим завыванием ледяных ветров, девять иссушающих душу жарких августов и залитых слезами дождей ноябрей.
И вдруг случилось невозможное, то, во что Двора-Лея уже перестала верить. Она понесла. Тяжело, с мучительными приступами тошноты, огромным, мешающим дышать животом, распухшими ногами-колодами и сердцем, до краев наполненным счастьем от всех этих мучений. То ли помогли благословения нового Чернобыльского цадика Шломо Бенциона, то ли Всевышний наконец услышал ночные рыдания Дворы-Леи и дневные молитвы ее мужа.
Через девять лет после свадьбы Двора-Лея благополучно родила крупного здорового мальчика. Его назвали Аароном в память о ребе Аароне, подарившем Рохеле чудодейственное яблочко. Первые несколько месяцев Двора-Лея жила боязливо, чутко прислушиваясь к миру и вздрагивая от малейшего намека на дурные обстоятельства. Приученная переносить болезненные повороты судьбы, она все никак не могла поверить, будто ее жизнь повернулась к лучшему. Месяц следовал за месяцем, год настигал
