Владимир Рынкевич - Мираж
— Говорили, какой-то новый генерал приехал из Петрограда.
— Новый... Какой ещё новый?.. Корнилов... На 8-ю армию... Наша... ударная сила... Давай поспим, милая...
— Когда же они нас разлучат?
— Завтра... или послезавтра... — бормотал Леонтий, засыпая.
— И семёновцы пойдут?
— И семёновцы, и артиллеристы... Я хочу в артиллерию... Я же константиновец... Знаешь, с закрытой позиции...
Утром Леонтий долго спал, и Марыся побежала на рынок за молоком, пышками и ягодами — покормить коханого. Там её ожидал молодой человек в полувоенной маленькой фуражечке-конфедератке, в поношенной поддёвке, но при этом с самоуверенным панским лицом. Для разговора он повёл девушку подальше от торговых рядов, от толпы.
Чем-то Марыся ему не угодила — он выговаривал что-то строго, а она оправдывалась.
— Когда начнётся? — спросила она, прощаясь.
— Секрет, но тебе скажу, чтобы приготовилась. Жди шестое июля.
— Сюда немец придёт?
— Немец — лайдак. За ним придёт Комендант! Наш Начальник!
1917. ИЮЛЬ
Батальоны стояли за Тернополем, в деревне Глина. Дымников приходил из города утром и заваливался спать до обеда. 6-го за обедом офицеры по обыкновению обсуждали события в Петрограде и фронтовые слухи. Леонтий ел молча, почти не вникая в суть обсуждаемого, полковник Кутепов вникал, хотя тоже, как обычно, молчал.
В газетах — телеграмма премьер-министра князя Львова[13]: «Безответственное выступление элементов крайнего меньшинства встречено населением крайне враждебно».
«Крайнее», «встреченное крайне» — это мятеж большевиков. Рабочие и часть солдат, обманутые демагогической агитацией Ленина и Бронштейна-Троцкого, пытаются свергнуть Временное правительство и захватить власть!
В Петроград прибыли 20 тысяч кронштадтских моряков, и начались погромы и расстрелы!
Преображенский и Семёновский полки остаются верными правительству и защищают порядок.
Вождь большевиков Ленин переброшен немцами в Россию для шпионажа в пользу Германии, для свержения правительства и развала армии! Деньги и инструкции он получает через германское посольство в Стокгольме. Посредниками служат некие авантюристы: Ганецкий, Парвус и г-жа Суменсон. Военной цензурой установлен непрерывный обмен телеграммами денежного и политического характера между германскими агентами и большевистскими лидерами...
Говорили за обедом и о фронтовых делах.
Помощник комиссара Временного правительства Шкловский 3 июля под деревней Лодзяны первым поднялся из окопов и повёл в атаку 638-й пехотный Ольгинский полк и, получив тяжёлое ранение, остался на поле боя и предотвратил отступление полка.
Командир Петровской бригады генерал Май-Маевский[14] лично руководил боем Семёновского полка, первым вышел из окопов и повёл солдат в атаку! Один из офицеров прокомментировал сообщение пошлой шуткой: «Тяжело ему было с таким животом». Кутепов резко одёрнул: «Стыдно смеяться над героем!»
— Семёновцы в деле — скоро и нам, — сказал кто-то, почувствовавший за десятки вёрст железный лязг 8-го гренадерского Императора Александра 1-го Баварского полка, обратившего в бегство русских солдат, мечтавших о скором мире без аннексий и контрибуций.
Вскоре мотоциклист с конвоем всадников привёз из Тарнополя директиву, адресованную полкам Гвардии Преображенскому и Семёновскому и подписанную Брусиловым: «Сегодня утром противник прорвал фронт к северо-западу от Тарнополя в районе Зборова и двигается в направлении Езерно. Попытки ликвидировать прорыв войсковыми частями фронта не привели ни к чему. Верховный главнокомандующий приказал для ликвидации прорыва направить из резерва фронта Петровскую бригаду; Верховный главнокомандующий надеется, что Петровская бригада вновь покроет себя славой и увенчает свои седые знамёна новыми победными лаврами».
Кутепов собрал офицеров, объявил боевой приказ и сказал:
— Мы идём не только для того, чтобы остановить немцев, но и для того, чтобы ликвидировать бунт немецких приспешников в Петрограде. Наша победа на фронте спасёт и армию и Россию.
Приказы на марш Кутепов отдавал, словно повторяя заученное стихотворение, давно рвавшееся из сердца. Боевая тревога! Идти налегке без ранцев, только с подсумками! Боеприпасы, кухню, медицинскую часть направить немедленно следом. Впереди Государева рота!..
