Фрэнсис Бэкон - Суета сует. Пятьсот лет английского афоризма

Нельзя отрицать того, что Лондон в своем внешнем обличьи, как и все огромные города, невыразимо груб, жесток и гадок.

…Оксфорд-стрит[10], мачеха с каменным сердцем, ты, что упиваешься вздохами сирот и пьешь слезы детей…

Тот, кто говорит о быках, и во сне видит одних быков…

Состояние вечной, безумной спешки, преследование земных, сиюминутных интересов могут разрушить то величие, что заложено во всех людях.

Ни в одном человеке способности не раскроются до тех пор, пока он не научится жить в уединении. Чем больше уединения, тем человек сильнее…

Смерть производит гораздо более тяжелое воспоминание летом, чем в другое время года… ибо яркое солнце, тропическое буйство природы и мрак, холод могилы — несовместимы.

Как правило, самые глубокие мысли и чувства доходят до нас не прямо, и не в абстрактной форме, а в сложных, запутанных сочетаниях совершенно конкретных ассоциаций, между собой нерасторжимых.

Во всей вселенной не сыщешь такого Ареопага справедливости и отвращения ко всему бесчестному, как английская толпа.

Двусмысленность, встречающаяся почти в каждой нашей фразе, — это не придирчивый казуист, а напротив, одноглазая служанка истины… Двусмысленность указывает на ограниченность выражений, понимаемых слишком общо или слишком туманно, настаивает на необходимости выбирать между значениями, дублирующими друг друга.

Бывает таинственное состояние души, вызванное истинным страданием. В этом состоянии мы, словно святотатства, избегаем красочных описаний, случайных разговоров и стремимся (по крайней мере должны стремиться) к уединению.

Горе не демонстрирует своих язв; унижение не пересчитывает обид.

Первенствует та литература, что апеллирует к простейшим чувствам, а не та, что копается в сложных мыслях.

Критики… этот жалкий, суетливый, ушлый народец, который считает своим высшим долгом не направлять общество, а всячески, с рабским низкопоклонством, ему подчиняться, потакать всем его капризам…

Два главных секрета в искусстве прозы:

1. Искусство зависимости второго шага от первого;

если писатель хочет добиться живости и естественности повествования, он должен прежде всего думать о связях, соединениях.

2. Предложения должны следовать одно за другим таким образом, чтобы модифицировать друг друга;

письменное красноречие должно строиться по закону отражения.

Существует литература знания и литература силы. Функция первой — наставлять; второй — побуждать. Если первая — это руль, то вторая — весло или парус… Литература знания вьет свои гнезда на земле, где их смывает наводнение, крошит плуг; литература силы — под куполом храма или на вершинах деревьев, где ей не грозит осквернение и клевета.

Публика — плохая гадалка.

Книги, говорят нам, должны наставлять и развлекать. Ничего подобного! Настоящая литература демонстрирует силу, ненастоящая — осведомленность.

Стоит человеку встать на путь убийства — и грабеж покажется ему пустяком.

Каин — гений первой величины, ведь это он изобрел высокое искусство убийства.

У всякого несовершенства есть свой идеал, свое совершенство.

Пренебрегайте пониманием, если оно противоречит всем остальным свойствам вашего интеллекта. Понимание, как таковое, каким бы полезным и необходимым оно ни было, является не только самой ничтожной, но и самой ненадежной способностью человеческого разума.

Всякое действие лучше всего измеряется, объясняется и предупреждается реакцией на себя.

Человек не вправе считать себя философом, если на его жизнь ни разу не покушались.

Если рассматривать убийство как искусство, то его конечная цель — та же, что и трагедия по Аристотелю: «очистить сердце посредством жалости и ужаса».

Подвижная часть населения — это, как правило, люди знатные; люди же низкого происхождения составляют ядро любой нации. Они — ее лицо, ее — до времени скрытый — характер.

