Сергѣй Штернъ - Въ огнѣ гражданской войны

Сергѣй Штернъ.

Въ огнѣ гражданской войны.

Воспоминанія. Впечатлѣнія. Мысли

I. Въ огнѣ гражданской войны

Уже 5 лѣтъ, какъ длится въ Россіи гражданская война. Революція, носившая при своемъ зарожденіи характеръ общенаціональнаго порыва, скоро вылилась въ чисто классовую борьбу, въ свою очередь превратившуюся въ ожесточенную и анти-революціонную по духу гражданскую войну. Первичный характеръ революціи отошелъ какъ-то на задній планъ, искажены черты основыхъ ея идеаловъ, получавшихъ часто въ теченіе гражданской войны каррикатурное воплощеніе.

Тѣмъ не менѣе, самый фактъ длительной гражданской войны — явленіе столь громадной важности и размаха, столь большого значенія и вліянія, что онъ, естественно, не можетъ не оставить глубокаго слѣда въ народной психикѣ, укладѣ, взглядахъ, настроеніяхъ и идеологіи. Пламя гражданской войны бушевало слишкомъ долго, температура горѣнія была слишкомъ высока, сила огня была слишкомъ велика, чтобы могло пройти безслѣдно длительное существованіе огненной стихіи. Большевизмъ опустошилъ душу народную, но въ огнѣ гражданской войны сгорѣло не мало старыхъ убѣжденій, взглядовъ, иллюзій, традицій, предразсудковъ и наслоеній, давъ начало зарожденію пластовъ новыхъ образованій. Огонь — стихія не только разрушающая, бываетъ и огонь очищающій; силою огня точно также творится при извѣстныхъ условіяхъ и творческая, созидательная работа. Огонь, поглащая дерево, уничтожая древесную кору и стволъ, даетъ въ результатѣ сгоранія деревянный уголь, пригодный для отопленія, нагрѣванія воды и другихъ полезныхъ и производительныхъ цѣлей. Силою огня раскаляются металлы, выковываются новыя цѣнности, спаиваются отдѣльныя части, дотолѣ разрозненныя, чуждыя и, казалось, несоединимыя. Длительный и большой силы огонь гражданской войны не только многое измѣнилъ въ жизни и мышленіи русскихъ людей различныхъ слоевъ и фазъ развитія, но онъ выковалъ и новыя мысли, взгляды, идеологическія, соціальныя и политическія цѣнности.

Представляется не лишеннымъ интереса произвести посильный анализъ тѣхъ перемѣнъ, которыя внесены революціей и гражданской войной въ жизнь и мышленіе всѣхъ группъ и классовъ населенія Россіи, сдѣлать попытку проанализировать тотъ сдвигъ, который вызванъ революціонной бурей въ различныхъ отрасляхъ творчества, духовнаго и матеріальнаго. Задача эта — громадная, непосильная скромнымъ силамъ единичнаго наблюдателя, имѣющаго, къ тому же, ограниченное поле зрѣнія и кругозоръ.

Обычно, всякаго рода историческія изслѣдованія, мемуары, впечатлѣнія ютъ историческихъ событій и фактовъ и т. д. пишутся людьми, находящимися въ центрѣ событій, если не фактическомъ, то политико-географическомъ. Это придаетъ публикуемымъ изслѣдованіямъ или воспоминаніямъ печать освѣдомленности, но историческія событія, вѣдь, только случаются въ опредѣленныхъ центрахъ, обычно — столичныхъ, но развертываются же они, получаютъ развитіе и оказываютъ вліяніе зачастую и внѣ столицъ. Провинція — вотъ, часто, истинная стихія историческихъ событій, вотъ, гдѣ порою надлежитъ цокать ключа къ пониманію подоплеки явленій и настроеній данной эпохи.

Революція 1917 г. одержала верхъ не только потому, что ее поддержалъ столичный гарнизонъ, но и потому, что она нашла немедленный и радостный откликъ во всей провинціи. Въ противовѣсъ революціонному Петрограду не создалось гдѣ-либо въ провинціи контръ-революціонной Вандеи. Вся страна, дѣйствительно, объединилась и слилась въ единомъ порывѣ и настроеніи.

