37 французских философов, которых обязательно надо знать - Ирина Анатольевна Мудрова
Сказать, что человек состоит из силы и слабости, из разумения и ослепления, из ничтожества и величия, – это значит не осудить его, а определить его сущность.
Стараться оставить после себя больше знаний и счастья, чем их было раньше, улучшать и умножать полученное нами наследство – вот над чем мы должны трудиться.
Страсти без конца осуждают, им приписывают все человеческие несчастья и при этом забывают, что они являются также источником всех наших радостей.
Существует только одна добродетель – справедливость, одна обязанность – стать счастливым, один вывод – не преувеличивать ценности жизни и не бояться смерти.
Такова жизнь: один вертится между шипами и не колется; другой тщательно следит, куда ставить ноги, и все же натыкается на шипы посреди лучшей дороги и возвращается домой ободранный до потери сознания.
Только честному человеку подобает быть атеистом.
Только страсти и только великие страсти могут поднять душу до великих дел. Без них конец всему возвышенному как в нравственной жизни, так и в творчестве.
Тот, кто рассказывает тебе о чужих недостатках, рассказывает другим о твоих.
Умный человек видит перед собой неизмеримую область возможного, глупец же считает возможным только то, что есть.
Философы говорят много дурного о духовных лицах, духовные лица говорят много дурного о философах; но философы никогда не убивали духовных лиц, а духовенство убило немало философов.
Я не знаю профессии, которая требовала бы более изысканных форм и более чистых нравов, чем театр.
Хороший стиль кроется в сердце.
Храбрец избегает опасности, а трус, безрассудный и беззащитный, устремляется к пропасти, которой не замечает из-за страха; таким образом, он спешит навстречу несчастью, которое, может быть, ему и не предназначалось.
Человек создан, чтобы жить в обществе; разлучите его с ним, изолируйте его – и мысли его спутаются, характер ожесточится, сотни нелепых страстей зародятся в его душе, сумасбродные идеи пустят ростки в его мозгу, как дикий терновник среди пустыря.
Чудеса там, где в них верят, и чем больше верят, тем чаще они случаются.
Широта ума, сила воображения и активность души – вот что такое гений.
Я требую от учителя только добрых нравов, так же как я потребовал бы их от каждого гражданина.
Все, что обычно, – просто; но не все, что просто, – обычно. Оригинальность не исключает простоты.
Ах, какой превосходной комедией был бы этот мир, не будь у нас в ней своей роли!
Бог! Ведь это просто слово, один обыкновенный слог для объяснения существования мира.
Добродетель прекрасная вещь; и злые и добрые отзываются о ней хорошо. Ибо она выгодна для первых и для вторых.
Если бы все на земле было бы превосходно, то и не было бы ничего превосходного.
Желание прослыть умным человеком сильнее, нежели боязнь прослыть злым.
Заблуждения, освящённые гением великих мастеров, становятся со временем общепризнанными истинами.
Книги, которые мы листаем реже всего и с наибольшим пристрастием, – это книги наших коллег.
Женщины ненавидят друг друга и, однако, все до единой, защищают друг друга.
Лучше изнашиваться, чем ржаветь.
Мы всегда остаёмся собой, хотя ни минуты не остаёмся одними и теми же.
Мы добиваемся любви других, чтобы иметь лишний повод любить себя.
Не пускайтесь в объяснения, если хотите быть понятыми.
Ни в одну эпоху и ни у какой нации религиозные мнения не служили основой для национальных нравов. Боги, которым поклонялись древние греки и римляне, честнейшие на земле люди, были самыми разнузданными канальями.
Людей, рассуждающих логически, больше, нежели красноречивых. Красноречие есть искусство приукрашивать логику.
Нечаянно, нежданно мы оказываемся на краю могилы, как рассеянный – на пороге своего дома.
Никогда ещё, с тех пор как стоит мир, два любовника не произносили «Я вас люблю» на один и тот же лад, и, сколько бы миру ни существовать, две женщины не ответят «И я вас тоже» одинаково.
Одного человека как-то спросили, существуют ли настоящие атеисты. Вы думаете, ответил он, что существуют настоящие христиане?
Потомство для философов – это потусторонний мир для верующего.
Разве веруют в Бога из-за какой-нибудь выгоды? – Не знаю; но соображения выгоды нисколько не вредят делам ни этого, ни другого мира.
Сочинитель может завести себе любовницу, которая умеет состряпать книгу, но жена его должна уметь состряпать обед.
Признательность есть бремя, а всякое бремя для того и создано, чтобы его сбросить.
Терпимость неизбежно ведёт к равнодушию.
Тот, кто остаётся верен своей религии только потому, что он был в ней воспитан, имеет столько же оснований гордиться своим христианством или мусульманством, сколько тем, что не родился слепым или хромым. Это – счастье, а не заслуга.
Шестидесятилетний Вольтер – это попугай, повторяющий тридцатилетнего Вольтера.
Люди жили бы довольно спокойно в этом мире, если бы были вполне уверены, что им нечего бояться в другом; мысль, что Бога нет, не испугала ещё никого, но скольких ужасала мысль, что существует такой бог, какого мне изображают!
Юноша хочет женщину, женщину как таковую; старец же ищет женщину красивую. Если нация обладает вкусом, значит, она состарилась.
Актёры производят впечатление на публику не тогда, когда они неистовствуют, а когда хорошо играют неистовство.
Актёры способны играть любой характер именно потому, что сами вовсе лишены его.
В театр приходят не смотреть слезы, а слушать речи, которые их исторгают.
Величайший автор тот, кто как можно меньше оставляет воображению актёра.
Либо Бог разрешил, либо всеобщий механизм, называемый судьбою, захотел, чтобы мы в продолжение жизни были предоставлены всякого рода случайностям; если ты мудр и лучший отец, чем я, ты с молодых лет убедишь своего сына, что он хозяин своей жизни, чтобы он не жаловался на тебя, даровавшего ему жизнь.
Говорят, что оратор всего значительнее, когда он воспламенён, когда он негодует. Я отрицаю это. Он сильнее, когда подражает гневу.
Крайняя чувствительность создаёт посредственных актёров; средняя чувствительность даёт большинство плохих актёров, и только её отсутствие даёт великих актёров.
В природе человеческой два противоположных начала: самолюбие, влекущее нас к себе самим, и добродетельность, толкающая нас к другим.
Если бы одна из этих пружин сломалась, человек был бы злым