Поразительно, какой огромный урожай новых истин можно собрать посредством глубоких чувств. Человек, глубоко чувствующий, видит те же предметы, что и мы, но более ясно, более отчетливо…

Более всего обращает на себя внимание не тот автор, который извлекает новые истины, а тот, который пробуждает в нас зыбкие очертания тех старых истин, что до времени дремлют в нашем сознании…

Грабитель, который забрался ночью в лавку армейского портного, может на обратном пути сколько угодно любоваться переливающимися в лунном свете золотыми галунами и эполетами. На языке полиции его преступление называется «предумышленным ограблением», и только. Непомерное увлечение цитатами — явление того же порядка.

ТОМАС КАРЛЕЙЛЬ

1795–1881

В подборку афоризмов Томаса Карлейля, публициста и историка, философа и переводчика немецкой литературы, романиста и просветителя, критика литературного и социального, одного из наиболее разносторонних и авторитетных авторов в английской литературе прошлого века, вошли высказывания из таких основополагающих трудов писателя, как «Sartor Resartus» (1836), «История французской революции» (1837), «Чартизм» (1839), «Герои, культ героев и героическое в истории» (1841), «Прошлое и настоящее» (1843), «Современные памфлеты» (1830), а также из менее известных исторических, критических и философских работ: «История Фридриха Великого» (1838–1865), «Рихтер» (1827), «Характеристики», из эссе «Произведения Гёте», «Шиллер», «Сэр Вальтер Скотт», «Приметы времени», из дневников, из обширного эпистолярного наследия Карлейля, из книги воспоминаний «Карлейль в старости».

Поэт без любви — физическая и метафизическая нелепица.

С помощь цифр доказать можно все что угодно.

Любая реформа, кроме моральной, бесполезна.

Хорошо описанная жизнь — такая же редкость, как и хорошо прожитая.

Поэзия и религия — продукт тонких кишок.

Три составные современной цивилизации: порох, печатный станок, протестантство.

Писатель — тот же священнослужитель.

Гениальность — это прежде всего выдающаяся способность быть за все в ответе.

Счастлив тот народ, чьи анналы отсутствуют в исторических книгах.

Долгое время Франция была деспотией, смягчаемой эпиграммами.

Тяготы способны перенести сотни людей, благополучие — лишь единицы.

Здоровая ненависть негодяев…

Человек не может быть неисправимо плохим, если он хотя бы раз от души смеялся.

Не будь рабом слов.

Публика — немощная старуха. Пусть себе брюзжит и капризничает.

Все беды происходят от нашей значительности; несмотря на все наши старания, мы не в состоянии спрятать Вечное за Сиюминутным.

Анархия, сколько бы она не положила голов, победы одержать не может.

Я и не претендую на постижение вселенной — она во много раз больше, чем я… Людям следует быть скромнее.

Наличные — не единственная связь человека с человеком.

Демократия — это необходимость мириться с тем, что управляют нами не герои.

История мира — это биография великих людей.

Экономика — наука зловещая…

Из всех наций на свете англичане — самые глупые в беседе и самые умные в деле.

Железная рука в бархатной перчатке…

Нет между людьми закона более нравственного, чем закон власти и подчинения.

Правительство — это машина: для голодных — собирающая налоги, для сытых — доходы.

История — это квинтэссенция сплетни.

Человек только и живет надеждой; надежда, по сути, — его единственная собственность.

Метафизика — это попытка ума подняться над умом.

Новая точка зрения всегда оказывается в меньшинстве…

Настоящее — это суммарно взятое прошлое.

Все великие народы консервативны: с недоверием относятся к нововведениям, склонны не доверять фактам.

Главный орган человеческого тела, незыблемая основа, на которой держится душа, — это кошелек.

Молчание глубоко, как Вечность; разговоры мелки, как Время.

Глупость и хорошее пищеварение — незаменимые качества для борьбы с лишениями.

Здоровое понимание… поверяется не логикой, а интуицией, ибо цель понимания — не доказательство, а знание и вера.