Революція сумѣла очень быстро создать общность настроеній и отношенія къ факту сверженія стараго режима. Только большевистскій періодъ создалъ дифференціацію настроеній, давъ пеструю и мѣняющуюся картину внѣшняго отношенія къ совѣтской власти. Болѣе экспансивный, активный и подвижной югъ иначе реагировалъ на большевистское владычество, чѣмъ угрюмный, склонный скорѣе къ пассивному сопротивленію сѣверъ. Югъ, съ его большими запасами продовольствія, съ его давнишнимъ уклономъ въ сторону мелкой собственности, съ его разнообразіемъ этнографическаго состава иначе оказываетъ сопротивленіе коммунизму, иначе на него реагировалъ, чѣмъ сѣверъ.

Роль провинціи въ исторіи революціи и гражданской войны, различіе роли отдѣльныхъ провинціальныхъ центровъ въ борьбѣ съ большевизмомъ, отраженіе на периферіи центральныхъ политическихъ событій — должна дать богатый матеріалъ для сужденій и наблюденій. Автору этихъ строкъ представлялась имѣющей нѣкоторое значеніе попытка дать посильное, не претендующее на полноту, лишенное исчерпывающей документальности изложеніе того, что ему пришлось видѣть, наблюдать, пережить въ одномъ изъ крупныхъ пунктовъ Новороссіи. Представляется интереснымъ попутно постараться выяснить и то, какъ отражались, преломлялись и воспринимались въ провинціи и провинціей наиболѣе крупныя и существенныя событія всероссійскаго масштаба, происходившія въ столицахъ, а также — какъ расцѣнивались «во глубинѣ Россіи» отдѣльные дѣятели, главари и вожди, ихъ поступки и линія поведенія.

Къ этого рода воспоминаніямъ прибавлены и кое-какія впечатлѣнія изъ бѣженской жизни, причемъ пункты наблюденій — Константинополь и Парижъ — если и были центрами бѣженства, то самъ наблюдатель все время стоялъ внѣ руководящихъ эмигрантскихъ сферъ, въ качествѣ одного изъ зрителей «со стороны». Неоспариваемымъ несовершенствомъ предлагаемыхъ воспоминаній и наблюденій является ихъ недостаточная документальность, отсутствіе ссылокъ на опредѣленныя матеріалы или документы, но неведеніе личныхъ записей и невозможность использованія хотя бы исторической хроники событій, нашедшихъ себѣ болѣе или менѣе полное отраженіе въ мѣстной провинціальной печати, объясняется отдаленностью автора отъ мѣста дѣйствія, имъ описываемаго и стонущаго подъ игомъ большевиковъ. Намѣреніе посильно обрисовать не только факторы внѣшняго характера, но и сдвиги психологіи и идеологіи, заставили пересыпать фактическое изложеніе и аргументацію публицистическими разсужденіями общаго и, порою, нѣсколько субъективнаго свойства, — пріемъ, быть можетъ, даже не вполнѣ допустимый для работы полу-мемуарнаго характера. Въ редакторскомъ кабинетѣ областной газеты, во время объѣздовъ края съ цѣлями политической агитаціи, въ залѣ городской думы, въ общеніи съ различными дѣятелями и группами Россіи и эмиграціи — накоплялся матеріалъ для этихъ воспоминаній, отражались въ памяти данныя для этихъ мыслей и выводовъ изъ наблюденій и впечатлѣній.

II. Истоки

Безмѣрно жестоки испытанія, выпавшія на долю русскихъ людей. Нѣтъ семьи, нѣтъ отдѣльнаго россіянина, у которыхъ не было разбито существованіе, которымъ не былъ нанесенъ сильный ударъ. Кругомъ — бездна горя. Потерпѣли крушеніе многія иллюзіи, попраны идеалы, убита вѣра въ будущее.

