Водолаз Его Величества - Яков Шехтер
В зимние месяцы Припять замерзала, покрываясь толстым слоем крепкого льда. По нему ходили пешком с одного берега на другой, ездили на санях, катались на коньках, долбили лунки и ловили сладкую зимнюю рыбу.
И надо же было случиться, что на самой середине реки, там, где подледное течение сильнее всего, вскрылась полынья. То ли рьяные рыболовы переусердствовали с лунками и лед треснул, то ли Промысел Божий выбрал себе жертву для искупления бед еврейского народа, кто может знать?
Угодил в полынью не кто иной, как Лейзер, провалившись с разбега по самую шею. Он спешил домой на обед из синагоги и думал, разумеется, об ангелах, каббале, Небесной колеснице и прочих важных вещах, поэтому на полынью попросту не обратил внимания.
В тот день задувал ветер, и пока выбравшийся из полыньи Лейзер добирался домой, его одежда, борода, усы и даже брови покрылись тоненькой корочкой льда.
Дома он переоделся, пообедал, до пота напился чаем с вареньем и вернулся в синагогу. Вечером Лейзер чувствовал себя вполне нормально, только чуть покашливал, но утром следующего дня не смог встать с постели. Его бил озноб, щеки горели лихорадочным румянцем, а горло сдавила невидимая рука, мешая дышать и даже говорить.
Встревоженная Рохеле тут же достала из укромного места яблоко ребе Аарона и сунула под подушку зятю. Впервые за все годы оно не подействовало, больной впал в забытье. Лицо вытянулось, на смену румянцу пришла смертельная бледность.
Михл побежал к цадику, а Двора-Лея, не останавливаясь, читала псалмы, то и дело отирая катящиеся слезы. Увы, ребе Шломо Бенцион был в отъезде.
Привели доктора. Крупный, с крючковатым носом и громогласным басом, он определил плеврит, отягощенный лихорадкой.
– Вот порошки, – пробасил доктор. – Разводить в стакане теплой воды и поить больного каждые шесть часов. Но хочу сразу предупредить, надежды мало. Молитесь.
Двора-Лея инстинктивно подхватила со стола книжечку псалмов и прижала к груди.
– Да не Богу, – досадливо поморщился атеист-доктор. – Молитесь, чтобы организм переборол недуг. Будь больной постарше, я бы уже советовал заказывать саван. Но поскольку мы имеем дело с относительно молодым человеком, есть надежда, что здоровое естество возьмет верх.
Доктор ушел, Двора-Лея принялась разводить порошки, а Рохеле, вытащив из-под подушки мешочек с яблоком, побежала на могилу ребе Аарона.
Вернулась она спустя два часа, замерзшая с осунувшимся лицом. Только глаза светились по-молодому тепло. Помыв руки, она размотала шерстяную шаль, в которую была завернута от подбородка до пояса, вытащила из глубин одежды мешочек с яблоком и вернула его под подушку Лейзера.
– Все будет хорошо, доченька, – сказала она Дворе-Лее. – Все будет хорошо.
В ее голосе сквозила такая уверенность, что Двора-Лея без расспросов поверила матери.
То ли порошки сделали свое дело, то ли, как надеялся доктор, организм победил хворь, то ли яблоко после молитвы на могиле ребе Аарона вновь стало действовать, но к утру жар спал, больной открыл глаза и слабым голосом позвал жену.
– Дворале, я видел Тараса, – еле слышно прошептал он.
– Какого еще Тараса? – заподозрив неладное, Двора-Лея осела на край кровати.
– Нашего котера.
Тарасом звали кота, жившего у них много лет. Евреи Чернобыля не любили держать в доме нечистых животных. И если уж приходилось завести кота для борьбы с мышами, место ему отводили в сарае или хлеву.
Двора-Лея долго не хотела взять кота. Почему-то эти хвостатые были ей противны. От одной мысли, что по дому будет расхаживать нечто серое с усами торчком и требовательно мяукать, ей становилось не по себе. Ну не любила Двора-Лея котов и кошек, не любила, и все тут!
Мыши от такого попустительства наглели все больше и больше, пока не дошло до того, что любая не запертая под замок пища тут же становилась их добычей.
– Та я ж говорю тоби – визьмить кота чи кишку, – не выдержала украинка Маруся, торговка в одной из лавочек Дворы-Леи. – Видразу ж порядок навэдэ.
– А де ж його взяты? – устало согласилась Двора-Лея, у которой в пятничную ночь мыши обглодали субботние халы, так что утром пришлось одалживать у соседки.
– Та я чоловика пошлю, вин прынэсэ.
И действительно, под вечер муж Маруси приволок страшный сон Дворы-Леи: мордатого серого кота с длинным хвостом и нагло торчащими усами.
– Тэбэ як звуть? – спросил Лейзер, принимая животное.
– Та Тарас.
Тарасом кота и назвали. Тарас исполнял свои обязанности с большим рвением. Днем он беспробудно спал, зимой – на печке, летом – под крыльцом, а проснувшись, долго умывался, топорща усы с важностью участкового жандарма. С наступлением темноты кот выходил на охоту, и когда по двору стал расхаживать на четырех мягких лапах усатый охранник, мыши присмирели, им было уже не до хал Дворы-Леи.
Охотником Тарас был отличным, полосатая шкурка всегда лоснилась, глаза блестели, и выглядел он весьма упитанным. К его полосатой чести будет сказано, Тарас никогда не клянчил еду у хозяев. Гладить себя он позволял только маленькому Аарону. Иногда кот запрыгивал на колени к Лейзеру, сидел несколько минут, давая прочувствовать сей знак величайшей благосклонности, и важно удалялся.
Тарас умер пару недель назад, то ли от старости, то ли объевшись мышами, и Двора-Лея уже собиралась взять в дом другого усатого охранника, как грянуло несчастье с Лейзером.
– Расскажи, что ты видел, – попросила она, беря мужа за руку. Лейзера надо было разговорить, вывести из оцепенения, вернув разум и сознание.
– У кота ведь нет души, – ответил Лейзер. – Когда он умирает, на этом все заканчивается.
– Ты мне это говорил, и не один раз, – ответила Двора-Лея.
– Что-то здесь не складывается, – тяжело вздохнул Лейзер. – Во сне я оказался на берегу речки. Очень узкой, но очень быстрой. Вода неслась стремительно, до головокружения, но я знал, что могу легко перепрыгнуть на тот берег. Там стояли, взявшись за руки, покойные бабушка и дедушка, рядом ребе Аарон, а за ними какие-то незнакомые люди – видимо, мои прабабушки и прадедушки. По берегу бегал Тарас, махал хвостом и мяукал. Я прислушался и понял, что понимаю его мяуканье. «Прыгай к нам, тут хорошо! – мурлыкал Тарас. – Прыгай, прыгай!»
Двора-Лея охнула.
– Бедный ты мой, бедный, больная головушка…
– Я уже собрался прыгнуть, – продолжил Лейзер, не обращая внимания на слова жены, – как до меня донесся чудный аромат яблок. «Не оборачивайся! – замяукал Тарас. – Не оборачивайся!» Но я обернулся, тут же все пропало, и вот я здесь.
– И хорошо, что