Давно так не называли 1-ю роту, но никто не возразил.
Обходя строй, Кутепов останавливался возле некоторых офицеров и солдат, обменивался несколькими словами. Дымникову сказал:
— Теперь поняли, поручик, с кем мы на Литейном сражались? С немецкими шпионами. Остановим их хозяев — остановим и бунт.
— Так точно, господин полковник! — браво ответил поручик.
Дымников дремал с открытыми глазами — настолько истомили ночи любви, что окружающий мир отступил куда-то вдаль и оставался в виде неясных цветных пятен и шума, похожего на лёгкий морской прибой. Окунуться в это прохладное море и уснуть или даже умереть. Может быть, любовь дана человеку для того, чтобы легко умереть?
В первой шеренге Кутепов узнал старого преображенца Борисова. Рядом — тот сажный Заботин, член полкового комитета. На «ты» обращаться показалось неудобным, на «вы» — противно. Спросил по-командирски:
— Побьём немца, солдаты?
— Так точно, — вразброд проговорили изнывавшие от жары и Борисов, и Заботин, и другие.
Заботин в форменной гимнастёрке, со скаткой через плечо, с подсумком на солдатском ремне похож на всех других солдат. Невыразительное простонародное лицо, неподвижные пустые глаза.
— А в Питере немецкие шпионы бунтуют — друзья нашего Заботила.
Водянистые, серовато-синие глаза солдата наполнились неким смыслом, какой-то игровой хитростью:
— Так я же не большевик, господин полковник. Я эсер, как наш господин военный министр.
— Немцев будем бить? — спросил опять Кутепов.
— В бою-то как же иначе, — не по-военному ответил Заботин.
— Помогать надо молодому солдату, Борисов, — нахмурившись сказал Кутепов.
— Так точно, господин поручик.
Кутепов прошёл дальше, а Борисов шепнул Заботину:
— Выходит, Алёха, ты, как наш министр?
— «Как», да не так.
Полковник произнёс короткую речь и остался ею недоволен. Сказать бы, что главный враг — в тылу, что большевиков, дезертиров и агитаторов надо расстреливать, что, остановив немцев, начнём бороться с предателями в страте, но приходилось говорить общие слова о том, что Россия в опасности и нельзя прощать предательства. О каких предателях говорится, промолчал.
Предусмотрел полковник все варианты марша, не мог предвидеть только проливного дождя, всю ночь заливавшего походную колонну. Ему-то дождь не мешал: он жил полной жизнью, выполнял то, для чего родился на свет, продолжал начатое великим императором дело, под его, Кутепова, командованием Преображенский полк остановит врага.
На рассвете промокшие, уставшие солдаты подходили к населённому пункту Мшаны, где они должны были занять позиции. От дождя дороги так развезло, что лошади утопали в жидкой грязи чуть не по колено, солдатские сапоги хлебали холодную жижу.
Малевский-Малевич, ехавший чуть позади полковника, сделал предположение, что перед ними болото, и к деревне настелена гать, осторожно подсказывал, что неплохо бы закрепиться здесь и разведать местность. Может быть, лучше бы остановиться, не входя в деревню, но где бы тогда отдохнули солдаты после похода перед боем? И вообще никогда не надо мучить себя этими «если бы».
— Вам везде мерещится болото, капитан, — сказал Кутепов раздражённо. — Гать настелена на дороге на случай такой вот погоды. И незачем отсюда разведку высылать: там, за деревней, на высотках, пехота 176-й дивизии. Вперёд!
Промокшие, измученные переходом солдаты набились в избы и свалились, не дожидаясь кухни. Разведчики, проклиная погоду, матерясь, несколькими группами потянулись к немым выпуклостям высот, из-за которых дымились неугомонные тучи.
Кутепов и адъютант полка обходили избы, занятые солдатами. Хозяева испуганно кланялись, некоторые предлагали молоко и яйца, другие приговаривали: «Нэма ничого». Офицеры 2-го батальона заняли хорошую просторную избу, пили хозяйское молоко и подкреплялись своими запасами. Говорили, конечно, о политике — на двуколках из Тарнополя вместе с боеприпасами и санитарными принадлежностями привезли последние телеграммы и слухи. Большевистский мятеж подавлен. В Петроград вошли части, верные правительству. Участвовавшие в бунте полки разоружаются. Немецкие шпионы Ленин и Зиновьев скрываются, избегая ареста и суда. Говорят, что Корнилов будет назначен Командующим Юго-Западным фронтом.