Принято говорить, что страна, давшая міру Пушкина, Менделѣева, Сѣрова и Римскаго-Корсакова, не погибнетъ и не можетъ погибнуть. Въ странѣ, таящей въ себѣ такія культурныя возможности, заключаются творческія силы, достаточныя для преодолѣнія всѣхъ напастей и всѣхъ послѣдствій самаго мрачнаго лихолѣтія. Россія слишкомъ молода и органически здорова, слишкомъ мощна и сильна, чтобы не выдержать всѣхъ выпавшихъ уже ей на долго и предстоящихъ еще испытаній. У Россіи «особенная стать», ее «нельзя умомъ понять», въ Россію «можно только вѣрить».

Каковы же источники этой вѣры? Каковы источники подобнаго оптимизма?

У Тургенева въ дни сомнѣній, въ дни тягостныхъ раздумій о судьбахъ родины являлся поддержкой и опорой великій, могучій, правдивый и свободный русскій языкъ. Дивныя богатства, красоты и многообразіе глубокаго и широкаго русскаго языка отнюдь не уменьшились со временъ И. С. Тургенева. Правда, на русскомъ языкѣ особенно громко раздались злые братоубійственные призывы, на русскомъ языкѣ формулировались кровавые лозунги гражданской войны, звѣриной злобы, человѣконенавистничества. Но на русскомъ же языкѣ не разъ уже раздавалась пѣснь торжествующей любви къ человѣчеству, не разъ формулировались чувства безпредѣльной преданности родной странѣ и міровому прогрессу, не разъ излагалось уваженіе къ истинной свободѣ, наукѣ, труду. Большевизмъ засорилъ и испачкалъ великій, могучій и свободный русскій языкъ, но онъ не исказилъ его красотъ, не затмилъ его величія, не убилъ его свободнаго разбѣга! По прежнему «нельзя вѣрить, чтобы такой языкъ не былъ данъ великому народу».

Нѣть того прозорливца, который могъ бы въ точности опредѣлить сейчасъ пути духовно-культурнаго развитія русскаго народа. Но вѣхи уже намѣчены, контуры начинаютъ выясняться. Оставляя болѣе отдаленное прошлое — Россію Тургенева, Милютина, декабристовъ, — поищемъ въ прошломъ, болѣе близкомъ нынѣшнимъ поколѣніямъ, тѣни, которыя могли бы дать ключъ къ опредѣленію вѣроятныхъ и желательныхъ этаповъ будущей жизни и силуэтовъ будущихъ кузнецовъ новой жизни. Изъ длинной вереницы дѣятелей, мыслителей, художниковъ, борцовъ, изъ сокровищницъ національнаго творчества первыхъ двухъ десятилѣтій настоящаго столѣтія, какъ намъ рисуется, выдѣляются три имени, три тѣни людей, уже ушедшихъ отъ насъ, но оставившихъ о себѣ чеканный образъ и вѣчную память: А. П. Чехова, С. А. Муромцева и Л. Г. Корнилова. Эти имена — символы, эти люди вчерашняго дня своей творческой ролью и духовной сущностью какъ бы связываютъ отошедшее съ грядущимъ, являясь какъ бы путеводными звѣздами въ темную ночь безвременья и распутицы. Всѣ они прошли метеорами по русскому небосклону, но оставили свой слѣдъ, явивъ образцы національнаго типа, ради котораго стоитъ жить и ждать. Такіе всѣ трое разные въ разныхъ сферахъ и разновременно дѣйствовавшіе, А. П. Чеховъ, С. А. Муромцевъ и Л. Г. Корниловъ — не дожили до дня, когда ихъ идеалы были бы, если не осуществлены, то начаты осуществленіемъ. Но сѣмена, брошенныя ими, врядъ ли погибли, они сохранились въ русской почвѣ и, если вотъ уже нѣсколько лѣтъ на даютъ всходовъ, то, повидимому, тѣмъ болѣе обильной будетъ первая жатва, коти рая рано или поздно, но неминуемо придетъ.